Александр Чудаков - Ложится мгла на старые ступени
Картины долго валялись на худом чердаке. Их заливало, они сгнили. Броня умерла.
Судьба последующих трёх Буянов (после первого все носили это имя) была несчастлива.
У Кемпелей, соседей, тоже была собака — Блонди, никто ещё не знал, что это имя будет всемирно знаменито. Её ночью прямо возле дома загрызли волки и утащили в тёмный лес — кровавые следы вели через речку прямо туда. Тётя Лариса говорила, что запрёт нашего пса на ночь в сарай, но как-то не собралась; Буяна II разорвали прямо на огороде. «На шмаття!» — сказал Тарас Кувычко; утренний ветер шевелил лишь клочья рыжей шерсти, втоптанной в снег тяжёлыми лапами. По этому поводу вспомнили старые истории: как волки заели быка Черномора, как загнали лесника на сосну и сидели внизу до утра, и он отморозил ноги, которые пришлось ампутировать, как напали в батмашинском лесу на учительницу, оставив от неё одни только туфельки (потом Антон прочтёт у Пришвина, что это бродячий волчий сюжет, в нём всегда фигурируют туфельки). И как будто накликали. Серые хищники не унялись; однажды утром Тамара обнаружила начало подкопа под сарай, где жила Зорька, однако решили, что в мёрзлой земле волкам лаз не прорыть. Но ночью Зорька стала стучать рогом в стену. Дед взял топор и вышел. Было жутко: открывает дверь и уходит в темноту, туда. Я такого не смог бы сделать никогда; было ясно: я — трус. По этому поводу я долго расстраивался, пока одна бабкина прихлебательница не сказала: какой смелый мальчик! А сказала она это вот по какому поводу. Придя с санками с речки, Антон с восторгом рассказывал, как под вечер, когда все ребята уже ушли, на горку прибежала огромная серая собака с тремя щенками, небольшими, но вот с такими башками, и они стали съезжать с горки на лапах, а собака смотрела. «Так это же была волчица!» — ахнула бабка и побледнела. Тут-то тётя и сказала эту фразу, а у Антона не хватило духу признаться, что он не догадался, что катался с
волчихой и ее волченятами. А горка с тех пор получила прозванье Волчьей. Правда, кроме бабки и Антона, никто этого больше не знал.
Буян III, четырёхшёрстный пёс, был невероятный помоечник — постоянно рылся во всяких отбросах, однажды Антон видел, как он, облизываясь, выходил из нужника на огороде, и с тех пор, когда никого не было рядом, говорил ему: «У, говноед!» Буян виновато вилял хвостом. Может, из-за таких привычек у этого пса сначала на губах, а потом и внутри пасти, всю её заполнив, высыпали какие-то отвратительные розовые бородавки, свисавшие целыми гроздьями. Сумбаев сказал, что заразную собаку надо ликвидировать, тем более что она всё равно сдохнет — задохнётся; отец согласился.
Капитан взял из техникумовского военного кабинета мелкокалиберку, свистнул Буяна и пошёл к речке. Буян хорошо его знал и, весело помахивая хвостом, побежал следом. Они скрылись в овраге, и вскоре оттуда послышались один за другим два выстрела. Антон забился на кучу соломы в углу хлева и не выходил до ночи.
Буян IV, большой пологоухий пёс, был самым глупым. Он всюду таскался со мною, прогнать его домой не было никакой возможности. В школе все его любили, Юрка Вьюшков сказал, что он зелёного цвета, и хотя он был едко-жёлтый, с тех пор малышня кричала: «Зелёный пёс пришел!» «Зелёный пёс — кожаный нос!» и выстраивалась в очередь, а Буян по порядку старательно облизывал всем физиономии. Однажды он попытался проделать то же с директором и успел даже положить ему лапы на плечи. С тех пор, уходя в класс, я стал запирать пса в сарае, но он страшно выл, его выпускали, он прибегал к школе и во время уроков заглядывал в окно; увидев меня, радостно, с подвизгом, лаял: пора, де, и побегать.
Однажды урок был сдвоенный и, хотя Буян заглядывал уже трижды, всё не кончался; Буян стал выть своим лучшим сарайным воем; Сорок Разбойников подняла хай.
Но хуже всего, когда Буян увязывался за мною в педучилище, куда я часто ходил по порученьям отца. Так как туда я брать его никак не хотел и даже кидал в него комками грязи, он применял свой излюбленный волчий приём — делал вид, что отстал, а сам, бежа огородами и переулками, оказывался на крыльце длинного барака, в котором располагалось это учебное заведение, раньше меня. Как он узнавал, что я иду именно туда? Это заставляло сомневаться в его всем известной глупости. Но он любил ещё и интерьер этого здания — может, за длиннейший, как в Петербургском университете, коридор. Была знакома ему и учительская, дверь он открывал своей сильной лапою и потом обегал комнату по кругу, а испуганные преподавательницы задирали ноги на диван и визжали.
Буян IV был не только самый глупый, но и самый прожорливый. Во всяком случае, эта причина приводилась в объяснение того, что его отдали Бондаренке со скотобойни.
Тот рассказывал, что Буян сидит на цепи, стал злой и сильно разжирел. Антон очень переживал разлуку и пошёл навестить друга. Огромный гладкий пёс метался и хрипел, натягивая цепь. Антон открыл калитку и пошёл прямо на него.
— Стой…. мать! — закричал с крыльца хозяин. — Разззорвёт!
— Буян, — сказал Антон. — Буян-пёса.
Буян остановился как вкопанный, потом бросил в прыжке передние лапы на плечи Антона, едва не сбив его с ног, и стал быстро, взахлёб лизать ему нос и щёки.
Душевная рана долго не заживала. Взрослым Антон не раз думал, как могли родители сделать такое, зная всё про него и его псов? Что надо было бы, чтобы кто-то из его московских знакомых вот так отдал любимую собаку своего ребёнка? Было другое отно- шение к детям вообще? Или их жизнеобеспечение настолько отнимало все душевные силы, что ни на что другое больше не оставалось?..
Главной темою рассказов Антона дочке Даше перед сном были сначала Буяны, а потом собаки вообще; называлось — «Про умных псофф».
Один англичанин заметил, что в его доме расход электроэнергии получается как зимой, хотя он был экономный и самой ранней весной электрокамином уже не
пользовался. Проснувшись как-то ночью, он увидел, что его шотландский сеттер, развалившись, нежится перед включённым камином. Англичанин притворился спящим.
Вскоре стало рассветать, пёс встал, нажал лапой на клавишу выключателя и ушёл в угол на свой матрасик. На другую ночь англичанин снова притворился, что спит, а сам подсматривал. Пёс поднялся со своего места, подошёл к кровати, постоял, поглядел на хозяина, потом подошёл к камину, нажал лапой на клавишу и растянулся перед решёткой.
Через некоторое время он встал, нажал вторую клавишу, которая включала камин на полную мощность, и разлёгся с ещё большим удовольствием; погрев один бок, перевернулся на другой. Англичанину на этот раз не захотелось ждать утра, и он, зашевелившись, сделал вид, что встаёт. Пёс мгновенно вскочил, щёлкнул одной клавишей, потом второй, быстро ускочил и лёг на матрасик, закрыл глаза и даже прикрыл нос лапою.
