Фрэнк Норрис - Спрут
С этими словами он упал на одно колено и, тщательно прицелившись, выстрелил из винтовки в кого-то из людей, сгруппировавшихся у коляски.
И, словно по сигналу, началась ружейная и револьверная стрельба. Обе стороны - полицейские и фермеры - открыли огонь одновременно. Вначале это была просто беспорядочная пальба, затем последовало несколько торопливых, разрозненных выстрелов, на миг Все смолкло, и, наконец, один за другим с равными промежутками прогремели последние три выстрела. И опять настала тишина.
Дилани с простреленным животом свалился с лошади и на карачках пополз через дорогу в пшеницу. Кристиен повалился назад и соскользнул с седла в сторону коляски, одной ногой запутавшись в стремени, головой и плечами он уперся в колесо. Хувену, когда он попытался приподняться с колена, пуля угодила в горло, и он рухнул на землю. Старик Бродерсон с криком: «Они же меня укокошили, ребята!» - сделал два неверных шага в бок и, безжизненно опустив руки и пригнув голову, свалился в канал. Остерман, у которого изо рта и из носа лилась кровь, повернулся и пошел назад. Пресли помог ему перебраться через канал, и он лег на землю, уронив голову на скрещенные руки. Хэррен Деррик упал, где стоял, потом перевернулся на живот. Он лежал неподвижно, издавая душераздирающие стоны, а под животом у него растекалась лужа крови. Старик Дэбни, бессловесный, как всегда, встретил смерть молча. Упал на колени, поднялся, снова упал и тут же скончался, не проронив ни слова. Энникстер, убитый наповал, лежал, вытянувшись во весь рост, локтем прикрыв лицо.
VII
По пути на дерриковскую усадьбу Хилма и миссис Деррик услышали звуки отдаленной стрельбы.
- Стой! - вскричала Хилма, хватая за плечо Вакку.- Останови лошадей! Что это?
Бричка остановилась; прорвавшись сквозь шорох волнующейся пшеницы, до них долетели несильные хлопки выстрелов.
- Слушайте! - закричал Вакка, испуганно вытаращив глаза.- Да они же… они ж дерутся!
Миссис Деррик закрыла лицо руками.
- Дерутся? - воскликнула она.- Боже мой! Но это же ужасно! Там Магнус и… Хэррен…
- Как, по-твоему, где это?
- Скорей всего на хувеновской ферме.
- Я еду туда! Поворачивай, Вакка! Гони лошадей!
- Я бы не стал этого делать, миссис Энникстер,- возразил Вакка.- Мистер Энникстер сказал, чтоб мы ехали домой к мистеру Деррику. Если на ферме у Хувена творится что-то недоброе, лучше нам туда не ехать. Да и потом, пока мы туда доберемся, все уже кончится.
- Да, да, поедем домой! - воскликнула миссис Деррик.- Я боюсь. Ах, Хилма, я так боюсь.
- Тогда едемте со мной к Хувену.
- Туда, где стреляют? Нет, я не могу! Не могу! И мы все равно не успеем доехать, Вакка прав.
- Это уж конечно,- подтвердил Вакка.
- Поезжай к Хувену! - приказала Хилма.- Если ты не поедешь, я пойду пешком!
Она отбросила фартук и спустила ногу на подножку.
- А вы! - воскликнула она, обращаясь к миссис Деррик.- Как вы можете… зная, что Хэррен и ваш муж могут… могут находиться в опасности?
Недовольно ворча что-то себе под нос, Вакка повернул лошадей и поехал напрямик через поля, пока не выехал поблизости от миссии на дорогу, ведущую в Гвадалахару.
- Скорей! - подгоняла Хилма.
Щелкнул бич, и лошади побежали резвей. Вдали показалась усадьба Кьен-Сабе.
- Может, домой заедем? - обернулся к ним Вакка.
- Нет, нет! Поезжай быстрей, гони вовсю!
Лошади неслись во весь опор мимо надворных построек.
- Боже мой! - вскричала вдруг Хилма.- Поглядите! Смотрите, что они сделали!
Вакка осадил лошадей. Ехать дальше было нельзя. Громадная куча домашнего скарба, беспорядочно сваленного посреди дороги перед домом Энникстера, преграждала им путь. Семейный очаг Хилмы был разорен: из дома вынесли и безжалостно бросили на дороге все, что они с мужем купили в ту чудесную неделю после свадьбы. Тут был и белый спальный гарнитур - все три кресла, умывальник и комод, ящики которого вывалились, а содержимое рассыпалось по земле; рядом валялись белые шерстяные коврики из гостиной и подставка для цветов вместе с осколками горшков и поникшими цветами, разбитый стеклянный шар и дохлые золотые рыбки, плававшие прежде в нем; качалка, швейная машина, большой круглый стол мореного дуба, лампа с красным абажуром из тонкой гофрированной бумаги, прелестные литографии, изображавшие хор ясноглазых мальчиков и мечтательных девиц в розовых платьицах и деревянные резные орнаменты - перепелка и дикая утка, подвешенные каждая за одну ногу; и, наконец, чистые, свеженакрахмаленные кисейные занавески, грубо сорванные и измятые. Кровать - их чудесная кровать с пологом, нарядная и веселая, которой Хилма так гордилась, была выброшена из уютного, сокровенного уголка спальни в пыль проезжей дороги, всем напоказ, на осмеяние; ее осквернили, над ней надругались.
