Анна Матвеева - Завидное чувство Веры Стениной
Это была прекрасная, но не понятная никому, кроме Стениной, выставка. Возможно, что прекрасной она была именно поэтому.
— Лидия Робертовна, вы спите? — шёпотом спросила Вера.
— Да я никогда по-настоящему не сплю, — ответила свекровь.
Они просидели в кухне почти до утра. Лидия Робертовна рассказала, как у неё оказались последние Герины снимки — он зачем-то оставил их в квартире на Бажова, а потом они случайно попали в коробку с документами и переехали в Питер вместе с паспортом, трудовой книжкой и пенсионным удостоверением. Говорила в основном свекровь — вспоминала свою бедную свердловскую юность. Они с подругой снимали угол в частном секторе на Красноармейской — рядом с ними жил профессиональный вор. Однажды подруга уронила их единственный ключ от комнаты в зловонную дыру сортира, и вор, проникнувшись бедой соседок, на глазах подобрал к замку отмычку. «Пальцы у него гибкие, как у Ван Клиберна», — мечтательно сказала Лидия Робертовна, на глазах молодея от воспоминаний… Стениной хотелось спать, этот бесконечный день выпил её, вытряс все силы — как молоко из пакета. Но при этом ей хотелось слушать Лидию Робертовну — и пока та не опомнилась, что ночь прошла, они сидели в неуютной кухне…
Поспали всего час, до восьми, потом проснулась Лара и затребовала манную кашу с вареньем. Лидия Робертовна безропотно отправилась за молоком, а Стенина открыла крышку пианино — и погладила гладкие желтоватые клавиши. Попыталась сыграть гамму — единственное, что помнила из детства, но пальцы не слушались. Человек может начать рисовать в тридцать лет и написать первый роман в пятьдесят — но никогда не станет хорошим музыкантом, не пережив обучающей каторги в детстве.
— Жаль, что вы не сыграли мне Шумана, — сказала Вера на прощание, когда Лара уже сбежала вниз по лестнице и хлопнула дверью парадного. Провожать их на вокзал никто, естественно, не собирался.
— А я его больше не играю, — сказала Лидия Робертовна. — Не могу я с тех пор Шумана…
В поезде Лара прилипла к гейм-бою (бабушка подарила ей на прощание картриджи с играми, обговорёнными и утверждёнными заранее), а Вера вновь извлекла из небытия (точнее, из чемодана) свой диплом. Попыталась слиться в научно-исследовательском экстазе с Гюставом Курбе, но, увы, экстаз не задался, все мысли были о Лидии Робертовне.
«Интересно, какой я стану к этому возрасту?» — ёжилась Стенина, глядя в грязное окно поезда и ничего не видя, как сквозь чужие, «толстые» очки. Соседка по купе безуспешно пыталась завести с ней разговор и теперь обиженно перелистывала страницы «Космополитена». Парень на верхней полке спал, спускаясь вниз только для перекура — ноги в носках появлялись над Вериной полкой так внезапно, будто там вздёргивался висельник.
«А Юлька какой будет в старости? Наверняка самой симпатичной из всех бабулек. Я-то пойду морщинами и, безусловно, облысею. И характер прокиснет — бедной Ларе придётся сдать меня в старушатник».
Вере стало так жаль себя, что она уснула, даже не сводив дочку в туалет, — как выяснилось наутро, это сделала сердобольная соседка. И она же угостила девочку домашними пирожками с капустой — добрая попалась женщина! Бессовестная мать спала всю ночь крепчайшим сном — под утро ей привиделся Сарматов в образе Гюстава Курбе, и она проснулась с чувством, как будто её обокрали. На соседней полке умытая и причёсанная Лара щебетала с соседкой — косы у дочки были аккуратными, как колосья на гербе Советского Союза. Парень-висельник сошёл с поезда ранним утром, а соседка покинула их часа через три. На свободные места попутчиков не нашлось.
Приехали утром, за окном было столько снега, что смотреть нестерпимо. Васнецов. Куинджи. Рерих. У Веры ломило под веками.
На перроне их встретил Сарматов.
— Конвертики не забыла? — первым делом спросил он.
— Привезла, но есть одна проблема.
Сарматов выронил чемодан.
— Что не так?
— Потом поговорим, я при Ларе не хочу.
Он мужественно держался, пока ехали в машине, но стоило Ларе забежать в родной подъезд, схватил Веру за руку:
— Рассказывай!
Никакой легенды Стенина не придумала, поэтому выложила всю правду, как примерный муж — зарплату в день получки. Протянула пакет с конвертами — Сарматов вытащил их и застонал так, будто это были фото его изувеченных родственников. В родном окне Вера видела тоненький силуэт Евгении и думала: «Да отпусти ты меня уже со своими конвертами, вот пристал!»
— Не представляешь, какие это были ценные экземпляры, — убитым голосом сказал Сарматов. — Завтра в два на Воеводина.
И сел в машину, за это время успевшую обзавестись небольшим сугробом на крыше.
Глава тридцать пятая
Все люди видят предметы одинаково.
Эдгар ДегаЛара не узнала мать — сначала увидела в ней чужую тётку с криво накрашенными губами и только через секунду осознала, кто это стоит перед ними и сочится недовольством. Серёжа засуетился, отобрал у Лары колпачок термоса:
— Верочка, чаю? Здесь в кафе очень дорого, мы решили с Ларочкой перекусить по-быстрому, а вы на звонки не отвечали.
— Мама подумает, что мы решили без неё съесть все бутеры, — высказалась Лара. Ей и вправду не хотелось делиться с матерью ни едой, ни Серёжиным обществом.
Этот врач ей почему-то сразу же понравился. С ним было уютно, тепло и, главное, не страшно. Лара была, конечно, не такой трусихой, как Евгения, — та с детства боялась темноты, чужих людей, крови, простых и летучих мышей, высоты (а сильнее всего почему-то — клоунов), — но с утра и до вечера ждала от жизни какой-нибудь пакости. Весь вопрос в том, какой окажется эта пакость — большой или маленькой, легко будет её пережить или придётся убить на это несколько дней-часов-месяцев?
Лара ненавидела любые жизненные перемены, точные науки, физкультуру и спорт, Ереваныча, холод, мультфильмы, полезную пищу, задорные голоса на радио и своих ровесников. Список объектов ненависти регулярно обновлялся и пополнялся.
— Ты считала, сколько раз в день говоришь слово «ненавижу»? — упрекала мать. Лара отвечала невнятно-оскорбительно. Пыталась составить перечень того, что любит, — но даже сочинение начисто лишенного фантазии пятиклассника не выглядело бы таким сиротливым. Она любила Интернет, сетевые игры, вкусную и вредную еду, Евгению, американские сериалы и, временами, мать. Вот, пожалуй, и всё. Этот список не менялся.
Принимая вечером ванну, смотрела на своё розовое, пышное тело — и ненавидела его. Такие толстые руки! Можно одним плечом накормить целую семью людоедов. Остывшая мыльная вода напоминала мрамор, Лара восставала из неё с плеском, как бегемот из гнилой речки. И снова ненавидела — мерзкие пупыри, которыми покрывались руки и ноги. В ней было столько ненависти, сколько в Саудовской Аравии — нефти.
