С Фингарет - Скифы в остоконечных шапках
- Не время тебе, заносчивый скиф с чашей у пояса, смеяться над кем бы то ни было, - сказал вождь меланхленов, вставая.
Вожди-отступники созвали свои дружины и, не простившись, не пожелав друг другу долголетия, разъехались в разные стороны.
- Осталось четверо, - сказал вождь будинов. Он загнул большой палец и поднял ладонь. - За нами будины, скифы, гелоны и савроматы. Это немало, потому что все будут биться насмерть.
- Персов - гора, нас - четыре горстки, - сказал Иданфирс. - Что толку погибнуть, а земли и скот оставить врагу?
- Как же еще померить нам силы с персами? - удивленно спросил буддин. - Что предлагаешь ты вместо битвы?
- Ловушку.
- Иданфирс рассчитал верно, - сказал вождь гелонов. - Кибитки с женщинами и детьми и весь скот, кроме необходимого, отправим на север, сами же помотаем персов по степи и лесным чащобам, пока с голоду не перемрут.
- Отступать, заманить врага, держась от него на расстоянии одного перехода, сжигать траву, засыпать колодцы. Согласны действовать так, вожди? - спросил Иданфирс.
Вожди опустили на грудь подбородки.
Иданфирс отвязал от пояса окованную золотом чашу. Эта чаша была наследством отца и деда, знаком и символом царской власти над степными кочевниками-скотоводами.
Скифы вели свой род от Таргитая, сына верховного бога Папая, и змееногой богини, обитательницы пещер. Таргитай взял змееногую в жены. От этого брака родились три сына. "Кого из них выберешь наследником?" спросила богиня. "Того, кто натянет мой лук и опояшется моим поясом с чашей на конце пряжки", - ответил герой Таргитай. Два старших сына силились-силились, лук натянуть не смогли, только себя изувечили. Младшему сыну, по имени Скиф, подвиг как раз по плечу пришелся. Он лук натянул и отцовским поясом с чашей как надо опоясался.
"Тебе и царем быть", - сказала мать.
С той поры прошла ровно тысяча лет, и тысячу лет цари скифов носят на поясе золотую чашу.
- Скрепим договор, как положено, кровью, - сказал Иданфирс и налил в чашу вино. - Сила нашего союза будет на вечные времена, потому что клянемся не в открытой степи, не под деревом или на две балки, а близ священной горы Меча.
Вожди поднялись. Каждый вынул из ножен свой акинак, закатал рукав куртки или кафтана. В чашу брызнула кровь, раздались слова клятвы в вечном союзе четырех племен.
Потом все разъехались. Иданфирс со своей дружиной остался один. Он приблизился к самой горе - свидетельнице союза. Эта была не скала, и не холм, поросший деревьями. Гору составили груды хвороста, нагроможденные до неба. На вершине, задевая облака рукоятью, гордо высился Меч - бог войны и кровавой потехи. Когда шли бои, ему приносили в жертву по одному человеку от каждой сотни захваченных в плен. И если пленных было так много, что мокрый от крови хворост оседал до земли, поверх старых груд громоздили новые, и бог, живший войной, по-прежнему вздымал железную рукоять в синее небо.
- Клянусь богиней Табити и богом Папаем! - крикнул Иданфирс Мечу. Кровь врагов напитает твой хворост! Залогом пусть будет это. - Иданфирс направил лук кверху и спустил далеко отведенную тетиву. Стрела унеслась в небо, выше Меча, к белым, недвижно висевшим тучкам.
- И это! - раздалось на вершине.
К ногам Иданфирса упали три связанных вместе скальпа. Стоявшие рядом дружинники отшатнулись. Иданфирс посмотрел наверх. С той стороны, где вершина имела доступ, а не срывалась отвесно, спускался, сутулясь, высокий седой человек.
- Старик! - вскричал Иданфирс изумленно. - Снова Старик!
- Прикажешь схватить? - спросил Палакк, предводитель дружины.
- Постой, не уйдет. Поглядим, что примется делать.
Старик легко спрыгнул на землю, словно груз прожитых лет не придавил ему плечи, и приблизился не торопясь.
- Что ты делал на священной горе, Старик?
- Шит силой наполнял.
Старик протянул Иданфирсу круглый железный щит. В глаза ударил слепящий луч. Его метнула пантера - владычица щита. Она стояла, выпрямив лапы, в середине железного поля. Огненный глаз сверкал злобой, в ощеренной пасти торчали клыки, острые, как нетупеющие акинаки. Бешенством раздувались круглые ноздри.
- Спасибо, мастер, - сказал Иданфирс, принимая щит Золотой пантеры из рук Старика. - От такого подарка вражеское копье само отскочит, стрела стороной облетит.
Он поднял глаза, с трудом оторвав взгляд от пантеры, и не увидел того, к кому обращался. На том месте, где только что стоял Старик, никого не было.
- Проклятый оборотень, снова исчез, заманил нас пантерой и скрылся! вскричал предводитель дружины.
