Анна Берсенева - Ответный темперамент
И вот там, в его ладони, – там просто буря билась! Ольга почувствовала это затылком, вот как странно. Что у нее, самое чувствительное место затылок, что ли?
Но думать об этом она уже не могла. Ее притянуло к его ладони как магнитом, и вот так, через ладонь, притянуло к нему. Ко всему ему.
Он в самом деле находился в сильнейшем напряжении, в могучей тревоге. Он прижал ее к себе так, что, ей показалось, она сама становится им – повторяет форму его тела. Это было так нервно, так тревожно почувствовать себя им! И так, несмотря на тревогу, прекрасно… Она вытянулась вдоль него, как леска, как струна, и стон, сорвавшийся с ее губ, был, наверное, неотличим от пронзительного струнного стона.
И тут он наконец отдался своему желанию полностью, ничем себя больше не сдерживая: ни опаской ее испугать – с чего он взял, что она его боится? – ни чем угодно другим, чем может сдерживать себя мужчина.
Он только что вышел из тяжелого переплета, он выдержал, не дал себя сломать, это стоило ему страшного напряжения всех сил, и все эти силы, которые собрались в нем, рванулись теперь из него в женщину, которую он хотел, к которой мчался в сумерках по скользкой зимней дороге и которую любил.
Да, любил, она услышала это яснее, чем если бы он произнес это вслух. Об этом говорило каждое его движение, каждый рывок и стон. И ладони, огромные, охватывающие, ей казалось, всю ее разом, метали любовь, как, наверное, метали молнии ладони Зевса Громовержца.
Все это и кончилось быстро, как блеск молний. Она ничего не успела почувствовать – что можно было почувствовать от молний, удовольствие, что ли? Она держала его за плечи, пока все его тело билось над нею, потому что ей казалось, голова его разобьется от такого судорожного и сильного биенья.
Наконец он вздрогнул последний раз и, тяжело дыша, уперся лбом ей в плечо. Он сразу стал очень тяжелый, но она боялась пошевелиться под ним. Ей хотелось, чтобы он отдохнул, и отдохнуть – вот так, прямо на ней – ему надо было сразу, как сразу, в первые же мгновенья, надо оказаться на материнском теле новорожденному ребенку.
Это было глупое, конечно, сравнение. Он совсем не похож был на ребенка – с такими-то ладонями! Ольга улыбнулась, хотя у нее в глазах темнело от его тяжести.
– Что ты?
Он приподнял голову, взглянул ей в глаза. И сразу догадался, что ей тяжело держать его на себе, и сразу перевернулся на спину, лег рядом. Это было ужасно жалко, что она перестала чувствовать его тяжесть. Но пожалеть об этом она все-таки не успела – он приподнял ее голову и положил к себе на плечо. Она перевернулась на бок, прижалась к его плечу щекой, а другую ее щеку он накрыл ладонью.
– Ну и руки у тебя! – сказала она, на секунду выглянув из-под его ладони. – Ты ими, наверное, медведя можешь удержать!
– Медведя нельзя руками удержать. – Ольга не видела его лица, но услышала, что он улыбнулся. – Он сильнее человека. Очень коварный и злобный зверь.
– Тогда, значит, ты можешь его почувствовать. Руками.
Она быстро села на ковре с ним рядом. Ей хотелось видеть его лицо. Она была счастлива безмерно. Ей вот только надо было еще видеть его лицо, и счастье стало бы еще безмернее. Хотя так, может, и не бывает, во всяком случае, по правилам так сказать нельзя.
– Медведя руками почувствовать? Ну, если б знать, что он их не откусит…
Он вдруг что-то вспомнил, и улыбка мелькнула у него на губах.
– Что ты вспомнил? – спросила Ольга.
– У нас в деревне дед один был, тоже что-то такое говорил. Ты, мол, Герка, руки об облако потер, которое за коровником лежало, с того ты ими все теперь и чувствуешь.
– А ты правда потер?
Герман расхохотался. Она впервые слышала, чтобы он так смеялся.
– А оно правда лежало за коровником? – спросил он. И вдруг стал серьезным. – Оля… Можно я тебя спрошу?
– Можно, – кивнула она.
– Ты замужем?
– Я была замужем двадцать лет, – помолчав, сказала она. – И очень была счастлива. Разошлась с мужем полгода назад. Почти в тот самый день, когда кошку к тебе привезла. Все это странно, я понимаю.
Кажется, его не беспокоило, странно это или нет. Что-то другое его беспокоило.
– Почему вы разошлись? – спросил он.
Трудно было понять, зачем ему надо это знать.
– Он нашел себе другую женщину. Молодую. Хотел бы, правда, и меня при себе сохранить, но я не захотела. Вот и все. Ничего особенного. Так у многих бывает в нашем возрасте.
– Я не найду себе другую женщину, – сказал он.
Он сказал это так серьезно, что тут уж Ольга не выдержала и расхохоталась. Она чуть не плакала от смеха, да что там чуть, у нее в самом деле слезы полились из глаз.
– Ты мне не веришь? – расстроенно спросил Герман. Он лежал на ковре, закинув руки за голову, и смотрел исподлобья. – Ну почему ты смеешься?
– Потому что ты очень мужчина. – Ольга наклонилась и поцеловала его. – Вопрос – ответ. Муж тебя бросил – я тебя не брошу.
– Но это же правда. – Герман уже сидел рядом, заглядывая Ольге в глаза. – Я правда тебя не брошу. Что ж я, дурак, тебя бросить? Ну, о чем ты думаешь? Боишься разочарования? – вдруг догадался он. – Потому что не девочка уже и разочаровываться будет тяжело?
Ольга вздрогнула. Он сказал об этом теми же словами, что и мама.
– Я не знаю… – тихо проговорила она. – Ничего я не знаю, Гера…
– А я знаю. Мне есть с чем сравнивать, Оля, уж ты не обижайся, – твердо, даже жестко сказал Герман. – Вот это все, что у нас с тобой так неожиданно вышло, – есть мне с чем это сравнить. Больше я мимо не пройду, – не совсем понятно добавил он. – Так что давай попробуем друг к другу приладиться. В быту я довольно непритязателен. Хотя черт его знает, может, это я себя умиротворенно оцениваю, а на самом деле все не так.
– Посмотрим, так или не так, – усмехнулась Ольга.
– Посмотри, Оля, посмотри! – произнес он почти жалобно. – Я тебя очень буду любить, честное слово. Я тебя уже сейчас люблю.
И тут его голос переменился: исчезли жалобные, немножко преувеличенные, немножко иронические, немножко тревожные интонации. Он осторожно коснулся Ольгиной щеки, провел по ней рукою.
– Люблю я тебя, Оля, – сказал он тихо.
– Не знаю, обо что ты руки потер, – так же тихо сказала она. – Но у меня от твоих рук все переворачивается.
Она прижала его ладонь к своей щеке, послушала бурю, которая там, в его ладони, снова поднималась. Потом перестала слушать – он снова обнял ее и снова стал целовать. Теперь все, что он делал с нею, уже не напоминало удар молнии. Если они и прилаживались друг к другу, то происходило это без сбивчивого труда – общим легким дыханием.
Когда они снова лежали рядом – ее голова у него на плече, – Ольга скосила глаза и спросила:
