Наталья Иванова - Новый Белкин (сборник)
От Данилки до Егорки. Когдатошний балабановский брат(ок) начинает рассуждать чуть ли не как настоящий персонаж Достоевского, и это, если несколько отвлечься от рабского следования за движением сюжета, смотрится странновато. Во-первых, мотивы поступков его невразумительны и, как правило, внятному художественному оправданью не подлежат. Если же и посещает его какое-то сильное чувство или какой-то порыв, то они тускло мерцают искусственным светом, минутны, не строятся ни в какое единство образа, характера. По воле автора он живет по принципу «вдруг». А во-вторых, идей у него нет, что, впрочем, для цинического сознания вещь обычная. Есть примитивные установки, типа: «Человеки бывают двух сортов – юзеры и лузеры. Юзеры пользуются, лузеры ползают. Юзеров мало, лузеров навалом. Лузер ли я позорный или царственный юзер?»
По основному внутреннему складу Самоходов – самовлюбленный циник. Он вообразил, что все знает об изнанке мира, а потому присвоил себе право смотреть на всех свысока и зачастую просто презирать людишек. Женщины Дубовицкого от таких млеют. А Егор их имеет, как хочет. В принципе.
О самовлюбленности героя лучше, чем сказал уже Дмитрий Быков, не скажешь:
У него все эти валентности уже заняты, все поглощено любовью к себе, истовой, мощной, неплатонически-страстной. Он постоянно отмечает собственную эрудицию, молодость, красоту, силу; он умнее всех собеседников и выше их на голову; <...> он «легко и не без удовольствия» отслужил десантником, «что было даже странно для человека, знающего слово „гуссерль“». Что за доблесть знать слово «гуссерль», непременно с маленькой буквы, как записаны, впрочем, вообще все собственные имена в этой высокомерной книжке? Работы Гуссерля – достояние немногих весьма продвинутых специалистов, дилетанту они скажут не больше, чем высшая математика, зато уважать себя за знание слов «феноменологическая редукция» весьма легко – так же, как за знание слова «Витгенштейн». Насколько протагонист нравится самому себе – можно судить по такому, например, автоописанию: «Круг его чтения очертился так прихотливо, что поделиться впечатлениями с кем-либо даже пытаться стало бесполезно. Ведь на вопрос о любимейших сочинениях он, изрядно помешкав, мог с большим трудом выдать что-то вроде: „Послание Алабию о том, что нет трех богов“ Григория Нисского, приписываемый Джону Донну сонет без названия и несколько разрозненных абзацев из „Поднятой целины“». Если это все не пародия, – хотя похоже, – о герое подобного описания можно заметить лишь, что он по-детски выделывается, чтобы не сказать более. «Вкус его и знания были странны, он очень скоро увидел сам, насколько одинок и начисто исключен из всех человечьих подмножеств. Про себя он думал, что устроен наподобие аутиста, развернутого почти целиком внутрь, только имитирующего связь с абонентами за границей себя, говорящего с ними подставными голосами, подслушанными у них же, чтобы выудить в окружающей его со всех сторон бушующей Москве книги, еду, одежду, деньги, секс, власть и прочие полезные вещи». Все это отлично сводится к фразе из другого романа – „со стоном страсти обвился вокруг себя“.
Что касается отношений героя с Богом, то они буква в букву укладываются в дефиницию Круглова: «Молится циник, боясь „чего-то“ и выпрашивая себе у Бога какие-то преимущества, или не молится, не боясь ничего и полагаясь лишь на собственную хитрость – и в том и в другом он остается циником».
Дама сердца Егора, распущенная актриска по кличке Плакса, не отвечает герою взаимностью, крутит хвостом налево и направо, а однажды снимается в фильме загадочного режиссера Мамаева, где порнографически оформленная сцена удушения ее героини оставляет впечатление настоящего убийства. После эксклюзивного показа фильма Плакса пропадает, так что возникает видимость того, что она реально мертва. Финальная часть книги – жестокие разборки Егора с тем самым гнусным Мамаевым. Месть. В качестве эксцентрической приправы сюда добавлены сведения о держащем Юг под своим контролем извечном Хазарском каганате.
Но главное в другом. Вполне понятно, зачем написана сия книжица. Мысль, ради которой она существует, не раз воспроизведена на ее страницах на разный лад. И мысль эта проста. Нет ничего абсолютного. Нужно принять жизнь такой, какая она есть. Вот и все.
Вам не нравится коррупция? Но, господа, к вашему сведению, в России «взяточничество, мздоимство, откаты, крышевание; госинвестиции в жен, деверей и племянниц; сдача органов власти, их подразделений и отдельных чиновников в аренду респектабельным пронырам и приблатненным проходимцам; кооперативная торговля должностями, орденами, премиями, званиями; контроль над потоками; коммерческое правосудие, а также высокодоходный патриотизм – это исконные, почтеннейшие ремесла, вековые скрепы державы». Попробовали наверху в этим бороться – но быстро поняли, что не нужно, «и как ни в чем ни бывало о коррупции опять заговорили уважительно». Антикоррупционная кампания приводит к тому, что несколько генералов садятся в тюрьму, но в итоге кампанию прекращают: «Не все успели испугаться, как опять дело пошло по старине».
О роли власти в обществе поручено сообщить даме-спецслужбистке: «Мы правим, не вмешиваясь... Мы знаем так много позорных секретов, что если они будут активированы, весь правящий сброд этой и не только этой страны лопнет, сдуется, испуская грязь и гниль. А с ним вместе расплывется, растечется все общество и государство. Как ни печально звучит, коррупция и оргпреступность такие же несущие конструкции социального порядка, как школа, полиция и мораль».
Соглашайтесь, господа, с этим, выбора нет[18]. Не хотите?.. Ах, чего на самом деле стоит ваш либертинаж?!
Среди персонажей романа – оппозиционная журналистка Никита Мариевна. Никита хоть и талантлива, но продажна. По предложению Егора она соглашается прекратить журналистское расследование случаев заболевания раком детей, ставших жертвами аварии на химическом заводе, в обмен на два гектара земли в заповеднике на берегу озера. Но притом не любит она режим. Ругает власть. Егор сурово и правдиво говорит ей на это: «Да не власть вы ненавидите, а жизнь. В целом. Не такая она, как вы бы хотели... Мне тоже жизнь другой представляется, но я не хочу ее уничтожить, как вы, за то, что не такая она... Я за жизнь. А вы против». По его определению, «несправедливость, насилие и косность – это качества вообще жизни, а не одной только власти».
Журналист из рептильных «Известий» Кирилл Решетников (не персонаж, а вполне реальная личность!) в этом месте просто задохнулся от эстетического наслаждения, поделившись своим восторгом так: «Особые счеты у автора с интеллигентской протестной идеологией. Чего стоит произносимый героем и вряд ли расходящийся с авторской позицией блистательный ответ на антивластную риторику, транслируемую либеральной, но легко продающейся журналисткой Никитой Мариевной! Всем Никитам Мариевнам рекомендуется срочно заучить соответствующий отрывок наизусть».
