Роберт Персиг - Лайла (Исследование морали)
Известность - это еще одно явление, которое связано с конфликтом ценностей у индейцев и европейцев. Это чисто американское явление: внезапно прославить человека, обрушить на него хвалу и богатство, а затем, когда он, наконец, поверил в их искренность, попытаться уничтожить его. То у его ног, то с ножом к горлу. Он полагал, что в Америке нужно быть одновременно социально выше, как европеец, и социально равным, как индеец, одновременно. И не важно, что эти цели противоречат друг другу.
Таким образом возникает эта напряженность, такая деловая напряженность, когда с виду ты совсем безмятежен, улыбаешься, просто свойский парень, а в душе просто из кожи вон лезешь, чтобы справиться с конкуренцией и вырваться вперед. Каждому хочется, чтобы его дети получили образование, и в то же время никому не следует быть лучше остальных. Ребенок, который плохо успевает на занятиях, страдает от чувства стыда, казнит себя и думает: "Это несправедливо! Ведь все же равны!" А затем какая-то знаменитость, Джон Леннон, вдруг подходит к тебе и дает тебе автограф. Это же предел знаменитости, Джон Леннон.
Чепуха. Пока не станешь знаменитостью, даже и не представляешь себе, какая все это чепуха. Тебя любят за то, что им хочется в тебе видеть, но ненавидят тебя за то, что ты не таков, каким бы им хотелось. У знаменитостей всегда две стороны медали, и никогда не знаешь, какая из них обернется в следующий раз. Вот так оно и есть с Райгелом. Сначала он улыбался потому, что думал, что разговаривает с большой шишкой, и это удовлетворяло его европейское самолюбие, а теперь же он в ярости, ибо считает, что шишка ведет себя надменно или что-то в этом роде.
Старые индейцы знали, как совладать с этим. Они просто избавлялись от всего, к чему стремился каждый. У них не было собственности, некоторые из них даже облачались в рубище. Они старались не выделяться, вели себя тихо и довольствовались тем, что аристократы и сторонники эгалитарности, негодяи и сикофанты считают их никчемными. Таким образом они добивались многого без всяких там издержек со славой.
Яхта для этого хороша. Когда плывешь вот так по этим заброшенным водным путям, то можно общаться с людьми на равных, без примеси всякой славы, которая лишь мешает. А Райгел просто сноб.
Из каюты донесся какой-то шум. Федр подумал, не сорвалось ли что-либо. Затем вспомнил о пассажирке. Возможно она наводит туалет или еще что-нибудь.
- На корабле нет еды,- раздался голос Лайлы.
- Кое-что там внизу есть, - отозвался он.
- Нет, ничего.
В люке показалось её лицо. Она выглядела довольно воинственно. Лучше не говорить ей, что он уже позавтракал.
Теперь она выглядела иначе. Хуже того. Волосы у неё были растрепаны. Глаза у неё покраснели и под ними были круги. Выглядела она гораздо старше, чем вчера.
- Ты просто недостаточно внимательно поискала, - ответил он. - Посмотри в холодильнике.
- А где это?
- Большая деревянная крышка с кольцом рядом со стойкой. Она исчезла, и вскоре он услышал, как она там шарит.
- На донышке вроде бы что-то есть. Тут три коробки собачьей еды и банка арахисового масла. Банка почти пустая... И все. Нет ни яиц, ни бекона, ничего...
- Ну мы уже тронулись в путь, - ответил он. - Надо воспользоваться течением пока оно нам по пути, иначе мы потеряем весь день. Вечером мы прекрасно поужинаем.
- Вечером?!
- Ага.
Он услышал, как она пробормотала: "Арахисовое масло и собачья еда. ...Ну неужели у тебя вообще ничего нет? ... Ну-ка погоди, здесь есть полплитки шоколада."
Затем послышалось : "Ух ты!"
- В чем дело?
- Что-то тут не так. Как-то оно пресно на вкус...Как насчет кофе? Кофе-то хоть у тебя есть? - жалостно спросила она.
- Да, - ответил он. - Подымись сюда и порули, а я спущусь и приготовлю.
Когда она поднялась из люка, он заметил, что на ней одета белая тенниска в обтяжку, на которой большими красными буквами была надпись ЛЮБОВЬ.
Она заметила его взгляд и сказала: "Снова летний наряд. Отличная погода".
Он сказал: "Уверен, вчера ты и не предполагала, что будет так".
- Никогда не загадываю, что будет дальше. Я то думала, что дальше будет завтрак".
Она села напротив него. Надпись на майке соблазнительно зашевелилась.
- Ты сумеешь рулить на таком судне?
- Конечно.
- Тогда держись правее вон того буя. - Он показал, чтобы она правильно поняла.
Затем он поднялся, вышел из рубки и спустился в люк.
Он стал искать в запасниках, но вскоре убедился, что она права, на судне совсем не было еды. Он и не думал, что запасы у него совсем на нуле. Он нашел пачку крекеров с сыром, в которой было около трети.
