Жоржи Амаду - Большая Засада
На берегах Змеиной реки беззаконие и презрение к морали были абсолютными и тотальными. Задачу восстановить порядок и мораль, посеять страх Божий брат Зигмунт получил не только от высшей конгрегации, которая послала его, чтобы проповедовать и обращать грешников на этом краю света. Он получил ее прямо от самого непререкаемого Господа нашего Иисуса Христа. В одиночестве кельи, бессонными ночами, полными молитв, облачась во власяницу, он бичевал себя плетью, умерщвляя плоть, освобождая тело от мирских искушений, чтобы победить идолопоклонство и сладострастие. Единственным украшением на голой стене была гравюра сердца Христова — святое сердце истекало кровью из-за грехов, совершенных против Славы Господней, и возрождалось. Кровь хлестала, орошая бедра и живот, ягодицы и туловище измученного монаха. Иисус приказывал ему воевать с грехом огнем и мечом, пока не удастся полностью его искоренить.
По мнению брата Зигмунта, не было у Святой Матери Церкви святого, обладавшего большими добродетелями, более достойного почестей и поклонения, нежели Торквемада — великий инквизитор Испании и Португалии. Он так и не был канонизирован — несправедливость, которая не делала его менее достойным почитания. Это был вождь армии добродетели и учения, Божьего воинства, и брат Зигмунт встал под его знамена и вышел на беспощадную борьбу с еретиками, развратниками и анархистами. Его поддерживала ярость иллюминатов. И освещал адский огонь.
Во время утомительных переездов из селения в селение святые отцы узнали о славе Большой Засады — черной и зловещей. Это была самая процветающая деревня в долине, и здесь господствовали жестокость и безначалие. Рассказывали, что среди этого сброда, живущего без религии и закона, без догм и правил — язычников, купающихся во грехе, жагунсо и проституток, — были негры-колдуны и арабы-магометане. Название местечка говорило само за себя. Если говорить языком Библии, то Большая Засада была Содомом и Гоморрой, где сошлись в своей злобе все семь смертных грехов.
2По стопам монахов шлепал по грязи, направляясь в Большую Засаду, их спутник и конкурент, известный гармонист и бродяга Педру Цыган. Там, где появлялись монахи и святые отцы, выполнявшие свою миссию: проповедь, крещение, брак, исповедь, изгнание дьявола и искупление, — мигом оказывался гармонист Педру Цыган, будучи одновременно и неотъемлемой частью грандиозного события, и полным его отрицанием. Он придавал блеск целому сезону гуляний, которыми местный люд отмечал крещения и свадьбы.
Столько раз пересекаясь со святыми миссиями, Педру Цыган уже смог бы послужить ризничим и помочь в отправлении мессы. Несмотря на это, брат Зигмунт, заприметив, как он внимает словам раскаленной проповеди в первом ряду, среди самых набожных, почувствовал, как кишки перевернулись в его утробе фанатика, — он увидел самого Сатану, из плоти и крови, и на глуповатом лице его играла развратная ухмылка. Как же страдает миссионер в безумную эпоху упадка нравов, когда нет уже святой инквизиции и уничтожено священное рабство!
3С тех пор как продал склад какао фирме «Койфман и Сиу», полковник Робуштиану де Араужу не часто заезжал в Большую Засаду. И все же иногда он сворачивал на тропинку, чтобы кинуть взгляд на скотный двор, перемолвиться парой слов с арабом Фадулом и капитаном Натариу, зайти к куму Каштору Абдуиму, благословить крестника.
Он очень уважал негра, и поэтому помог ему открыть свое дело. Он волновался, когда видел его печальным, поблекшим, потерявшим интерес к чему бы то ни было после смерти кумы Дивы. Даже тени не осталось от того порывистого парня, расторопного, с хитрецой, который мог прихвастнуть или устроить какую-нибудь шалость. Своими шутками он веселил фазенду Санта-Мариана, а выдумками изменил обычаи этого селения.
Внезапное возрождение кузнеца обрадовало фазендейру. Кум доверился ему и рассказал о происшествии с эгуном, который появился на пустыре и приказал ему покончить с трауром и вернуть своему пустому, стремившемуся к самоуничтожению телу радость бытия. Он коснулся его головы, его сердца, его дубинки. Чтобы пришла Эпифания и взяла на себя заботу о нем и о ребенке, дух поменял ее маршрут, направив ее шаги. Эгун Дивы — звезда, сияющая над водами океана, в далях Аиоки.
