Джудит Леннокс - Зимний дом
— Элен, я хочу чего-то добиться в жизни. А потом вернусь.
Хью и Майя учились веселиться. Ничего серьезного, ничего такого, что требует размышлений, сказал Хью, отвергнув предложение Майи сходить на концерт или в театр Шекспира. Поэтому они пошли на ярмарку, ели сахарную вату и глазированные яблоки и качались на качелях. Хью выиграл в тире плюшевого медведя, и Майя держала на руках ушастое создание с красным бантом на шее.
Они ходили в «Кафе Дороти» и танцевали бок о бок с продавщицами, машинистками и прыщавыми юными клерками с густо напомаженными волосами. В хорошую погоду брали напрокат лодку и спускались по Кему, а в плохую играли в лото, «змейки» и «лестницы» и жарили на костре каштаны. Ездили на велосипедах в Грантчестер и ели трубочки с кремом в кафе под открытым небом. Хью учил Майю ловить рыбу, а однажды вечером подвыпившая Майя начертила на полу веранды клетки и стала учить Хью играть в «классики».
В декабре они поехали на побережье. В Олдебурге было очень холодно, но безветренно; серая гладь моря казалась стеклянной. Они шли по берегу и «пекли блинчики». А потом устроили пикник. Майя расстелила на гальке коврик, и Хью поставил на него корзину с крышкой. На них глазели рыбаки; над головами шныряли чайки, дожидавшиеся объедков.
— Они думают, что мы сошли с ума.
Майя кивком показала на рыбаков.
Хью улыбнулся.
— Хочешь печеных устриц?
Он протянул коробочку Майе.
— Хью, нам так хорошо, правда?
— Мы старались веселиться изо всех сил, — чуть насмешливо ответил Саммерхейс. — Еще четыре-пять лет такой жизни, и мы сможем претендовать на звание легкомысленных молодых людей.
Майя хихикнула:
— А бизнес пусть идет ко всем чертям!
— Майя, — сурово предупредил Хью. — Мы же договорились: ни слова о серьезном.
После трапезы они пошли на север, топча гальку. Майя собирала ракушки и тонкие, прозрачные крабьи скелеты. Она понимала, что делает это впервые. В ее детстве таких дней не было. У Робин имелась обширная и разномастная коллекция; Элен кропала сентиментальные стишки о «днях на лоне природы» или «пикниках на берегу реки»… Она не чувствовала, что вздыхает, пока Хью не спросил:
— Что повесила нос, старушка? Замерзла?
— Немножко, — ответила Майя. Но потом вспомнила, что с Хью можно быть честной, и добавила: — Я только подумала… Подумала, что до сих пор ничего подобного не делала.
— Знаю. — Хью посмотрел на нее сверху вниз. — Давай вернемся. Я угощу тебя чаем в том симпатичном кафе, мимо которого мы проходили, и ты согреешься.
Хью обнял Майю за плечи, привлек к себе, и они пошли в деревню. Во время этой прогулки Майя сделала несколько открытий. Во-первых, она уже давно не видела Вернона ни наяву, ни в снах. Казалось, Хью защищал ее от этого. Во-вторых, прошло несколько недель — нет, месяцев — с тех пор, как она получила последнее оскорбительное письмо. Наверно, писавшему их надоело заниматься столь скучным делом. Из-за всего этого (и особенно из-за Хью) она стала меньше пить. Она — и ее магазин — пережили самое трудное время кризиса.
Кроме того, Майя догадалась, что Хью любит ее и любил всегда. Она привыкла к мужской любви, но начинала понимать, что чувство Хью — совсем другого рода. «Смогу ли я вынести его любовь? — спросила она себя. — И хватит ли у него сил любить меня? Ведь я гублю всех, кто меня любит. Это вошло у меня в привычку».
И наконец она поняла, что не возражает против его прикосновений. Рука, лежавшая на ее плечах, была крепкой, властной и теплой. Хью был одним из ее самых старых друзей, Майе нравилась близость его худого изящного тела. С ним было спокойно. Идя рядом с Хью, она думала, что способна измениться. Во многом она уже изменилась. Например, начала чувствовать. Эта мысль поразила ее. Если холодная, черствая Майя Мерчант в конце концов научилась любить, то, может быть, со временем она научится выражать любовь? Эта мысль напугала ее до такой степени, что сердце заколотилось, а ладони в мягких кожаных перчатках вспотели.
Но пока они добирались до кафе, Майя успела собраться с духом. Когда рука Хью соскользнула с ее плеча, Майя повернулась к нему и прикоснулась губами к губам.
Иногда Фрэнсис понимал, что инстинкт самосохранения начинает ему изменять. Что алкоголь, никотин и бессонные ночь почти ничего не оставили от здравого смысла и интуиции, которые раньше заставили бы его держаться в стороне от Тео Харкурта и Ивлин Лейк. Гиффорд знал, что эти люди позволяли ему влиться в компанию золотой молодежи только потому, что он заставлял их смеяться и делал то, на что у них самых не хватало духу. Иногда он ощущал себя дрессированным животным из цирка, делающим сальто-мортале за морковку выгодной работы или дружбы с влиятельными людьми. Фрэнсис выступал перед ними не только потому, что всегда любил общество, но и потому, что его финансовое положение было не просто шатким, а катастрофическим.
Рождество он провел в Лонг-Ферри вместе с Дензилом и Вивьен. Их брак трещал по всем швам, Вивьен начала засматриваться на хорошеньких мальчиков, а Лонг-Ферри, как прекрасно знал Фрэнсис, был настоящей бездонной бочкой, способной поглотить не одно состояние. Но он все же собрался с духом (при помощи полбутылки скотча, украденной из гостиной и спрятанной в его комнате) попросить у Дензила взаймы. Другого выхода не оставалось.
Ответ Дензила был едким и сокрушительным. Тогда Фрэнсис в припадке самоуничижения попросил дать ему работу в Кении или как там называлась жаркая страна, в которой у Дензила была ферма.
— Не думаю, Фрэнсис, — лениво протянул Дензил. — Ты давно смотрел на себя?
Вернувшись в свою комнату, Фрэнсис допил остатки скотча и посмотрелся в зеркало. Дензил был прав: выглядел он хуже некуда. Всю вторую половину дня Гиффорд провел на кухне, поймал нескольких здоровенных тараканов, запустил их отчиму в постель и уехал в Лондон.
На Новый год они с Робин отправились в Котсуолдс, где бродили по холмам и ночевали в студенческих общежитиях. Фрэнсис уже в сотый раз понял, что кроме Робин ему никто не нужен. Его здоровье улучшилось, кашель прошел; две недели он не пил ничего крепче чая. Заняв немного денег у Робин, он заплатил неотложные долги и решил избегать Тео, Ивлин и всех остальных из этой компании. С Тео было легче — он уехал за границу, а Ивлин не имела привычки сама бегать за мужчинами. Вернувшись в Лондон, Фрэнсис пару месяцев держал слово. Нашел место домашнего учителя у мальчика, поправлявшегося после приступа ревматизма, и заплатил еще часть долгов. А потом все снова пошло вкривь и вкось.
