Песня моряка - Кизи Кен Элтон
Грир бросил кость на подиум, спрыгнул со сцены и решительно направился к двери. Что касается председательствующего, то его функции были совершенно очевидно исчерпаны. Однако что-то заставило его остановиться, прежде чем он успел открыть дверь. За ней кто-то стоял. Грир замер с выражением такого изумления и ужаса, что окружающие, заметив это, начали затихать. И когда наконец воцарилась полная тишина, из-за двери раздалось добродушное урчание:
— Привет, ребята. Нельзя ли незнакомцу войти под сень вашего священного логова?
В обычных обстоятельствах такая просьба была бы встречена предупреждающим рычанием, однако на сей раз все были настолько вымотаны, что могли только молча пялиться на фигуру человека, стоявшего за дверью. Наконец Грир встряхнулся и вышел из состояния транса.
— Конечно, почему бы и нет? У нас перерыв. Заходи. — И откинув щеколду, Грир открыл дверь. — Это Николай Левертов, братья.
Под прицелом любопытных взглядов Николай проскользнул внутрь. На нем были палевые брюки и рубашка и пиджак персикового цвета, свободно накинутый на плечи. Зрачки были прикрыты дымчатыми линзами, а под самым кадыком болталось золотое распятие на тоненькой цепочке. Айк понял, что он был одет как какой-нибудь итальянский киномагнат, только феллиниевской шляпы не хватало.
— Джентльмены, надеюсь вы простите мое неуместное вторжение — привет, Исаак, правда я классно выгляжу? — просто я не знал, как еще можно застать вас всех вместе.
— Ну так ты нас застал, — откликнулся Норман Вонг. — Что дальше? — Норману не понравилось, что Грир так быстро откинул щеколду: решать, когда открывать логово, входило в обязанности пристава.
— Просто я хотел забросить вам это. — Белые пальцы мелькнули и извлекли откуда-то черную карточку. — Вот и все. — Николай сунул ее Норману в кобуру рядом с кольтом. — И вот это. — И в обеих руках появилось еще два веера карточек. — Будьте любезны.
Все карточки безымянные, с единственной надписью «Благородной Дворняге», но их хватает на всех и это официальные приглашения. Последнюю карточку Николай, зардевшись, вручает Айку Соллесу. А когда тот начинает отказываться, ссылаясь на то, что в последнее время не является большим любителем вечеринок, Николай наклоняется ближе, что-то быстро шепчет ему на ухо и снова проскальзывает за дверь. Братья выходят на крыльцо и смотрят вслед лимузину, который, подпрыгивая на рытвинах, удаляется по залитой дождем улице.
— Кто это был? — первым обретает дар речи секретарь Альтенхоффен. — Вечный Жид или Злая фея?
— Я думаю, Злая фея, — рассудительно замечает миссис Херб Том. — Вечный Жид не стал бы целоваться с Айком Соллесом.
— Мы не целовались, — возражает Айк. Братья выжидающе молчат. — Это было что-то вроде королевского приказа, — добавляет Айк, с возмущением передергивая плечами. — Ник просто сказал, что его величество мистер Стебинс желает меня видеть. Поехали домой, Грир. Думаю, старина Марли уже сыт по горло общением и готов на боковую. Я, по крайней мере, готов.
7.
Ранняя обедня в русской православной церкви собрала столько прихожан, сколько отец Прибылов не видел в Рождество и на Пасху вместе взятых. Колокола на старой шаткой колокольне только начали звонить, а все скамейки были уже заняты. Толпа напоминала первых поселенцев, приходивших с благодарственными молитвами за ниспосланное им изобилие.
Большинство прихожан было столь же старыми и дряхлыми, как и их отец-исповедник и сама святая обитель. Отбросы общества, видавшие лучшие ни рыбаки давно забытых путин и их опустившися жены. ПАПы. Очень много ПАП. Никто и представить себе не мог, что в округе сохранилось еще столько старомодных ПАП. Они толпились в церкви, словно собираясь отметить поимку гигантского кита. И даже если у них не было пригласительного билета в узкий круг на тризну по этому поводу, при такой добыче им наверняка могла достаться ворвань.
