Ян Отченашек - Гражданин Брих. Ромео, Джульетта и тьма
Что это?!
Посреди леса — прокол. Почувствовал, как задергался, заскакал «оппелек», его повело в сторону, перед вытаращенными глазами Бориса на долю секунды мелькнул белый придорожный столбик. Изо всех сил он нажал на тормоз, и ему удалось остановиться на самом краю кювета. Выскочив из машины и рассмотрев, что случилось, не сдержался, сильно пнул ногой спустивший баллон.
Как быть? Менять колесо некогда! Фары отбрасывали два светящихся столба на мокрые ветки сосен; Борис выключил их и в отчаянии долго стоял посреди дороги.
Как темно!
Наконец вынул из-под сиденья туго набитый портфель, завел мотор. Ковыляя, доехал до того места, где от шоссе отходила в сторону лесная дорога, свернул на нее и, остановившись в кустах, в нескольких метрах от поворота, вышел. Захлопнув дверцу машины и всхлипывая по-детски, пошел пешком. Вперед!
Пока выбрался из леса, совсем обессилел. Впереди, в мелкой, как тарелка, долине осколочками поздних огней заискрился городок; неподалеку Борис разглядел дрожащие фонари железнодорожной станции и двинул к ним напрямик, через посевы и травянистые межи. Продирался через кусты, падал, царапая ладони об острые камни; хныкал от боли, но все же, спотыкаясь, шел дальше. Подходя к железнодорожному полотну, услышал двойной удар станционного колокола. Счастливая случайность — из темноты выкатил ночной местный поезд, освещенные окошки полупустых вагонов возвестили спасение.
Борис ввалился в последний вагон — в лицо пахнуло теплом человеческих тел и запахом мокрых пальто. У зевающей проводницы купил билет, расспросил, где сделать пересадку на Прагу. Отлично! Рухнул на скамью, не выпуская из рук портфеля, и постепенно начал стряхивать с себя ужас недавних переживаний. Нет, сейчас — никаких мыслей, забыть обо всем! Он спасен! Спасен! Какое сладостное ощущение! Он вышел победителем! В Праге переночует у братьев Коблиц, выспится, и завтра… Завтра!
В купе ехало несколько сонных железнодорожников — возвращались домой, к своим постелям, после дежурства. Двое клевали носом, свесив на грудь тяжелые головы; трое других играли, шлепая захватанными картами по плоской сумке, которую подпирали коленями.
— А вальта не хочешь? — сказал юркий железнодорожник, сидевший у окна, и бросил свою карту. Этим ходом он выиграл, повернул к измученному Борису свое довольное лицо, окинув взглядом его промокшее пальто и слипшиеся на лбу волосы, произнес:
— Вот дождь-то, а? Собачья погодка!
Его сосед, тасуя карты, заметил, что Борис тщетно охлопывает свои карманы, и добродушно подсунул ему под нос пачку «партизанок».
— Закуривай, приятель, я — то знаю, каково курцу, когда нечем затянуться. Испытал во время войны.
Борис принял, тепло поблагодарил. Жадно, прямо-таки с наслаждением вдохнул едкий дым дешевой сигареты; потом вытянул по полу ноги, затекшие от усталости, и глубоко, с облегчением, перевел дух.
Он засыпал на жесткой скамье; на утомленном лице играла мягкая мальчишеская улыбка.
А перед внутренним взором всплыли… осколки хрустальной вазы.
10
После свидания с Иреной Брих пошел домой. Ему надо было побыть одному, опамятоваться, разобраться в себе. В ящике для писем нашел приглашение на празднование Первого мая. Повертел недоуменно в руках и не сразу заметил на обороте наспех нацарапанные слова. Индра Беран! Он коротко сообщал, что не застал его дома и зайдет еще раз около половины восьмого — необходимо поговорить.
Индра прибежал с небольшим опозданием. Без приглашения уселся на скрипучий стул, оглядел комнату.
— Слушай, что с Иржиной? Я ждал ее около университета, а мне сказали — она тяжело заболела. Что с ней?
Сильно встревоженный, Индра теребил свою жесткую шевелюру. А Брих стоял над ним, руки в карманах, и некрасиво кривил губы.
— Как будто тебя это еще интересует, — неохотно выговорил он.
— Да, интересует! — Беран с силой хлопнул себя по колену, но тотчас опустил глаза: почему это он должен исповедоваться перед Брихом? Проклятая жизнь! Работы столько, что голова кругом, а тут… С того злополучного вечера Индра все убеждал себя, что он прав. Прав! В конце концов, после долгого раздумья, он рассказал обо всем нескольким товарищам, которые заглянули в его нетопырье гнездо после собрания — поболтать, выпить стаканчик легкого винца. Его образ действий вызвал тогда жестокий спор. Одни его одобряли — чего, мол, расстраиваться из-за какой-то буржуазной девчонки! Но эти были в меньшинстве. Большинство осудило Индру. А он упрямо качал головой: терпение, отпущенное человеку, со временем истощается! И нечего спорить, не голосовать же. Да не в том дело! Особенно нападал на него Ирка Кеймар — он близко знал Иржину. «Она честная девушка, — твердил он. — А ты удобно вышел из игры! Корчишь из себя этакого верховного жреца, а сам просто догматик!»
