Жан-Мишель Генассия - Клуб неисправимых оптимистов
С этими словами Уильям положил на стол брошюру в полторы сотни страниц. Я много раз просил у него сценарий — мне было любопытно, как он интерпретировал нашу историю, — но так и не удостоился этой чести, а тут — нате вам! — увидел женщину и распустил хвост. Я полистал сценарий и обнаружил, что герои между двумя диалогами иногда слезают с велосипедов, но разговора не прерывают. Революционная идея Уильяма заключалась в том, что он хотел снять свой фильм в реальном времени, единым кадром без монтажных соединений.
Когда Уильям увлекался, его было не остановить. Он знал о французском кино абсолютно все — актеров, продюсеров, режиссеров — и сообщил нам массу увлекательных, неизвестных прессе деталей. У нас на глазах творилась история национального кинематографа. Он взял руку Камиллы и заглянул ей в глаза:
— В жизни ты намного лучше.
— Почему ты так говоришь? — удивилась Камилла.
— Мишель нарисовал твой портрет-робот — вроде полицейского фоторобота, на нем у тебя была очень странная голова.
Я попытался пнуть Уильяма ногой под столом, но промахнулся.
— Ты нарисовал мой портрет?
— Попробовал. Чтобы найти тебя, — пролепетал я.
— Хотелось бы взглянуть.
— Мне не удалось передать сходство. Я его порвал.
— Ты ничего не потеряла, — вмешался Уильям. — Портрет был в кубистическом стиле.
На сей раз мой удар достиг цели.
Уильям решил разрядить обстановку и принялся изображать охоту на муху. Он крутил головой, замахивался, будто ловил назойливое насекомое, разжимал кулак, муха улетала, и все начиналось сначала. Камилла весело хохотала.
— Ты умеешь ездить на велосипеде? — спросил он.
— Конечно.
— Хочешь сняться в моем фильме? Ты будешь великолепна.
— У меня нет на это времени. Я готовлюсь к экзаменам.
— Не сейчас. Летом. Роль отличная.
— Все равно не смогу.
— Я дам тебе свой телефон. Прочтешь сценарий — звони в любой момент. Поговорим.
Уильям встал, собрал свои газеты и сказал:
— Кстати, Мишель, я видел твои фотографии. Очень неплохо.
— Тебе понравилось?
— Для начинающего недурно. А скажи-ка, твой друг из «Фоторамы» сможет проявить для меня несколько пленок?
— Спроси у него.
— Он дороговато берет.
— Я ему не платил, он получил процент с продаж.
Уильям так торопился уйти, что забыл заплатить по счету.
— Занимаешься фотографией?
— Пытаюсь.
— Ты мне не говорил. Можно посмотреть снимки?
— Если хочешь.
— Твой приятель Уильям ко мне подкатывался?
— Забудь. Он просто не может иначе.
* * *Через стекло витрины «Фоторамы» я видел, как хозяин мастерской раскладывает на полках пленки. В правой витрине были выставлены черно-белые фотографии шторма и людей на пирсе, борющихся с ветром и непогодой.
— Они твои? — спросила Камилла.
— Мои сейчас внутри. Они месяц простояли в витрине, и несколько штук продались.
Я толкнул дверь, и мы вошли.
Хозяин расплылся в улыбке, как будто обрадовался моему приходу:
— Как поживаете?..
Моего имени он вспомнить не смог.
— Я бы хотел показать мои снимки подруге.
— Они для того тут и выставлены. Позвать Сашу?
— Он же не работает по четвергам…
— Сейчас он приходит каждый день. Мы получили роскошный заказ от Министерства культуры. Первая съемка плафона Шагала в Опера Гарнье.[180] Саша, — крикнул он, — тут ваш любимый фотограф.
Мы прошли в соседнее помещение, служившее выставочным залом. Камилла остановилась в центре и начала медленно поворачивать голову, разглядывая фотографии на стенах.
— Вот эти твои, — сказала она, кивнув на правый угол.
Она была совершенно уверена, что угадала, и, не дожидаясь подтверждения, подошла к снимкам фонтана Медичи и долго вглядывалась в изображение.
— Они великолепны, Мишель.
— Правда?
— Конечно. Ты один мог так это снять. Были бы у меня деньги, я бы их купила.
— В этом нет необходимости, мадемуазель.
Появился Саша, одетый в любимую холщовую рубашку. Он осунулся, глаза были красные, как у человека, не спавшего много ночей подряд.
— У меня есть запасной комплект, и я с радостью подарю его вам.
— Это как-то неловко…
— Снимки вам не нравятся?
— Ну что вы, они потрясающие.
— Тогда мы воспользуемся присутствием автора — он их подпишет. Не возражаете, Мишель?
