О'Генри - Дороги судьбы
Однажды, после полудня, он возвращался из фуражирской вылазки в мир с хлебом, творогом и бутылкой дешевого вина. Поднимаясь по мрачной лестнице, он столкнулся - точнее сказать, наткнулся на нее, так как она неподвижно стояла на ступеньке, - с молодой женщиной такой красоты, какую не рисовало даже пылкое воображение поэта. Под ее длинным, темным распахнутым плащом виднелось роскошное платье. В глазах отражались малейшие оттенки мысли. Они казались то круглыми и наивными, как у ребенка, то длинными и влекущими, как у цыганки. Приподняв одной рукой подол платья, она приоткрыла маленькую туфельку на высоком каблучке и с развязавшимися лентами. Как она была божественна! Ей не пристало гнуть спину, она была рождена, чтобы ласкать собой глаз и повелевать!
Быть может, она заметила приближение Давида и ждала его помощи.
О! Она просит мсье извинить ее, она заняла собой всю лестницу! Но эта туфелька... такая противная! Ну что с ней поделаешь! Все время развязывается. О, если бы мсье был так любезен!
Пальцы поэта дрожали, когда он завязывал непослушные ленты. Он почуял опасность и хотел бежать, но глаза у нее стали длинные и влекущие, как у цыганки, и удержали его. Он прислонился к перилам, сжимая в руках бутылку кислого вина.
- Вы были так добры, - улыбаясь, сказала она. - Мсье, вероятно, живет в этом доме?
- Да, сударыня. Да... в этом доме, сударыня.
- Вероятно, на третьем этаже?
- Нет, сударыня, выше.
Женщина чуть раздраженно пошевелила пальцами.
- Простите. Это был нескромный вопрос. Надеюсь, мсье извинит меня? Совершенно неприлично было спрашивать, где вы живете.
- Что вы, сударыня. Я живу...
- Нет, нет, нет; не говорите. Теперь я вижу, что допустила ошибку. Но что я могу поделать: меня влечет к себе этот дом и все, что с ним связано. Когда-то он был моим домом. Я часто прихожу сюда, чтобы помечтать о тех счастливых днях. Пусть это будет мне оправданием.
- Вам нет нужды оправдываться... позвольте мне сказать вам, - запинаясь, проговорил поэт. - Я живу на самом верху, в маленькой комнате, там, где кончается лестница.
- В передней комнате?
- Нет, в задней, сударыня.
Послышалось что-то похожее на вздох облегчения.
- Не буду вас больше задерживать, мсье, - сказала она, и глаза у нее были круглые и наивные. - Присматривайте получше за моим домом. Увы! Он мой только в воспоминаниях. Прощайте, благодарю вас за вашу любезность.
Она ушла, оставив за собой память о своей улыбке и тонкий запах духов.
Давид поднялся по лестнице, как во сне. Сон прошел, но улыбка и запах духов преследовали его и не давали ему покоя. Образ незнакомки вдохновил его на элегии о чарующих глазках, песни о любви с первого взгляда, оды о дивном локоне и сонеты о туфельке на маленькой ножке.
Видно, он был истинным поэтом, потому что Ивонна оказалась забытой. Нежная красота пленила его своей свежестью и изяществом. Тонкий аромат, исходивший от нее, будил в нем еще неиспытанные чувства.
Однажды вечером трое людей собрались за столом в комнате на третьем этаже того же дома. Три стула, стол и свеча на нем составляли всю обстановку. Один из трех был громадный мужчина, одетый в черное. Вид у него был высокомерный. Кончики его вздернутых усов почти касались глаз, смотревших с презрительной усмешкой. Напротив него сидела дама, молодая и прелестная; ее глаза, которые могли быть то круглыми и наивными, как у ребенка, то длинными и влекущими, как у цыганки, горели теперь честолюбием, как у любого заговорщика. Третий был человек дела, смелый и нетерпеливый вояка, дышащий огнем и сталью. Дама и великан в черном называли его капитаном Деролем.
Капитан ударил кулаком по столу и сказал, сдерживая ярость:
- Сегодня ночью! Когда он поедет к полуночной мессе. Мне надоели бессмысленные заговоры. Довольно с меня условных знаков, шифров, тайных сборищ и прочей ерунды. Будем честными изменниками. Если Франция должна быть избавлена от него, убьем его открыто, не загоняя в ловушки и западни. Сегодня ночью, вот мое слово. И я подкреплю его делом. Я убью его собственной рукой. Сегодня ночью, когда он поедет к мессе.
Дама нежно посмотрела на капитана. Женщина, даже став заговорщицей, преклоняется перед безрассудной отвагой. Мужчина в черном подкрутил кончики усов и сказал зычным голосом, смягченным светским воспитанием:
- Дорогой капитан, на этот раз я согласен с вами. Ждать больше нечего. Среди дворцовой стражи достаточно преданных нам людей, можно действовать смело.
- Сегодня ночью, - повторил капитан Дероль, снова ударив кулаком по столу. - Вы слышали, что я сказал, маркиз: я убью его собственной рукой.