- Оставьте его, - сказал Иданфирс. - Он храбрый воин и мудрый мастер. Он один сделал больше, чем все мы вместе, и, если бы живые могли менять волю мертвых, я отдал бы ему девчонку. Он заплатил большой выкуп скальпами и щитом.
Не выпуская щита из рук, Иданфирс с разбега вскочил на коня. Золотая пантера вспрыгнула вместе с ним.
С этого дня Иданфирс с щитом не расставался. Золотую пантеру видели сразу во многих местах. Она отражала удары и слепила врага, если дело доходило до рукопашной, вихрем неслась, когда серый, мышиного цвета конь уносил своего всадника от погони, и медленно двигалось около Савлиевой повозки под вопли и звон бубенцов.
В бою ли, в скачке - зверь ни разу не расслабил своих напряженных мышц. Огненный глаз сверкал, клыки угрожали, хвост яростно колотил по выпрямленным лапам.
Золотая пантера была готова к прыжку.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ. ЩИТ "ЗОЛОТОЙ ПАНТЕРЫ"
Среди всех известных нам народов только скифы
обладают одним, но зато самым важным для человеческой
жизни искусством. Оно состоит в том, что ни одному врагу,
напавшему на их страну, они не дают спастись; и никто не
может их настичь, если только сами они не допустят этого.
Геродот - древнегреческий историк, прозванный
"отцом истории". V век до нашей эры.
Скифы столько же сражаются посредством бегства, как и
посредством преследования.
Платон - древнегреческий философ.
IV век до нашей эры.
11. ВСТРЕЧА В СТЕПИ
Всадник скакал по посевам, не разбирая дороги. Плеть со свистом резала воздух. Взмыленный конь мчался быстрее ветра. Увидев двух скифов, расположившихся с лепешками на траве, всадник крикнул: "Ловите своих коней! Спасайтесь!" Он крикнул по скифски, потому что сам был скиф из оседлых земледельцев, живших вблизи от Понта. Сидевшие на траве проводили всадника настороженным взглядом, но с места не двинулись.
Всадник на взмыленном, в розовой пене коне ворвался в селение и помчался среди домов.
- Сатархи идут! - крикнул он, не замедляя бега коня.
- Близко?
- Полдня перехода!
Всадник умчался, оставив после себя тот страх, что сметает людей, как ветер песчинки. Селение вмиг поднялось, и подъехавшему Арзаку пришлось остановить Белонога, чтобы пропустить повозки с детьми и пожитками, верховых и пеших с узлами в руках. Все спешили покинуть опасное место.
- Поворачивай в Ольвию, чужеземец! - закричали ему со всех сторон. Сатархи идут! Сатархи в полдня перехода!
Арзак махнул рукой на селение, давая понять, что его путь пролегает в той стороне и он не намерен менять дорогу.
- Тебе жизнь не мила или бандитов-сатархов не знаешь? Посевы вытопчут, скот угонят, кого схватят - на смерть уведут.
Сатархов Арзак знал. Даже у скифов, снимавших скальпы с убитых, сатархи считались жестокими. Это племя жило одним разбоем и мало чем отличалось от коварных прибрежных разбойников тавров. Всех, кого удавалось взять в плен, тавры приносили в жертву своей богине. Тела сбрасывали с утеса, а отрубленные головы выставляли на длинных шестах для охраны домов. Степные разбойники были опасны, но повернуть под защиту Ольвийских стен означало потерю двух дней. Можно ли было позволить такое?
"Проскочу, - решил Арзак. - Степь широка".
Но далеко проскакать не пришлось. То ли всадник ошибся, то ли сатархи знали неведомый никому путь. Арзак увидел облако пыли, взмывшее из-под края земли, прежде чем солнце перевалило за полдень. Он быстро свернул и укрылся в ложбине, зажав Белоногу ноздри, чтобы не вздумал заржать.
Сатархи промчались шумно, криком и гиканьем подбадривая себя на разбойный набег. Они пронеслись, и сделалось тихо. Вместе с пылью, осевшей вдали, миновала опасность. Когда разбойное племя вернется, Арзак будет уже далеко. Скоро его дорога свернет на север. Земли сатархов уведут их на юг.
"Вперед, мой конь, через поля и травы!" - как пела, бывало, Миррина своим чистым высоким голосом.
Белоног бежал резво. Под курткой Арзака на ремешке висел амфориск. "Успеешь-успеешь", - выстукивали в дорожной сумке двадцать семь камушков-дней.
Вперед, Белоног, вперед! Нет, подожди, замедли бег!
По правую руку Арзак разглядел три удаляющиеся точки. Он приставил ладонь к глазам, закрываясь от солнца. Двигались люди: всадник и двое пеших.
"Должно быть, сатарх гонит пленников, схваченных по пути". Проверяя догадку, Арзак подъехал ближе. Так и есть. Руки пеших скручены за спиной, идут они, спотыкаясь. Но что это" Их одежда - штаны и куртки, на головах остроконечные башлыки!
