Джон Голсуори - Конец главы
Примите уверения в моей искренней преданности Вам, дорогая мисс Черрел.
Ваш Роджер Форсайт".
Это письмо, прибывшее теплым погожим утром, когда в воздухе разносился шум косилки и аромат травы, заинтриговало девушку, хотя Динни терпеть не могла этого слова. Она отошла от окна и объявила:
- Папа, адвокаты сообщают, чтобы мы не волновались насчет судебных издержек. Они все уладили.
- Как!
- Они об этом не пишут, но просят успокоить тебя.
- Не понимаю юристов, - буркнул генерал. - Но раз они так говорят, значит, все в порядке. Очень рад, - я ведь и в самом деле беспокоился.
- Еще бы, дорогой! Налить кофе?
Но Динни все же не перестала доискиваться смысла этого загадочного письма. Может быть, Джерри Корвен сделал какой-то промах, благодаря которому защита вынудила его пойти на соглашение? Кроме того, существует лицо, именуемое "королевским проктором" и наделенное правом кассировать постановление суда. Или здесь что-нибудь другое?
Первой мыслью Динни было поехать к Тони Круму, но девушка отказалась от нее из боязни, что он начнет задавать вопросы, и вместо этого написала ему и Клер. Однако чем больше она вдумывалась в письмо поверенного, тем больше убеждалась, что должна увидеться с "очень молодым" Роджером. Что-то в глубине души не давало ей покоя. Поэтому она условилась с адвокатом, что тот встретится с ней в кафе около Британского музея по пути домой из Сити, и прямо с поезда отправилась туда. Кафе было стильное, явно претендовавшее, насколько это возможно в здании времен Регентства, на сходство с теми кофейнями, в которых когда-то бывали Босуэл и Джонсон. Пол в нем, правда, песком не посыпали, но выглядел он так, как будто был им посыпан. Длинных глиняных трубок посетителю не предлагалось, но к его услугам имелись длинные мундштуки из папье-маше. Мебель была деревянная, освещение слабое. Поскольку выяснить, какое платье носила в те времена прислуга, не удалось, одежда официантов была цвета морской воды. На стенах, отделанных панелями с Тоттенхем-корд-род, были развешаны виды старинных постоялых дворов. Немногочисленные посетители пили чай и курили сигареты. Ни один из них не прибегал к длинному мундштуку. Почти сразу вслед за Динни, прихрамывая, вошел "очень молодой" Роджер со своим обычным видом человека, который стал не тем, чем должен был стать; он обнажил свою тускло-песочную голову, и улыбка осветила его массивный подбородок.
- Китайский или индийский? - спросила Динни.
- То же, что и вы.
- Тогда, пожалуйста, две чашки кофе со сдобными булочками.
- Сдобные булочки! Да это же настоящий пир! Смотрите, какие старинные медные грелки, мисс Черрел. Интересно, продаются они или нет?
- Вы коллекционер?
- От случая к случаю. Нет смысла жить в доме времен королевы Анны, если не можешь хоть немного его украсить.
- А ваша жена это одобряет?
- Нет, ей по душе только модные новшества, бридж и гольф. А у меня руки сами прилипают к старинному серебру.
- У меня тоже, - отозвалась Динни. - Ваше письмо принесло нам всем большое облегчение. Неужели никому из нас в самом деле не нужно платить?
- Да, в самом деле.
Девушка обдумала следующий вопрос, поглядывая на "очень молодого" Роджера сквозь приспущенные ресницы. При всех своих эстетических устремлениях он казался ей на редкость практичным.
- Скажите по секрету, мистер Форсайт, как вам удалось все устроить?
Не причастен ли к этому мой зять?
"Очень молодой" Роджер положил руку на сердце:
- "Язык Форсайта - клад его", смотри "Мармион". Но вам нечего беспокоиться.
- Не могу быть спокойной, пока не узнаю, что он не приложил к этому руку.
- Тогда все в порядке. Корвен тут ни при чем.
Динни молча съела булочку, потом завела разговор о старинном серебре. "Очень молодой" Роджер разразился целой лекцией о различных его марках и обещал сделать из девушки знатока, если она когда-нибудь соберется и проведет у него конец недели.
Расстались они сердечно, и Динни поехала к дяде Эдриену, хотя в глубине души продолжала испытывать какую-то неловкость. В последние дни стало тепло, и деревья оделись пышной листвой. В сквере на площади, где квартировал Эдриен, было так тихо и зелено, словно там прогуливались не люди, а духи. Дома у дяди никого не оказалось.
- Но мистер Черрел обязательно будет к шести, мисс, - уверила девушку горничная.
Динни ждала Эдриена в маленькой комнатке с панелями, полной книг, трубок, фотографий Дианы и обоих детей Ферза. Старый колли составил ей компанию, и девушка сидела, прислушиваясь к шуму лондонских улиц, врывавшемуся сюда через открытое окно. Когда вошел Эдриен, она почесывала собаку за ушами.