Не в пример многим, полковник Робуштиану де Араужу не старался скрыть негритянскую кровь, текущую в его жилах, — обильную и могучую. Белым он считался просто потому, что был богат, — плантатор, собиравший более шести тысяч арроб какао за один урожай, скотовод, владелец значительного поголовья быков, опора церкви, и сват у него французишка — младшая дочь вышла замуж за некоего Лафита из «Компании по свету и газу». И при всем этом он признавал духов. Его мать, мулатка Розалия, темнокожая и красивая, взошла на лодку для посвящения, чтобы стать дочерью святого, не зная, что беременна от хозяина, учителя начальной школы Силвиу де Араужу, красивого и бедного, со слабой грудью. Ошагиа,[107] овладев головой Розалии, стал, таким образом, хозяином и покровителем еще не рожденного ребенка. Чтобы получить для сына право на жизнь, Розалия выкупила его у святого, выполнив тяжелые обязательства, заплатив высокую цену за вольную, но ее дерзкое предприятие завершилось успехом — она освободила раба и дала ему в иерархии титул сына Ошагиа. Мальчик рос сильным и здоровым, совсем юным он ушел на войну какао и возвратился с победой.
Перед смертью отец узаконил его — кроме имени, он больше ничего не мог ему оставить. Молодой Робуштиану присоединился к Базилиу де Оливейре в легендарной борьбе против семьи Бадаро: он продирался сквозь заросли, занимал земли, противостоял натиску жагунсо. Он был неуязвим под защитой Ошагиа, не получив ни одной царапины. Он посеял какао, вырастил стада, женился на девушке из богатой семьи. Сыновей у него не было, дочерей он отправил учиться в колледж Милосердия, к добрым сестрам-урсулинкам. Они станут учительницами начальных классов, как дед, но у них не появится необходимость давать уроки — красивые барышни, богатые наследницы, от женихов у них отбоя не будет. Так и случилось: врач Итазил Вейга женился на старшей; младшая, по имени Катя, вытянула счастливый билет на благотворительной ярмарке в честь святого Георгия — это был гринго Лафит, инженер, который учился за границей. Полковник не жалел денег на церковные праздники и столь же щедро помогал духам отца Аролу. На католических процессиях он нес носилки со статуей святого. Он не плясал в кругу ориша на кандомбле, но дома оставлял еду для Ошагиа.
4Однажды прошлым летом полковник Робуштиану де Араужу задержался в Большой Засаде дольше, чем обычно, приехав на несколько часов, чтобы осмотреть скотный двор и поболтать с друзьями. Он сделал это, чтобы ответить на приглашение капитана Натариу да Фонсеки, к которому всегда относился с подчеркнутым уважением. Он пообещал капитану посетить фазенду Боа-Вишта, урожаи которой вызывали изумление и испуганный шепот: как же, такой крохотный кусочек земли по сравнению с угодьями Аталайи или Санта-Марианы, а последний урожай перевалил за пятьсот арроб, и капитан намеревался удвоить этот объем в ближайшие годы.
Выполнив обещание — он объехал фазенду от края до края, плантацию за плантацией, осмотрел все виды мелиорации, сушильни, чаны и корыта, дома для батраков, — полковник удовлетворил наконец свое любопытство. Он узнал, что же на самом деле произошло между Натариу и Вентуриньей, когда сын и единственный наследник покойного Боавентуры Андраде вступил во владение своей собственностью. Об этом деликатном деле ходили разные слухи: поговаривали, что между ними произошла размолвка и они обменялись резкими словами.
Когда отец непредвиденно скончался, Вентуринья находился за границей, в самом начале запланированной им экскурсии по кабаре и домам терпимости больших столиц — Лондона и Парижа, Берлина и Рима. Берлин и Рим ему посетить не удалось, потому что новость, пришедшая из Лондона, догнала его, влюбленного и тратящего напропалую деньги, в Париже. Она настигла Вентуринью с изрядным опозданием — уже почти месяц полковник покоился на кладбище в Ильеусе на холме Конкишта. Погребальная процессия была бесконечной, и бесконечными были речи у подножия мавзолея, а уж заупокойные мессы на седьмой день отслужили так, как будто на сороковой, — их заказали дона Эрнештина и Адриана. И даже дух полковника уже вселился больше чем на час в тонкое и нервное тело медиума Зоравии в Палатке духовной веры и милосердия. Он требовал от Адрианы заупокойных служб для спасения своей души и милостыни беднякам, чтобы помочь ему таким образом покинуть нижние круги потустороннего мира, где он сейчас блуждал. На улицах городов, в особенности в Итабуне, злые языки, узнав о таких психических феноменах, вместо «нижних кругов» говорили про «глубины ада». Змеиные языки — никакого уважения к усопшим.
