Себастьян Фолкс - Неделя в декабре
Все свои три университетских года Хасан пересаживался на Северную линию на станции «Набережная», однако, заглянув недавно в атлас Лондона, понял что до моста Ватерлоо лучше всего добираться от «Темпл», станции очень приятной — у выхода из нее торговали цветами, а чтобы оказаться у реки, достаточно было перейти улицу. Салим сказал им, что на метро ехать до Ватерлоо не стоит, — вокзал большой, международный, значит, там везде понатыканы видеокамеры системы наблюдения.
Хасан, приготовившись к последним десяти минутам своего пути, провел проездным билетом по щели считывателя, вернул эту карточку в карман, подумав, что больше она ему не понадобится, и вышел в ночь.
Обед у Топпингов никакого удовольствия Джону Вилсу не доставлял. Пока остальные гости расправлялись с главным блюдом, он обменивался, держа телефон под столом, текстовыми сообщениями с Кираном Даффи. Его всегда раздражало обыкновение нью-йоркской и лондонской бирж закрываться на предрождественские уик-энды. Да так ли уж много среди тамошних брокеров христиан, черт бы их всех побрал?
Кроме того, ему действовало на нервы присутствие Магнуса Дарка. Знатоком финансов этот писака не был, его колонка содержала обычно комментарии, посвященные двум-трем недавним событиям, и, когда Райман в должное время подкинет ему вторую, более правдивую часть информации, о Дарке можно будет и вовсе забыть. Статья его была написана недурно, вреда ему никакого не принесла. И все же смотреть на него, сидевшего по другую сторону стола, Вилсу было как-то неловко. Отодвигая от себя баранину с рататуем, Вилс ощущал тяжесть в желудке, которая, это он знал по опыту, не покинет его вплоть до успешного завершения операции. Нет, но какого хера Ланс Топпинг пригласил этого жалкого борзописца? Уж не хотел ли Ланс припугнуть его, Вилса?
И как будто всего этого было мало, чтобы испортить для него обед, откуда ни возьмись объявилась та самая русская девка. Впервые заметив ее на другом конце гостиной, Вилс машинально кивнул ей, как давней знакомой, однако ответного кивка не дождался. Девушка смотрела на него как на человека совершенно ей незнакомого, да еще и бровь приподняла, словно не понимая, почему он вообще на нее пялится.
Вилс минут двадцать прорылся в памяти, прежде чем сообразил, что не там ищет. Эта девица принадлежала к другому миру. Она нереальна — просто экранная фикция, компьютерный персонаж. Ах, чтоб меня, подумал Вилс. Он никогда по-настоящему не верил, что эти бабы живут где-то, дышат да и вообще существуют. Девушка оказалась более молодой, чем выглядела, раздеваясь, и куда более трехмерной. Уж не пополнела ли она немного? — подумал Вилс. А что, ей это идет. Худо уже и то, что Ланс Топпинг зазвал на свой обед Магнуса Дарка, приведя мир слухов, вранья и абстрактных цен в столкновение с миром осязаемых вещей, но выдернуть из киберпространства эту состоящую из пикселей цифровую шлюшку и оживить ее, чтобы она облила его, Вилса, презрением, — это… Он никак не мог отделаться от мыслей о форме ее чуть крупноватых грудей, знакомых ему так же хорошо, как кисти его собственных рук.
Вилс снова опустил взгляд под стол, к светящемуся экранчику своего телефона.
Софи Топпинг откинулась на спинку стула, предоставив гостям продолжать свои пересуды. Общий разговор обратился для нее в приятный рокот. Магнус Дарк отцепился от Ричарда Уилбрехема и теперь обменивался какими-то задушевностями с Амандой Мальпассе. Взгляд Роджера словно прилип к ложбинке между грудей Оли. Фарук аль-Рашид смаковал газированную воду, умело изображая интерес к планам Бренды Диллон, касавшимся будущего проваливших экзамены выпускников средней школы. Р. Трантер рассказывал озадаченной Джиллиан Фоксли о романах Уолтера Аллена.
Джон Вилс, заметила Софи, украдкой поглядывает на экран карманного компьютера, который держит под столом. Он, как и Роджер, казался зачарованным Олей, хотя не обязательно по одной и той же причине. Саймон Портерфилд обхаживал Дженнифер Лоудер — прежде за ним такого не водилось. Возможно, его просто заинтересовала женщина, примерно такая же богатая, как он сам. Собственно говоря, денег у Дженнифер было меньше, но если сложить ее доход с доходом Марка… Марк недавно предложил властям города, в котором он родился, оплатить строительство нового крыла тамошней картинной галереи, а когда власти ответили ему отказом, пообещал еще и купить стартовую коллекцию картин, чтобы пристройка не пустовала.
