Исмаил Шихлы - Антология современной азербайджанской литературы. Проза
— Подходит мой час, Господи, я близка к земле.
Честно говоря, для меня так и осталось тайной, как человек на девятом этаже может быть близок к земле. Но, поверишь ли, в ту ночь я услышал те же слова от него. Сперва я хотел встать и поменяться с ним местами. Потом я подумал, что если так сделаю, то уже не смогу впредь спать спокойно на своем месте.
Он словно почувствовал такое мое состояние и до самого утра не проронил ни звука. И я преспокойно уснул. С того дня мы жили вместе под одной крышей. Он никогда мне особо не мешал, целый день как бы отрешенно витал в своем мире — и только тем и отличался от стула, на котором он сидел в углу комнаты.
Только по утрам я чувствовал, что в доме живет кто-то кроме меня. Каждое утро он вставал раньше меня и дожидался моего ухода на работу, для того чтобы сказать мне это. Стоило мне протянуть руку к двери, как из-за спины доносился его голос:
— Сынок, никому не говори, что нашел своего отца.
Как только я выходил за дверь, я тотчас забывал о нем — и не вспоминал до тех пор, пока снова не увижу. Однажды утром, проснувшись, я увидел, что он стоит над моей головой. На его лице читалась такая усталость и мука, словно он всю ночь камни таскал.
— Послушай… — сказал он и снова замолчал.
Казалось, он не решался начать разговор, к которому давно готовился. Если бы я, внезапно поднявшись, не сказал: «Слушаю», — бог знает, когда он еще заговорил бы об этом.
— Сынок, — сказал он, — разговаривать с тобой на эту тему для меня все равно что умереть и родиться вновь.
Я понял, что разговор будет долгим. Меня это удручало, потому что, проснувшись, я должен тотчас умыться, иначе я буду чувствовать себя не в своей тарелке. Но я ничего не мог с ним поделать.
— Я слушаю, — сказал я.
Я не собираюсь сейчас рассказывать тебе все, что он мне тогда рассказал, это затянулось бы надолго, да и не хочется. На самом деле, я не так уж много и запомнил из его рассказа. Потому что меня не интересовало то, что он рассказывал. Честно говоря, я и не слушал его. Один бог знает, что он там нес. Только бог, да и, наверное, лежащий в гробу человек.
* * *…Сынок, говорят, что на роду написано — тому и суждено быть. А судьба-то у людей разная, кто-то сам выбирает свою судьбу, чью-то судьбу определяют другие, или же своей или чужой рукой меняют свой удел. А есть такие люди, которые от рождения до самой смерти и знать не знают об узлах и перепутьях жизненного пути, называемого судьбой.
Знай, что если и тысячу лет проживешь отныне, то не встретишь кого-то, настолько смирившегося со своей судьбой, как твоя мать. Эта женщина была рождена только для трех вещей — во-первых, всю жизнь свято блюсти честь и достоинство, во-вторых, выйти замуж за первого встретившегося ей мужчину, и в-третьих, если бог даст, вырастить и воспитать детей с этим мужчиной. До всего остального твоей матери и дела не было.
Однажды, будучи в твоем возрасте, я наткнулся на волка. Мы стояли лицом к лицу, глаза в глаза. На самом деле я не очень боялся этого волка. При мне было ружье, и я мог запросто убить его в любую минуту. Я помню, впервые в жизни мне захотелось посмотреть, в чем сущность этого существа, называемого волком. Но я не мог. Только и знал, что передо мной волк, и все.
И для твоей матери я с первого дня был таким же волком. Я мог бы быть и самым уродливым, самым безобразным человеком на свете, и ангелом, источающим свет. Я мог быть жестоким, бесчеловечным выродком, и одновременно святым. Твою мать интересовало только одно — я был ее мужем, и точка. Но во мне не было ничего волчьего. Я с самого детства, с младых ногтей был сиротливым ягненком, росшим без чьей-либо опеки или заботы. Целыми днями я сиротливо жался по углам. Мне приходилось с мольбой смотреть на каждого прохожего ради куска хлеба. Находились люди, подзывавшие меня к себе, для того чтобы приласкать и дать несколько грошей. Но были и такие дворы, где меня могли и поколотить. Но для всех этих людей я был просто сиротой, который приходит к их дверям просить подаяния. Эти люди любого пришедшего к их дверям подобно мне, могли избить и выпроводить. А значит, даже милосердие я получал не за свой счет, а за счет своего сиротства.
Сперва мне казалось, что так будет всегда. Но как только я подрос, даже эти двери закрылись для меня. Потому что я вырос и возмужал, и маленькие девочки, живущие в этих дворах, тоже выросли и стали взрослыми девушками. Но лишь одна дверь никогда не закрывалась передо мной — это был двор твоего деда, отца твоей матери. Твой дед был разорившимся беком. И твоя мать, как бы то ни было, была дочерью бека, ханум. Но твой дед был очень жестоким человеком, превратившим жизнь своей дочери в ад, как будто отыгрывался на ней за свое утраченное богатство.