Саша прошел к столу, вынул из ящика белый конверт, достал из него пять снимков и разложил на прилавке. Я написал на обороте каждого оттиска: «Камилле» — и расписался.
— Храните их очень бережно, мадемуазель. Через двадцать-тридцать лет они будут стоить целое состояние.
— Я не удивлюсь, — спокойно ответила Камилла. — Мишель — творческая личность, он пишет замечательные стихи.
— Надо же, как интересно! — воскликнул Саша, хитро улыбнувшись. — Почему вы никогда мне об этом не говорили? Я был бы рад прочесть при случае.
— Не выйдет, — покачала головой Камилла. — Мишель никогда не записывает свои стихи. Он просто читает их мне.
— Мишель прав, на слух поэзия воспринимается лучше.
Саша положил подписанные фотографии в конверт и протянул его Камилле:
— С наилучшими пожеланиями от заведения.
— Большое спасибо. Это очень трогательный подарок. Мишель сказал, что вам понравилось «Утро магов».
— ?..
Я не знал, куда деваться, и незаметно подал Саше знак: «Умоляю, не выдавайте меня!»
— Невероятная книга! — сказал он.
— Я тоже так думаю, а вот Мишель никак ее не осилит.
— Ты же знаешь, Камилла, я сейчас не могу отвлекаться. Вот сдам экзамены и на каникулах обязательно прочту.
— Поддержите меня, Саша, скажите ему, что «Утро» — увлекательнейшая книга.
— Совершенно с вами согласен. Авторы высказывают спорные идеи, но меня восхищает их нонконформизм. Они разворошили муравейник.
— Вот видишь, Мишель!
— Я все понял, Камилла. Нам пора, мы и так оторвали Сашу от работы.
— Знаете, Мишель, у Камиллы очень интересное лицо. Почему вы ее не снимаете?
— Она не любит фотографироваться.
— Камилла… Я могу называть вас по имени?
— Ну конечно!
— Так вот, Камилла, предложите Мишелю обмен: вы ему позируете, а он дарит вам стихотворение. Внакладе вы точно не останетесь, как думаете?
— Не знаю, согласится ли он.
— Давайте, Мишель, слово за вами.
Присутствие Камиллы спасло Сашу от моих жарких объятий.
* * *Так я сделал первые снимки Камиллы. Она потребовала «залог», и я записал все стихотворения, не изменив ни строчки. Запас скоро закончился, пришлось снова обращаться за помощью к Саше. Он снабжал меня «поэтической продукцией», хоть и не слишком щедро, зато печатал большие, контрастные, с четкими линиями фотографии Камиллы и отказывался брать за это деньги. Как-то раз я сказал, что чувствую себя ужасно неудобно из-за того, что пользуюсь плодами чужого вдохновения, а сам ничего сочинить не могу. Саша ответил, что стихи принадлежат тем, кто их любит, и он совершенно счастлив, что помогает доброму делу.
* * *Камилла считала, что я слишком много снимаю, а стихов пишу мало. Я объяснил, что стихосложение требует куда больше усилий и времени, так что одно стихотворение вполне равнозначно нескольким фотографиям.
…Смерть думает, что убила меня
Но мое тело исчезло
Я живу в трех музыкальных нотах
В голодной улыбке
В полустершемся воспоминании
В уходящих за горизонт дорогах
Где не дуют даже скучные ветра.
Я живу в этих вечных строчках,
Хранящихся в глубинах памяти
Их шепчут, лелеют
Передают из уст в уста.
Они вечны, как мои страдания…
— Потрясающие стихи, Мишель.
— Знаю.
— Только очень грустные… как и все остальные.
— Я хочу за него фотографию. Одну-единственную.
13
В сложившихся обстоятельствах, принимая во внимание акт, составленный судебным исполнителем после оставления мсье Марини супружеского очага, новых свидетельств, полученных от служащих фирмы и нынешнего состояния Ваших отношений, суд может вынести решение в Вашу пользу. Адвокат противной стороны не представил на рассмотрение никаких документов. Отсутствие свидетельских показаний в пользу Вашего мужа станет определяющим условием для получения решения о разводе по вине Вашего мужа. Очень важно выйти на судебные слушания, имея преимущество перед…
Письмо было от нашего семейного адвоката мэтра Фурнье. Я обнаружил его, перебирая конверты, оставленные почтальоном на коврике консьержей. Меня застукали за курением, я ждал гневного письма из лицея и вдруг заметил этот конверт. Мэтр не в первый раз писал маме на домашний адрес, и не знаю почему, я вдруг решил прочесть именно это письмо. Возможно, из-за царившей в доме тишины. Уже несколько месяцев атмосфера в доме была застывшей, словно никаких проблем вовсе не существовало. Мама часто повторяла естественным, хорошо поставленным голосом, подкрепляя свои слова сияющей победительной улыбкой:
