Анна Матвеева - Небеса
Покойников поначалу боялись, пытались задобрить — лишь бы не вздумал возвращаться. В рот — монету, ноги вперед (чтобы забыл дорогу), елочные лапы темными стрелами лежат на снегу — утрамбованные следы истыканы мелкими иглами: покойник исколет ноги и пойдет себе обратно, в могилу. Уважение к мертвым пришло позднее — и теперь им строили мавзолеи, пирамиды, надгробия, останкам поклонялись как святыне. Мрачные склепы. Фамильные кладбища. Братские могилы. Захоронения военных лет, где в одной могиле утрамбованы кости разных армий. Морги. Крематории. Кресты на высоких скалах. Венки на верстовых столбах. Никто не знает точного местонахождения могилы Моцарта. Данте Габриэль Россетти захоронил в гробу возлюбленной свои стихи, но через несколько лет эксгумировал могилу — чтобы достать рукопись. Тракль отравился опиумом в Кракове. Молодогвардейцы принимали пулю в лицо.
Теперь надо было искать обратную дорогу.
Геракл спустился в подземное царство за женой Адмета, а Орфей так и не отвоевал свою Эвридику. Зато вернулся Лазарь и нашел вторую смерть — в Ларнаке. Пережившие клиническую смерть говорят о видении одного и того же коридора, воронки, узкого тоннеля, в конце которого сияет непереносимо яркий свет. Я знала, что мой тоннель ждет меня — узкий, в размер замочной скважины. Через такую скважину девочка Глаша подглядывала за двоюродной бабушкой.
Во рту скопилась вязкая, противная слюна — я отвела глаза от смертельных плясок. Как раз вовремя, чтобы открыть дверь — звонок пел свою арию.
Сашенька была очень довольна нынешним походом, говорила, что у нее колоссальный прорыв.
— Я говорила с Ними, представляешь?
Она быстро закрылась в комнатке с книжечкой.
Алеши все еще не было.
В принципе не еще, а уже, просто мы пока не знали, что именно этим вечером за нашим Алешей пришла смерть. Она была в неприметном костюме, в перчатках. Смерть сидела за рулем скромного автомобиля, в руке у нее торчал пистолет с глушителем. Алеша выходил из офиса, застегивая куртку на ходу. Две маленькие дырочки в груди и одна — в голове: смерть очень старалась сделать все по-быстрому, потому что в тот вечер у нее было много других важных дел.
Отпевали Лапочкина в храме при психбольнице, на бывшей Макарьевской усадьбе. Так решила Лидия Михайловна, Алешина мама.
Пока вся наша семья тряслась в джипе Валеры Соломатина, Алешиного бывшего теперь уже партнера по «Амариллису», я вспоминала наше историческое пьянство, в ходе которого Лапочкин формулировал взгляды на религию. Кажется, он собирался вступить в ряды протестантов?..
К православию Алеша точно не тяготел, но Лидия Михайловна сказала: «Раз сына окрестили в детстве — значит, будет все по обряду».
Петрушку оставили с нашей мамой, чтобы сестра смогла «спокойно проводить мужа», как выразилась неизбежная Бугрова, будто Сашенька провожала его на работу или в командировку.
Всегда сложно пережить чужую смерть, а теперь, когда умер близкий и — чего уж там! — хороший человек… Сашенька сидела на переднем сиденье, скрытая высоким кожаным «подшейником». Я не знала, не могла знать и даже догадываться о том, что она теперь чувствует. В подземном царстве моих самых низких мыслей червяком ползла мысль, что Сашенька не слишком горюет о застреленном супруге: впрочем, она могла просто не показывать свою скорбь.
Храм стоял рядышком с больничным корпусом, и по дорожкам гуляли психи — вышли погреться на зимнем солнышке. Многие с виду — люди как люди, только под куртками длинные халаты цвета затхлой ветоши… Дальше, за соснами, виднелся край вольера, обнесенного рабицей; там, как объяснил мне шепотом Валера, гуляли буйные. Сейчас в этом вольере-загоне стояла невысокая женщина: она вцепилась пальцами в проволочные отверстия-ромбики и монотонно выкрикивала:
— Александр, я люблю тебя! Александр, я люблю тебя! Александр, я люблюлюблюблюблю…
Как ни странно, при всем этом она почти не походила на сумасшедшую.
Валера — хрупкий человек с тихим голосом — возглавил нашу дружную вереницу. Я плелась в самом конце. Сильный запах ладана, свечи, иконы — мне вспомнилась бабушка Таня, и, наверное, Сашеньке тоже. Посреди храма стоял гроб с Лапочкиным — белое лицо в белых цветах. Лидия Михайловна громко рыдала, а Сашенька смотрела на мужа сердито и грустно. Казалось, она обиделась на Алешу — в самом деле, как он посмел погибнуть, не предупредив ее заранее?
Началась служба. Батюшка — приземистый, немолоденький, и помогали ему два юноши, я не разбиралась кто, но пели они красиво. Мне нравятся церковные песнопения — когда я слышу эти чистые звуки, то обязательно закрываю глаза и представляю себе иной мир, где нет ни сомнений, ни тревог. Отпевание продолжалось не так и долго, в самом конце нам разрешили обойти вокруг гроба и поцеловать белое лицо.
После службы батюшка остановился взглядом на мне и спросил:
— Вы ходите в храм?
Я покачала головой. Батюшка вздохнул, как будто я обидела его лично.
— Многие из нас заботятся о своем теле, но забывают о душе.
Я покраснела. Не так уж сильно я забочусь о своем теле, право слово. Даже о теле не могу позаботиться — что уж там душа… И где она? Кто-нибудь видел ее?
Лидию Михайловну пришлось оттаскивать от могилы за руки, потому что она хотела быть закопанной вместе с сыном. Могильщики работали быстро, и через десять минут гроба не было видно: только комья свежей, сочной, коричневой земли да жуткие венки из искусственных, но безыскусных цветов. «От жены и сына», «От безутешной матери», «От сотрудников»… Кругом лежали белые кучи равнодушного снега.
Ноги мои одеревенели от холода, и смотрела я на руки могильщиков: трещинки на коже забиты черноземом.
Потом все очень быстро напились водки, которую Валера деловито достал из клеенчатой сумки. Случайно затесавшиеся школьные друзья (два гражданина со вспухшими носами) начали вспоминать, каким замечательным человеком был Алеша, но к финалу совместной, на два голоса рассказанной истории языки у них заплелись, так что соль истории просыпалась мимо.
На поминках в кафе «Сибирячка» все набрались уже окончательно и, кроме Алешиной мамы, о покойнике почти никто не вспоминал.
Алеша покинул этот мир деликатно.
Глава 34. Исповедуя Веру
Днем раньше Вера мучилась иными сомнениями и всерьез собиралась уткнуться носом в родное плечо, повиниться в упрямстве, рассказать… На этом месте она решительно разворачивала саму себя за плечи — ничуть не менее родные, — еще чего не хватало! Она набирала ванну не по-зимнему горячей водой и ядовито думала, как старается мэр Николаевска накануне выборов — уже через неделю после воцарения в привычном кабинете будет дан приказ отключить горячую воду одной половине города, а электричество — другой. Потом поменяют, какое-никакое разнообразие.