Отец Прибылов выбрал текст проповеди еще за три дня до того, как в бухте Квинака причалил этот огромный металлический кит, но все прихожане были убеждены, что хитрый старый священник остановился на нем не случайно. Свободные переплетения его проповеди были посвящены тенетам порока и книге Екклесиаста. Только преподобный отец понимал, что проповедь не может быть заготовлена заранее, что она творится судьбой. Поэтому и нынешнюю проповедь кроила и сшивала рука Всемогущего. Сам же отец Прибылов являлся не более чем жалкой логической нитью, связующей воедино божественные тексты. И несмотря на то, что эта нить чем дальше, тем больше сбивалась в сторону пророческого обличения, паству это особенно не беспокоило. Извилистый шов соединял слова ничуть не хуже прямой строчки.
— Ибо не дано человеку знать своего срока! — гремел голос святого отца, насколько мог греметь Дряхлый девяносточетырехлетний старец. — И как рыба улавливается сетями зла, а птица западней, так и сыны человеческие улавливаются тенетами злого времени.
Паства понимающе заерзала на кедровых скамьях. Злое время. Ну-ка, ну-ка!
Когда-то стоял на земле небольшой город, вдохновленный вниманием слушателей, продолжил святой отец, — и немногие люди населяли его. И могущественный царь пришел и осадил его. И жил в этом городе добрый человек, бедный, но мудрый; и спас он свой город. Но пришел ли к нему кто-нибудь с благодарностью? Вспомнил ли его кто-нибудь в своих молитвах?
Слушатели жизнерадостно затрясли головами: черт, конечно же, нет.
— И я говорю, мудрость лучше, чем сила, хоть она и была отвергнута и принижена. И я говорю, слово мудреца выше вопля того, кто правит глупцами. Ибо дохлые мухи отравляют богатую масть зловонием!
Носы сморщились и ноздри затрепетали в предвосхищении дальнейшего.
— И потому я говорю, — руки святого отца, испещренные венами, заметались, как птицы, по золотому шитью рясы, — опускайте хлебы свои на воду, но не мечите жемчуга вашего пред свиньями. И помните: «Блаженны нищие духом, хоть и не призваны они в дома богачей». Блаженны воистину. Аминь.
— Аминь! — поспешно ответила паства, горя от нетерпения поскорее добраться и до хлебов, и до жемчугов, и до свиней. — Аминь, аминь!
Уже потом, на улице, стоя в робких лучах солнечного света и принимая поздравления в связи со столь успешной проповедью, добрый патриарх был вынужден признаться, что и он получил приглашение на вечерний прием и был намерен посетить его, так как Герхардт Стебинс обратился к нему с персональной просьбой. Однако он собирался лишь благословить мероприятие, а отнюдь не играть роль местной достопримечательности. Даже великие киты мира сего нуждаются в благословении, и навредить это никому не может.
— И все же блаженны нищие духом!
К обеду все уже в городе знали, кто приглашен на прием, а кто нет. Кто-то узнавал новости по телефону, кто-то по местному радио «Рыболовная снасть», а некоторые из специального выпуска «Маяка», который Вейн Альтенхоффен успел подготовить за ночь. Однако большинство горосмогло услышать новость собственными ушами благодаря акустическому феномену, наблюдающемуся во многих прибрежных городах Аляски. Зажатый между тремя крутыми склонами и скалистым глетчером, звук, отражаясь эхом, накладывается сам на себя. Он вращается, все нарастая и нарастая, как молитвы, заключенные под куполом церкви. В будние дни это явление выражалось лишь в постоянном гуле, зато по воскресеньям, когда карбасы стояли на приколе, а металлический скрежет консервных заводов наконец затихал, звуки становились чистыми и отчетливыми. И прислушавшись, можно было различить отдельные голоса, словно они были совсем рядом. Их не заглушал рев скоростных шоссе, как это было в более крупных городах на юге. В этих крохотных городишках с любого крыльца каждую машину можно было отличить по ее характерному звуку.
