Тони Парсонс - Моя любимая жена
Кто он? Француз? Немец? В Шанхае было полно французов и немцев; это тебе не Гонконг, где по-прежнему доминировал англоязычный мир. Другие европейские страны не слишком лезли в Гонконг. Они лезли туда, куда могли влезть.
Этот немец или француз тоже влез туда, куда мог влезть. И сейчас Росалита удовлетворяла его ртом. Тем самым ртом, который целовал Шейна в день свадьбы. Шейн всегда восхищался ее ртом, умеющим дарить идеальные поцелуи… Оказалось, ее рот способен и на другое.
Из-за гремящей музыки парочка не услышала появления Шейна. Но теперь, увидев его, они с проклятиями оттолкнули друг друга. Владелец бара зло смотрел на Шейна. Австралиец подумал, что сейчас они с ним подерутся. Шейн чувствовал, что справится с ним. Плевать он хотел на бурлящую кровь этого козла.
Однако владелец бара с живой музыкой осерчал вовсе не на Шейна. Он был зол на Росалиту. Какого черта она позвала его, не будучи уверена, что ее муж протирает задницу в офисе или болтается в командировке?
— Глупая ты корова, — процедил владелец бара, вылезая из постели.
Росалита прикрыла скомканной простыней грудь. Шейна взбесило не то, что владелец бара явился к нему в дом и оказался в его постели. Как это ничтожество посмело оскорбить его жену?
Внутри Шейна тоже все забурлило. Самое удивительное, но его задела не измена жены, не то, что она делала своими пухленькими губками, и даже не эта дурацкая музыка, до сих пор орущая на всю квартиру. Шейна доконали три слова: «Глупая ты корова».
«Зря ты не попридержал язык, парень, — подумал Шейн. — Теперь ты заплатишь мне за эти слова».
Владелец бара и Росалита стали переругиваться. Шейн прошел к сейфу, набрал шифр — дату рождения Росалиты — и вернулся в спальню с пистолетом Макарова.
Они уставились на Шейна. Они глядели на оружие — старый дешевый пистолет советского производства. Наконец-то они замолчали. А музыка продолжала греметь. Чужая музыка.
«Какая отвратительная песня. Сколько в ней ненависти», — подумал Шейн.
Он был очень спокоен. Настолько спокоен, что, кажется, даже перестал дышать.
Владелец бара рассмеялся Шейну в лицо и сказал, что уже бывал здесь.
— Брось эти ковбойские шуточки, — сказал он, натягивая брюки и застегивая молнию ширинки. — Ты меня не застрелишь. Не надо быть таким жадным. Росалита — твоя подружка, не спорю. Но и моя тоже. Поэтому ты меня не застрелишь.
Шейн выстрелил ему прямо в живот. Это было проще, чем бить кулаками. Он лишь слегка шевельнул указательным пальцем, лежащим на курке, и пистолет послушно выплюнул пулю. Владелец бара упал на спину, держась за живот. Шейн вовсе не собирался устраивать ему мучительную смерть. Так получилось. Этот человек все еще не мог поверить в случившееся. Он громко ругался, пытаясь подняться, но сумел лишь встать на колени, продолжая зажимать простреленный живот. Его голова свесилась на грудь, как будто ему впервые стало стыдно. А кровь струилась у него между пальцами, заливая белые простыни.
Однако Шейн ничего этого не видел. Он смотрел только на свою жену. Росалита стала звать на помощь, крича, что ее сейчас убьют. Она кричала на филиппинском наречии, по-испански и по-английски с испанским акцентом, характерным для многих филиппинцев. Забыв о своей наготе, Росалита переползла на другой край постели, а оттуда — на пол. И тогда Шейн почувствовал, как его указательный палец снова сгибается. Надо только слегка нажать на податливый металлический курок. Палец замер.
Волосы Росалиты не были убраны и перекинуты через плечо, как обычно. Волосы Росалита распускала, только когда спала. И еще — когда занималась любовью.
Она ползла, дергая головой, и сквозь гриву волос отчетливо проступало большое родимое пятно на ее шее. Пятно чернильного цвета… Шейн смотрел на это пятно и понимал, что он все равно любит Росалиту. Он был рад, что женился на ней, и, если повернуть время вспять, он бы не задумываясь сделал то же самое.
Шейн смотрел на ее родимое пятно. Он слишком любил Росалиту, чтобы лишить ее жизни. Но у него имелся другой вариант. Австралиец опустил пистолет, затем снова поднял, приставил дуло к виску и нажал курок.
За мгновение до небытия Шейн вспомнил, какой была Росалита, когда он впервые ее увидел. Сколько огня, сколько жизни. Он поблагодарил судьбу, подарившую ему такой праздник… Он увидел себя подростком, спешащим на берег с доской для серфинга. Потом он вошел в прохладную воду, и ему стало зябко, невзирая на палящее утреннее солнце. Но он упрямо брел дальше… Его первый вечер в Азии. Кажется, в Гонконге. Он забыл название ресторана, но помнил, как впервые попробовал утку по-пекински со всеми специями и овощами. Тогда же он впервые попробовал пиво «Чинтао». Он даже не подозревал о существовании таких блюд и такого пива. Он ел, пил и смотрел на тысячи огней, заменявших звезды… А потом он снова шел наперекор упрямым волнам, сжимая в руках доску для серфинга. И солнце становилось все ярче, все ослепительнее.
Мгновение вместило воспоминания обо всем хорошем, что он успел узнать и пережить, ощущение скоротечности всего этого и еще — грусть оттого, что все это уже никогда не повторится.
Часть четвертая
МЫ ЕЩЕ УВИДИМСЯ
Глава 27
Билл ожидал увидеть деревню. Во всяком случае, ему говорили, что это деревня. Но перед ним предстало скопище беспорядочно разбросанных лачуг. С одной стороны к ним подступали обильно залитые дождями рисовые поля, с другой — вздувшаяся река. Берег реки покрывал слой красного ила. Он-то и был причиной, заставившей Нэнси Дэн приехать сюда.
Машину подбрасывало на грунтовой дороге. Новый водитель фирмы (он был старше Тигра и, похоже, не спешил открывать собственное дело и обогащаться) отчаянно маневрировал, чтобы не столкнуться со старухой-велосипедисткой. Та ехала, не обращая внимания на автомобиль. Босые ноги, густо залепленные глиной, крутили педали. Других машин здесь не было.
— Я ее вижу, — сказал водителю Билл. — Остановите здесь.
Нэнси двинулась от берега к рисовым чекам. Ее окружали местные жители — фигурки в прозрачных плащах. На фоне буйной зелени они казались призраками. Билл выбрался из машины и пошел по узкой тропинке, вихляющей между рисовыми чеками. Ветер вырывал из его рук зонтик. По полям неслись ручейки ржавого цвета. Билл окликнул Нэнси. Та подняла голову, кивнула и пошла ему навстречу.
— Я знаю… про Шейна. Это так ужасно, — едва поздоровавшись, сказала Нэнси.
Впервые она назвала австралийца по имени, а не мистером Гейблом, как прежде.
Крестьяне начали расходиться, пригибая головы под косыми струями. Они шли гуськом по тропке, направляясь к своим убогим жилищам. Издали это выглядело как похоронная процессия.