Каждый раз, придя к ним во время очередной их разборки, я замечал на его лице удивительное выражение собственного превосходства. На самом деле у него не было никого, кроме дочери, при ком он мог бы, хотя бы себе одному, доказывать, что он бек. Но и дочери его такие выходки были привычны. Она преспокойно накрывала на стол, слушая ругань и угрозы. А я, разговаривая с твоим дедом, не мог избавиться от щемящего страха до тех пор, пока не убирали со стола. Мне казалось, что твой дед сейчас схватит меня за грудки и начнет поносить на чем свет стоит, а потом, повалив на землю, пересчитает мне все ребра, чтобы я не вздумал больше приходить в этот дом, где живет его подросшая дочь. Но в один прекрасный день твой дед сказал:
— Я хочу выдать за тебя свою дочь, что ты на это скажешь?
Но он желал видеть меня не своим зятем, а слугой своей дочери. А я до того самого дня от страха перед твоим дедом не то что словом не перекинулся, но даже толком и не взглянул ни разу на твою мать. Но, услышав его предложение, я, и глазом не моргнув, сказал:
— Согласен.
Потому что я и сам хотел быть слугой твоего деда. Я мог надеяться только на это. Мне казалось, что твой дед хотя бы даже руганью и побоями выбьет из меня сиротство и сделает меня таким же человеком, как все. Но он словно ждал, выдал свою дочь замуж, а наутро после свадьбы он не проснулся. Он отдал свою гневливую душу богу и со спокойным сердцем отошел в мир иной.
В тот день твоя мать не проронила и слезинки. Уставившись на меня совершенно сухими глазами, сказала:
— Ну, чему быть, тому не миновать. Теперь ты хозяин этого дома.
Выходит, твой дед ошибся — свою дочь, которая считалась госпожой, он вырастил служанкой. Теперь господин умер, и под одной крышей остались служанка и слуга. Но нам, видимо, было сложно жить без господина. Мы должны были найти себе нового повелителя.
— У нас будет сын! — однажды объявила она.
Я не помню, как и когда твоя мать сообщила мне эту новость. Я лишь помню, что в тот день в брюхе у меня волки выли, и я все не мог никак насытиться. Твоя бедная мать металась между моим голодным желудком и полной кастрюлей и раз за разом наполняла мне тарелку. Вот кажется, тогда она кротким голосом сказала о том, что у нас ожидается сын. Клянусь, так и сказала. Так, словно знала, что будешь именно ты. В мире и следа твоего еще не было, но ты уже неумолимо приближался. Я думал, что с твоим приходом все изменится и гневливый дух твоего деда вернется к нам вместе с тобой. Но потом все встало с ног на голову. Я понял, что это не ты скоро родишься, а я сам в каком-то смысле. Потому что живот твоей матери рос и напоминал мое лицо. Двоим слугам в одном доме делать нечего. Я понял, что мне лучше уйти. Оставив вас с матерью, я навсегда исчез из того дома. Сказать по правде, тебя я жалел больше, чем себя. Ты не смог бы прожить свою жизнь в доме, где был я. Потому что я себя знал, избавиться от моей бездельности и злосчастности будет не так просто. Ты и сам не заметил бы, как, жалея и сострадая своему злосчастному отцу и дожив до моих лет, понял бы, что прожил свою жизнь, посвятив ее моей, и стал таким же горемычным, как и я. Освободив тебя от этого, я с того самого дня полностью посвятил свою жизнь тебе. Я поселился в съемной квартире подальше от вас. И с того самого дня я не был хозяином не только того дома, но и своей жизни. Потому что человек, который был я, кончился. И тот новый человек всю свою жизнь, считая ночи и дни, ждал тебя. Но я был спокоен за тебя, я знал, что до тех пор, пока ты не вырастешь, твоя мать ни в ком не будет нуждаться. Я знал ее, она из кожи вон вылезла бы, но не позволила бы тебе нуждаться в чем-либо. Для нее ты был своего рода капиталом. Повзрослев и начав зарабатывать деньги, ты должен был бы вернуть все до одного долги матери, и наконец-то она зажила бы благополучно. Выбирая меня, твоя мать проиграла, но в твоем случае она не потеряла ничего. Когда ты поселил мать в квартиру на девятом этаже, купленную тобой, я понял, что ты оправдал ее ожидания. Узнав, когда ты возвращаешься с работы, я целыми днями околачивался там. Иногда, когда я терял тебя из виду, я словно с ума сходил. Но я никогда не решался подойти к тебе. Потому что ты был очень похож на тех богатых и благополучных детей, на которых я с завистью смотрел в детстве. Ты мог сунуть мне денег и таким образом избавиться от меня. Оставалась надежда только на твою мать. Если есть на свете Бог, то она должна была умереть до меня, а я должен был прийти и рассказать тебе, как все было на самом деле.