- Как насчет крекеров с сыром и кофе? - спросил он.
Ответа не последовало.
Он начал снова. - С арахисовым маслом... нечто вроде континентального завтрака.
Чуть погодя её голос ответил :"Ну хорошо".
Он раскрыл держатели печи так, что она опустилась на пол, затем взял с полки пропановую лампу, чтобы разогреть керосиновую горелку печки.
Горелка была капризной. Там были очень тонкие медные жиклеры, а ручки регуляторов размером с дверную, так что при одном нормальном обороте можно испортить весь механизм.
- Когда мы причалим куда-нибудь? - спросила Лайла.
- Останавливаться нельзя, - ответил он. - Я же говорил. Тогда мы упустим отлив и придется вернуться где-то к Уэст-Пойнту. - Он не был уверен, известно ли ей, что река течет вспять дважды в день.
- Райгел говорил, что есть причалы у Ньяка, - продолжил он, - а оттуда уж недалеко и до Манхэттена. Мне хотелось бы, чтобы последнее колено было покороче.... Оставить время про запас.... Кто знает, что там ждет нас.
Он зажег спичкой бутановую лампу, затем направил пламя на одну из стенок печи, чтобы нагреть её для испарения керосина. В таких печках керосин не горит жидким.
Его надо сначала превратить в газ.
- А Ричард будет там? - спросила Лайла.
- Где?
- Где мы остановимся.
- Вряд ли. Пожалуй, даже нет.
Когда горелка нагрелась докрасна от паяльной лампы, он слегка приоткрыл ручку горелки. Занялось жаркое голубое пламя. Федр потушил паяльную лампу и поставил её на полку так, чтобы горячее сопло не касалось чего-либо. Затем он наполнил чайник водой из бака и поставил его на печку.
Лайла спросила: "Как давно ты с ним знаком?"
- С кем?
- С Ричардом.
- Слишком давно.
- Почему ты так говоришь?
- Я просто люблю бывать один.
- Ты затворник, а? - сказала Лайла. - Совсем как я.
Он поднялся по лестнице наполовину, чтобы убедиться, что она верно держит курс.
Всё было в порядке.
- Должно быть приятно иметь такую яхту, - продолжала она. - Никто тебе ничего не прикажет. Просто плывешь, куда хочешь.
- Да, верно, - отозвался он. Он впервые увидел, как она улыбается. Жаль, что так вышло с завтраком. Мы стояли у рабочего дока, рядом с краном. Надо было освободить место, чтобы он мог работать.
Когда кофе был готов, он вынес его наверх, сел напротив неё и взялся за руль.
- Как хорошо, - сказала Лайла. - На той яхте, где я была, было слишком тесно.
Все время кто-то мешался под ногами.
- Здесь этого нет.
- Ты всегда плаваешь один?
- Иногда один, иногда с друзьями.
- Ты ведь женат, не так ли?
- Разведен.
- Я так и знала, - сказала Лайла. - Причем не так уж давно.
- Откуда ты знаешь?
- Потому что на яхте совсем нет еды. Настоящие холостяки всегда готовят сами. У них не бывает только собачьей еды в холодильнике.
- Зато уж в Ньяке мы закажем самый большой бифштекс.
- А где это, Ньяк?
- Не очень далеко от Манхэттена, на стороне Нью-Джерси. Оттуда всего лишь несколько миль.
- Отлично.
- У тебя в Нью-Йорке много знакомых?
- Да. Множество.
- Ты там жила?
- Да.
- Чем ты занималась?
Она бросила на него мимолетный взгляд. - Я там работала.
- Где?
- Много разных работ.
- Ну а какого рода работа?
- Секретаршей, - ответила она.
- А-а-а, - протянул он.
На этом вроде бы все исчерпалось. Ему не хотелось, чтобы она разглагольствовала о машинописи.
Он подумал о том, чтобы сменить разговор, но он не мастер судачить о чем попало.
И никогда им не был. Вот Дусенберри здесь пригодился бы. Все получалось снова как в резервации.
- Тебе нравится Нью-Йорк? - спросил он.
- Да.
- А почему?
- Люди там такие любезные.
Она что, иронизирует? Нет, по выражению лица этого не скажешь. Оно было бесстрастным. Как будто бы она никогда и не бывала в Нью-Йорке.
- Где ты жила там?
- На западных сороковых улицах.
Ему хотелось, чтобы она продолжала, но она не стала. Вот здесь, очевидно, и есть загвоздка. Настоящая болтунья. Да она даже хуже индейцев.
Какая разительная перемена по сравнению со вчерашним. Сегодня нет никакого просвета. Просто смурное лицо, взгляд устремлен вперед, но ничего не высматривает.
Он понаблюдал за ней некоторое время.
Хотя лицо у неё вовсе не злое. Нельзя сказать, что оно низкого качества. Если хотите, оно даже миловидно.
