Цикада и сверчок (сборник) - Кавабата Ясунари

– Конечно. Мы и должны быть ласковы с Кикуко, – невозмутимо ответила Ясуко.

То, что сказала Фусако, не требовало ответа, но Ясуко все же ответила. Хотя она при этом улыбалась, слова ее были рассчитаны на то, чтобы одернуть Фусако.

– И в этом нет ничего удивительного – ведь Кикуко тоже ласкова с нами.

Кикуко покраснела от удовольствия.

Ясуко говорила как будто добродушно. Но в ее голосе слышалось и осуждение дочери.

Чувствовалось, что она любит счастливую на вид невестку и не любит несчастную на вид дочь. Казалось даже, что в ее словах таился жестокий, злой умысел.

Синго объяснил это тем, что Ясуко была недовольна собой. Нечто схожее испытывал и сам Синго. Но для Синго это все-таки было несколько неожиданно, он сомневался в том, пристало ли Ясуко, пожилой женщине, матери, обнаруживать свои чувства перед несчастной дочерью.

– Меня это не устраивает. Со мной, ее мужем, вы не так ласковы, – сказал Сюити, и это не было шуткой.

Что Синго трогательно относится к Кикуко, прекрасно знала и сама Кикуко, не только Сюити и Ясуко, и об этом уже никто не заговаривал, а Фусако вдруг взяла и заговорила, – Синго стало очень грустно.

Для него Кикуко была единственным светлым оконцем в их угрюмом, мрачном доме. Дети Синго не такие, как ему хотелось бы, да и сами они не способны жить, как хотелось бы им, и от этого бремя кровного родства было для Синго еще невыносимее. Только молодая невестка радовала его.

Он действительно был с нею ласков, – еще бы, она была светлым лучом во мраке его одиночества. Так он баловал себя – его трогательное отношение к Кикуко было для него сладким бальзамом.

Тревоги и переживания Синго, связанные с его возрастом, ничуть не волновали Кикуко. Она его вовсе не остерегалась.

Слова Фусако как бы убивали маленькую тайну Синго.

Это было за ужином дня три-четыре назад.

И вот сейчас, стоя под вишней и вспоминая о цикадах Сатоко, он припомнил слова, сказанные тогда Фусако.

– Фусако решила поспать днем?

– Да, она укачивала Кунико и сама заснула вместе с ней, – ответила Кикуко, глядя в глаза Синго.

– Забавная эта Сатоко. Как только Фусако начинает укачивать Кунико, Сатоко тут как тут – прижмется к матери и тоже засыпает. Так приятно на них смотреть.

– Ласковая.

– Бабка не любит внучку, а ведь когда ей исполнится лет четырнадцать-пятнадцать, она будет очень похожа на нее – даже храпеть начнет, как она.

Кикуко растерялась.

Она вернулась в комнату, где до этого шила, Синго направился в другую, но она окликнула его:

– Отец, оказывается, вы ходите на танцы?

– Что? – Синго обернулся.

– Это уже всем известно. Я была так удивлена.

Синго действительно позавчера ходил со своей секретаршей в дансинг-холл.

Сегодня воскресенье. Значит, за вчерашний день эта Хидэко Танидзаки проболталась Сюити, а Сюити рассказал Кикуко – не иначе.

Уже много лет Синго не ходил на танцы. И когда он пригласил Хидэко, та была поражена. Сказала, что, если она пойдет с Синго, в фирме начнутся пересуды и ей это будет неприятно. А мы никому не скажем, предложил Синго. И вот на следующий же день она поспешила рассказать обо всем Сюити.

Все выведав у Хидэко, Сюити и вчера и сегодня делал вид, что ничего не знает. А сам тут же все разболтал жене.

Сюити, наверно, часто ходил с Хидэко на танцы, потому-то Синго и решил пригласить ее. Он надеялся, что в дансинг-холле, куда он пойдет с Хидэко, возможно, будет и женщина, с которой встречается Сюити.

Однако, придя туда, Синго не смог определить эту женщину по внешности, а спрашивать не стал.

У Хидэко, когда она оказалась с неожиданным для нее кавалером – Синго, словно бы закружилась голова, девушка стала вести себя неестественно, и Синго весь сжался, почувствовав в ней опасность для себя.

Хидэко всего двадцать два года, но ее грудь уже достаточно велика, чтобы наполнить ладонь. И Синго неожиданно стали вспоминаться порнографические открытки.