Когда они ушли, Индре хотелось что-нибудь разбить. До сих пор он не подозревал, сколько значит для него эта худенькая, не очень красивая девушка, которая порой раздражала его своими взглядами, полными обожания, своей безмерной преданностью. Просто привычка, решил он круто. Пройдет! Может ли он жить с такой несознательной женщиной, — она часто плачет, а характер у нее — словно из творога! Вступила в партию! Пхе! Да никогда она не станет коммунисткой. Никогда! Ему вспомнилось, как бурно, как упорно она протестовала, когда он заставлял ее выйти из партии. Тогда она взбунтовалась — впервые за все время их романа! Так ведь из этого надо делать выводы, барышня, а не совать голову в песок и трястись!
Остаток ночи он провел без сна. А под утро, когда в саду уже зачирикали птицы, открыл окно, впустил в прокуренную комнату прохладный весенний ветерок — и представил дело еще и с другой стороны. Да ты же любишь ее, сознался он себе, делай что хочешь, как ни вертись, а — любишь! Она тебе нужна! И ты на ней женишься! Как ты, в сущности, помогал ей, дуралей? Не отрицай! Смеялся, ядовитыми уколами, как мог, сбивал ее с ног, дурак ты и негодяй, неотесанный деревенщина! Да ты вел себя с ней как инквизитор! После того незадачливого дня Индра с трудом заставлял себя взяться за учебники. И дома места себе не находил, все стояло перед ним веснушчатое личико и робкие, влюбленные глаза. Да, брат, прав Кеймар: ты ее затравил! Он выбил свою обкусанную трубку о гипсовый череп «пана Франца» и после ночной полемики с самим собой принял резолюцию: разыщу ее и скажу, что люблю! Наведу самокритику! Мы с ней как следует все разберем и надо всем посмеемся. И я тут же попрошу ее выйти за меня. Но, елки-палки, не сумасшедший ли дом?! Что мы с ней делать-то будем? Как жить в этой дыре? А если — ребенок? Нет, надо подождать, пока я не закончу учебу. А вообще-то как-нибудь поместимся. И точка! Я ее люблю и был бы гнусный мещанин, если б испугался…
И вот он сидит у Бриха в крайней тревоге, сжав кулаки и хмуря брови. Поднял к нему свое по-деревенски румяное лицо и нетерпеливо потребовал:
— Да говори же ты, не тяни жилы, черт!
Брих не сразу решился ответить.
— Ладно, если хочешь, скажу тебе правду. Но ты должен обещать, что не будешь искать с ней встречи. Предупреждаю: она этого не желает, и твои домогательства могут ей сейчас опасно повредить. Дело в том, что Иржина… пыталась покончить с собой, отравиться хотела…
Заметив, как побледнел Беран, Брих умолк. Индра закусил губу, вытаращил глаза и вскинул руку, как бы для того, чтоб отодвинуть от себя непонятное.
— Ты что… сказал? — прохрипел он; шаткий стул под ним скрипнул. — Что… она хотела? Почему?!
— По-моему, это ты должен знать! — с гневным укором перебил его Брих. — Я не собираюсь тебя упрекать, мы очень разные люди, и у тебя на все своя точка зрения, но это твоя вина, понял? Она не хочет тебя видеть, наконец-то обрела свою гордость и поняла, что ты вообще неспособен любить, ты холодный человек, а на твое запоздалое сострадание ей плевать с высокого дерева! Теперь я за нее не боюсь. Сама справится, без твоей помощи — уйди с ее дороги! Я не на все смотрю так же, как она, но вполне ее понимаю. И если есть в тебе хоть капля мужской чести — не ищи ее, не пиши, она строго запретила мне рассказывать тебе о ней. Это все!
Индра вскочил, замахнулся кулаком:
— Лжешь! Ты это выдумал, чтоб нас разлучить! Неправда все это, слышишь, ты, жалкий реакционеришка! Но если ты все это выдумал — тогда…
— Что тогда? — процедил бледный Брих, смело становясь лицом к лицу с Бераном.
Индра выдохнул и опустил кулак. Остыл, отвернулся, натянул на голову берет.
— Не злись на меня, Франта, — вымолвил он бесцветным голосом. — Кажется, я схожу с ума. Прости…
Брих смотрел, как он медленно идет к двери, низко опустив голову; остановился на пороге, обернулся, словно хотел еще что-то спросить, но тут же рывком отворил дверь и выбежал. Дверь захлопнулась.