Хилме показалось, что на обозрение выставлена какая-то частица ее души,- выставлена, поругана, втоптана в грязь. То, что было для нее свято, оказалось осмеянным, оплеванным. Горькие слезы оскорбленного достоинства застлали ей глаза, краска стыда залила лицо.
- Боже мой! - вскричала она, чувствуя, что рыдания подступают к горлу.- Боже, как они могли!
Но тут же ее охватил страх, затмивший все прочие чувства - очевидно, впереди ее ждали еще горшие испытания.
- Гони,- крикнула она Вакке,- скорей, скорей!
Но Вакка не послушался. Он заметил то, что ускользнуло от внимания Хилмы: на веранде стояли двое мужчин - вне всякого сомнения, полицейские из отряда шерифа. Хозяевами здесь были они, и присутствие в Кьен-Сабе врагов, участвовавших в разгроме дома, привело его в совершенный ужас.
- Нет уж,- заявил он, слезая с козел.- Не повезу я вас туда - а то еще подстрелят вас. Да и проехать нельзя - вся дорога завалена вашим добром.
Хилма спрыгнула на землю.
- Пойдемте,- сказала она, обращаясь к миссис Деррик.
Потерявшая всякое самообладание, растерянная, трепещущая миссис Деррик повиновалась, и Хилма, обойдя руины своего домашнего очага, вывела ее на тропинку, ведущую к Эстакаде и ферме Хувена.
Дорога перед домом и двор были забиты народом. Опрокинутая коляска лежала у обочины, неподалеку от дома; запутавшихся в постромках лошадей держали двое мужчин. Под дубом стояли дрожки Карахера, а рядом с ним - легкий фаэтон, принадлежавший, как было известно Хилме, доктору из Гвадалахары.
- О Боже, что тут случилось, что случилось? - стонала миссис Деррик.
- Идемте! - сказала Хилма и, взяв ее за руку, стала проталкиваться сквозь толпу, которая безмолвно расступалась перед двумя женщинами. Они вошли во двор.
- Пресли! - вскричала миссис Деррик, увидя его у входа в дом.- Пресли, что случилось? Где Хэррен? Где Магнус? Что с ними?
- Сюда нельзя, миссис Деррик,- сказал Пресли, идя им навстречу,- нельзя.
- Где мой муж? - спросила Хилма.
Пресли отвернулся и ухватился за дверной косяк, чтоб устоять на ногах.
Оставив миссис Деррик, Хилма вошла в дом. В зале было полно людей. Словно в тумане увидела она смертельно бледных Сайруса Рагглса и Бермана, понизив голоса, они озабоченно разговаривали о чем-то с Каттером и Фелпсом. В комнате въедливо пахло каким-то лекарством. На столе стоял чемоданчик доктора, лежали хирургические инструменты, синий продолговатый пакет с ватой и бинты. Люди, находившиеся здесь, разговаривали приглушенными голосами, двигались почти неслышно, и все звуки покрывал один страшный - нырывавшееся из чьей-то груди натужное, хриплое, прерывистое дыхание.
- Где мой муж? - закричала Хилма. Она оттолкнула столпившихся перед ней мужчин и увидела Магнуса, который стоял с обнаженной головой, и нескольких, лежавших прямо на полу людей. Верхняя часть туловища одного их них была сплошь забинтована; над ним, стоя на одном колене, склонился доктор без пиджака и что-то
делал.
Бледный как полотно Гарнетт повернулся к Хилме.
- Где мой муж?
Не ответив ни слова, он отступил в сторону, и Хилма увидела на кровати безжизненное тело своего мужа. Она не вскрикнула. Не проронила ни звука. Подошла к кро-вати, села и, бережно взяв обеими руками голову Энникстера, переложила ее себе на колени. Она словно застыла и этом положении, продолжая держать на коленях его мертвую голову; невидящий взгляд ее блуждал по лицам толпившихся в комнате людей, из широко раскрытых глаз падали крупные слезы и медленно скатывались по щекам.
Когда Магнусу сообщили, что приехала его жена, он выбежал во двор. Она бросилась к нему.
- Скажи мне правду! - закричала она.- Хэррен… Он?.. Он?..
- Пока ничего нельзя сказать,- ответил муж.- Боже мой, Энни!..
По тут же сдержался: он умел владеть собой, и сейчас было не время терять самообладание.
- Доктор осматривает его,- сказал он.- Все, что нужно, будет сделано. Крепись, Энни. Надежда не потеряна. Это был страшный день. Да будет Господь милостив ко всем нам!