Вспоминать порнографические открытки в такой безумной толчее было смешно и даже как-то нелепо.

– В следующий раз пойду с тобой, Кикуко, – сказал Синго.

– Правда? В самом деле, сводите меня.

Кикуко раскраснелась.

Интересно, догадывается ли она, что он пошел на танцы только из-за любовницы Сюити?

Синго совсем не волновало, что дома узнали о его походе на танцы, и растерялся он только от неожиданности, испугавшись, что Кикуко разгадает его тайное намерение увидеть любовницу Сюити.

Вернувшись на веранду, Синго прошел по ней в комнату Сюити и, стоя в дверях, сказал:

– Обо всем выведал у Танидзаки?

– Это ведь новость, которая касается нашего дома.

– Подумаешь, какая новость. Когда ты снова пойдешь с ней на танцы, купи ей приличное платье. Ладно?

– Ха-ха. Неужели, отец, тебе было стыдно?

– Оставь, пожалуйста. Просто она была в кофточке и юбке, а это не годится.

– У нее все есть. Только ты пригласил ее неожиданно, поэтому она была плохо одета. Если договориться с ней заранее, найдет что надеть, – сказал Сюити и отвернулся.

Пройдя мимо Фусако, спавшей с детьми, Синго вошел в столовую и посмотрел на большие стенные часы.

– Уже пять, – пробормотал он, словно бы проверяя время.

Пламя облаков

1

Газеты писали, что двести десятый день пройдет, по всей вероятности, благополучно, но как раз в ночь на двести десятый день разразился тайфун.

Синго уже давно забыл, что видел эту заметку. Да ее, собственно, и нельзя было назвать прогнозом погоды. Впрочем, когда тайфун стал приближаться, появились и прогнозы, и предостережения.

– Давай вернемся сегодня домой пораньше, – торопил сына Синго.

Его секретарша Хидэко помогла ему одеться, а потом и сама стала поспешно собираться. Когда она надела белый прозрачный плащ, грудь у нее исчезла, точно ее раздавили.

С тех пор как Синго заметил на танцах невзрачную грудь Хидэко, эта грудь все время привлекала его внимание.

Хидэко быстро сбежала вслед за Синго и Сюити по лестнице и теперь стояла вместе с ними у выхода. Шел такой проливной дождь, что страшно было даже выглянуть наружу.

– Тебе куда? – начал было Синго и тут же осекся. Он задавал этот вопрос уже раз двадцать, но запомнить ответа не мог.

На вокзале в Камакура тоже стояли под навесом люди, сошедшие с поезда, и смотрели на бушующие потоки дождя.

Подойдя к дому, у которого росли подсолнухи, они услышали сквозь рев ветра и дождя песню из «Парижского праздника».

– Какая она легкомысленная, – сказал Сюити.

Они знали, что это пластинка Лиз Готи и поставила ее Кикуко.

Песня кончилась и тут же началась снова.

Примерно в середине песни послышался шум закрываемых ставней.

Потом они услышали, как Кикуко, захлопывая ставни, подпевает пластинке.

Из-за бури и песни Кикуко не заметила, что они вошли в прихожую.

– Ужас какой! Промочил ноги, – сказал Сюити, снимая в прихожей ботинки.

Прибежала Кикуко.

– О, вы уже вернулись?! – Ее переполняла радость.

Сюити протянул ей ботинки.

– Наверно, отец тоже промок, – сказала Кикуко.

Пластинка кончилась. Кикуко опустила иглу снова и теперь стояла, держа в охапке мокрую одежду Синго и Сюити.

Завязывая пояс, Сюити сказал:

– Кикуко, твой проигрыватель на улице слышен.

– Мне было страшно, вот я и сделала погромче. Я места себе не находила – так за вас беспокоилась.

Кикуко действительно была весела и оживленна, словно в нее вселился тайфун.

Идя на кухню, чтобы налить Синго чаю, она все время напевала.

Сюити любил парижских шансонье и покупал их пластинки.

Он знал французский. Кикуко совсем не понимала по-французски, но Сюити научил ее произносить французские слова, и она пела, довольно хорошо подражая певцам. Например, Лиз Готи в «Парижском празднике» поет о девушке, которой так грустно, что она готова умереть. У Кикуко и в мыслях не было умирать – она просто наслаждалась, неумело ведя песню своим слабым голоском.