- Ну, Динни, вот все и кончилось. Надеюсь, теперь тебе полегче?
Динни протянула ему письмо:
- Мне известно, что Джерри Корвен тут ни при чем. Но вы ведь знаете Юстейса Дорнфорда! Я хочу, чтобы вы потихоньку выпытали у него, не он ли уплатил издержки.
Эдриен пощипал бородку:
- Вряд ли он скажет.
- Кто-то же их уплатил, а кроме него - больше некому. Самой мне идти к нему не хочется.
Эдриен пристально поглядел на племянницу. Лицо у него было серьезное и задумчивое.
- Задача нелегкая, Динни, но я попытаюсь. А что же будет с нашей парочкой?
- Не знаю. Они тоже. Никто не знает.
- Как восприняли процесс твои родители?
- Ужасно рады, что все наконец позади. Теперь это больше их не интересует. Дядя, милый, сообщите мне поскорее, если что-нибудь узнаете, хорошо?
- Разумеется, дорогая. Но боюсь, что попытка будет напрасной.
Динни отправилась на Мелтон-Мьюз и столкнулась с сестрой на пороге ее дома. Щеки Клер пылали, в каждом движении и во всем ее облике чувствовалась нервозность.
- Я пригласила Тони Крума приехать сегодня вечером, - объявила она, когда Динни уже прощалась, спеша на поезд. - Долги надо платить.
- О! - только и смогла выдавить Динни.
Слова сестры не выходили у нее из головы и в автобусе по дороге на Пэддингтонский вокзал, и в буфете, где она съела сандвич, и в вагоне кондафордского поезда. Долги надо платить! Это первое условие самоуважения. А что делать, если судебные издержки покрыл Дорнфорд? Так ли уж драгоценна ее особа? Она отдала Уилфриду все - сердце, надежды, желания. Если Дорнфорда устраивает то, что осталось, - почему бы и нет? Девушка перестала думать о себе и вернулась к мыслям о сестре. Та, наверно, уже расплатилась. Кто нарушил закон однажды, тот должен нарушать его и впредь. И все-таки как легко за несколько минут погубить свое будущее!
Девушка сидела не шевелясь, а поезд с грохотом летел навстречу сгущавшимся сумеркам.
XXXV
Неделя, которую Тоци Крум провел в своем перестроенном коттедже, была ужасна. Показания Корвена на повторном допросе словно выжгли ему душу, и опровержение Клер не смягчило ожога. Молодой человек был склонен к старомодной ревности. Он, конечно, знал, что жена обязана не уклоняться от супружеских объятий; но особые обстоятельства и душевное состояние, в котором пребывала Клер, придавали всему эпизоду нечистоплотный, более того - чудовищный характер. А то, что Тони пришлось давать показания сразу же вслед за таким жестоким ударом, еще больше растравило его рану. Человек прискорбно непоследователен в вопросах пола: Тони сознавал, что он не вправе ревновать, но легче ему от этого не становилось. И теперь, через неделю после суда, получив приглашение Клер, он долго колебался, как поступить - не отвечать вовсе, ответить резко или ответить по-джентльменски, хотя с первой минуты уже знал, что поедет.
С такой путаницей в мыслях и тупой болью в сердце он явился на Мьюз через час после ухода Динни. Клер открыла ему дверь, и они с минуту постояли, молча глядя друг на друга. Наконец она рассмеялась.
- Ну, Тони, смешная история, верно?
- В высшей степени забавная.
- У вас больной вид.
- А у вас прекрасный.
Она действительно была очень хороша в открытом красном платье без рукавов.
- Простите, Клер, я в дорожном костюме. Я не знал, что вы собираетесь выйти.
- А я и не собираюсь. Пообедаем у меня. Можете оставить машину на улице и пробыть здесь, сколько захочется. Теперь уж никто ничего не скажет. Приятно, правда?
- Клер!
- Кладите шляпу и пошли наверх. Я приготовила новый коктейль.
- Воспользуюсь случаем и скажу, что горько сожалею...
- Не будьте идиотом, Тони!
Она поднялась по винтовой лесенке, обернулась и позвала:
- Идите сюда!
Сняв шляпу и автомобильные перчатки, он последовал за ней.
Как ни был Крум удручен и расстроен, он сразу увидел, что комната выглядит так, словно здесь все приготовлено для какой-то церемонии или, может быть, жертвоприношения. На изящно сервированном столике стояли цветы, бутылка с узким горлышком, зеленые бокалы; на кушетке, покрытой нефритово-зеленой тканью, громоздились яркие подушки. Окна, открытые из-за жары, были задернуты шторами, свет затенен. Крум, задыхаясь от неудержимого волнения, устремился к окну.