Странно, думала Софи, как это получилось, что в последнее время едва ли не каждый, с кем ты сводишь знакомство, оказывается не просто богатым, но богатым безумно, несказанно, безмерно? Сотни миллионов перетекают со счетов этих людей в хедж-фонды и инвестиционные компании, которым уже не удается подыскивать хоть какую-нибудь собственность, которую стоило бы на их деньги купить. До поры до времени Софи и Ланса считала богатым человеком — его жалованье и наградные давали пару миллионов в год, — но теперь точно знала, что в сравнении с другими Ланс был неудачником: рядом с этими людьми они, Топпинги, выглядели почти нищими. Впрочем, ее это не тревожило. Их денег хватит и на эту жизнь, и на полдюжины следующих, а в том, чтобы терять связь с избирателями, многие из которых — это она знала наверняка — зарабатывают от силы несколько тысяч в месяц, хорошего тоже мало.
Софи Топпинг, урожденная Салли Джекмен, сорок два года назад появившаяся на свет в Эппинге, и представить себе не могла, особенно в те времена, когда была прилежной, довольной всем ученицей начальной школы, что жизнь ее совершит столь причудливый поворот — и где? — в Англии, не больше и не меньше. Отец Салли был радистом ВВС, мать — парикмахершей; после смерти старика и оплаты всех его долгов выяснилось, что он оставил своей вдове 28 000 фунтов. У миссис Джекмен имелись небольшие деньги, вложенные в строительный кооператив, государство платило ей пенсию, ипотечной закладной у нее не было, тратила она мало, — в общем, на жизнь ей и дочери денег хватало. На карманные расходы — фунтов 50 в неделю — она зарабатывала тем, что стригла подруг и соседок или делала им, посещая их на дому, укладку. Салли хорошо училась в школе, а закончив ее в семнадцать лет, нашла в Сити место секретарши и пять лет спустя сменила имя на Софи, — после того как познакомилась с Лансом, который в ту пору выбивался из сил, работая в отделе информации и рекламы одного скучнейшего банка и пытаясь пробиться в список кандидатов своей партии.
Сейчас, вглядываясь в сидевших за ее столом гостей, Софи прикидывала, сколько каждый из них стоит. Лоудеры: состояние учету не поддается, но сотни миллионов фунтов — это наверняка. Портерфилды: говорят, что больше миллиарда. Аль-Рашиды: десятки миллионов. Доббо Макферсон: «сто с хвостиком миллионов», как сказал Марк Лоудер. Джимми Самюэлс, покупающий и продающий чужие долги: то же самое, «сто с хвостиком». Марджессоны, создатели сайта для подростков: определенно десятки миллионов. Джон и Ванесса Вилс: миллиарды в одном только их фонде. И тем не менее, за вычетом Фарука аль-Рашида, переместившего тонны лаймов из рощ Мексики и Ирана через огромные варочные котлы Ренфру в желудки миллионов людей, а оттуда в подземные коллекторы канализации, никто из них не был связан с чем-либо существовавшим в действительности.
С другой стороны — Габриэль Нортвуд и Клэр Дарнли: ноль. Эти двое не зарабатывали даже нескольких тысяч в месяц — возможно, не зарабатывали и сотен. Они жили в царстве отрицательного капитала, и различие между ними и прочими гостями было различием между миллиардом и «хоть шаром покати».
И еще одно обстоятельство озадачивало Софи: если не считать аль-Рашидов и «Штыка» Боровски, она подбирала гостей вовсе не по признаку богатства. Все прочие — миллионеры, мультимиллионеры, миллиардеры и триллиардеры — были всего лишь срезом общества, людьми, с которыми Софи знакомилась у ворот школы в последние проведенные ею в Норд-парке десять лет. Она отъехала вместе со стулом от стола, резко, так что ножки его завизжали по полу, и хлопнула в ладоши. Настало время рассадить гостей по-другому.
IIIАдам Нортвуд одиноко стоял в темном коридоре «Уэйкли».
Впрочем, никакого одиночества он не испытывал. В голове его звучали три громких голоса: Аксии, Творца Бедствий и Девы с Ножницами.
Он спорил с ними, и тоже громко, хотя единственной, кто мог сейчас услышать его, была Вайолет, которая все еще несла свою обычную вахту у выходившего на темные лужайки окна столовой.
Адам, имевший больше шести футов росту, когда-то красивый, а ныне заросший жирком, ссутулившийся, неопрятный, считал себя главой «Уэйкли», избранником и самым важным его обитателем. С такой бородой и растрепанной гривой волос, как у него, Адам вполне мог быть и пророком.
На нем лежала великая ответственность — он должен был уберечь этот дом от огня. Коснувшись каждой третьей из плиток коридорного пола, он сможет умиротворить Аксию и предотвратить пожар — на сегодня; если же он собьется со счета и коснется не той плитки, это с совершенной несомненностью станет знамением конца.