- В таком случае, - тихо сказал маркиз, - остается решить один вопрос. Надо известить наших сторонников во дворце и сообщить им условный знак. Самые верные нам люди должны сопровождать королевскую карету. Но кто сейчас сумеет пробраться к южным воротам? Их охраняет Рибу; стоит доставить ему наше письмо, и успех обеспечен.
- Я перешлю письмо, - сказала дама.
- Вы, графиня? - спросил маркиз, поднимая брови. - Ваша преданность велика, мы это знаем, но...
- Послушайте! - воскликнула дама, вставая и опираясь рукою о стол. - В мансарде этого дома живет юноша из деревни, бесхитростный, кроткий, как овцы, которых он пас. Несколько раз я встречала его на лестнице. Опасаясь, не живет ли он рядом с комнатой, в которой мы обычно встречаемся, я заговорила с ним. Стоит мне захотеть, и он в моих руках. Он пишет стихи у себя в мансарде и, кажется, мечтает обо мне. Он исполнит любое мое желание. Письмо во дворец доставит он.
Маркиз встал со стула и поклонился.
- Вы не дали мне закончить фразу, графиня, - проговорил он. - Я хотел сказать: ваша преданность велика, но ей не сравниться с вашим умом и очарованием.
В то время как заговорщики вели эту беседу, Давид отделывал стихи, посвященные его amourette d'escalier (1). Он услыхал робкий стук в дверь, и сердце его сильно забилось. Открыв дверь, он увидел перед собой незнакомку. Она тяжело дышала, будто спасалась от преследования, а глаза у нее были круглые и наивные, как у ребенка.
- Мсье, - прошептала она, - меня постигло несчастье. Вы кажетесь мне добрым и отзывчивым, и мне не к кому больше обратиться за помощью. Ах, как я бежала, на улицах много повес, они пристают, не дают проходу! Мсье, моя мать умирает. Мой дядя капитан королевской стражи. Надо, чтобы кто-нибудь немедленно известил его. Могу я надеяться...
- Мадемуазель! - перебил Давид, глаза его горели желанием оказать ей услугу. - Ваши надежды будут моими крыльями. Скажите, как мне найти его.
Дама вложила ему в руку запечатанное письмо.
- Ступайте к южным воротам, - помните, к южным, - и скажите страже: "Сокол вылетел из гнезда". Вас пропустят, а вы подойдете к южному входу во дворец. Повторите те же слова и отдайте письмо тому человеку, который ответит: "Пусть ударит, когда захочет". Это - пароль, мсье, доверенный мне моим дядей; в стране волнение, заговорщики посягают на жизнь короля, и потому с наступлением ночи без пароля никого не подпускают и близко ко дворцу. Если можете, мсье доставьте ему это письмо, чтобы моя мать смогла увидеть его, прежде чем навеки закроются ее глаза.
- Я отнесу письмо! - с жаром сказал Давид. - Но могу ли я допустить, чтобы вы одна возвращались домой в такой поздний час? Я...
- Нет, нет, спешите! Драгоценна каждая секунда. Когда-нибудь, - продолжала она, и глаза у нее стали длинные и влекущие, как у цыганки, - я постараюсь отблагодарить вас за вашу доброту.
Поэт спрятал письмо на груди и, перепрыгивая через ступеньки, побежал вниз по лестнице. Когда он исчез, дама вернулась в комнату на третьем этаже.
Маркиз вопросительно поднял брови.
- Побежал, - ответила она, - он такой же глупый и быстроногий, как его овцы.
Стол снова вздрогнул от удара кулака капитана Дероля.
- Сто тысяч дьяволов! - крикнул он. - Я забыл свои пистолеты! Я не могу положиться на чужие!
- Возьмите этот, - сказал маркиз, вытаскивая из-под плаща огромный блестящий пистолет, украшенный серебряной чеканкой. - Вернее быть не может. Но будьте осторожны, на нем мой герб, а я на подозрении. Ну, пора. За эту ночь мне надо далеко отъехать от Парижа. С рассветом я должен появиться у себя в замке. Милая графиня, мы готовы следовать за вами.
Маркиз задул свечу. Дама, закутанная в плащ, и оба господина осторожно сошли вниз и смешались с прохожими на узких тротуарах улицы Конти.
Давид спешил. У южных ворот королевского парка к его груди приставили острую алебарду, но он отстранил ее словами: "Сокол вылетел из гнезда".
- Проходи, друг, - сказал стражник, - да побыстрее.
У южного входа во дворец его чуть было не схватили, но его mot de passe (2) снова оказал магическое действие на стражников. Один из них вышел вперед и начал:
"Пусть ударит..." Но тут что-то произошло, и стража смешалась. Какой-то человек с пронизывающим взглядом и военной выправкой внезапно протиснулся вперед и выхватил из рук Давида письмо. "Идемте со мной", - сказал он и провел его в большой зал. Здесь он вскрыл конверт и прочитал письмо. "Капитан Тетро! - позвал он проходившего мимо офицера, одетого в форму мушкетеров. - Арестуйте и заточите в тюрьму стражу южного входа и южных ворот. Замените ее надежными людьми". Давиду он опять сказал: "Идемте со мной".
