Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 2 2011)
Замолчанная история, или Зачем школьнику “Архипелаг ГУЛАГ”. С Наталией Солженицыной беседовал Алексей Варламов. — “Фома”, 2010, № 12 <http://www.foma.ru>.
“Ну а потом мне пришлось добавлять комментарии по настоянию учителей и экспертов из Министерства образования. Мое ощущение, что я уже работу кончила и могу заниматься чем-то другим, они поколебали очень быстро. Прочитали и сказали, что школьники очень многого не знают. Вот, например, у Солженицына не раз встречается: „кировский поток”. А дети не знают, кто такой Киров, а не то что кировский поток. Я все время привожу этот пример, потому что он меня потряс, меня это пронзило почти скорбью. Потому что кировский поток — это четверть Ленинграда! Это великий город для нашей страны. И красотой велик, и культурой, и каким-то особым типом людей, который значимым и очевидным образом отличается от московского. Четверть Ленинграда была выкинута: часть расстреляна, часть посажена, часть выслана. Четверть! Это совсем недавно было — и дети вообще не знают, что такое кировский поток? Пришлось делать примечания. Мне указали на 150 таких мест в книге: поясните либо событие, либо имя. Это скорбный и тяжкий был труд, но необходимый. Я сперва постонала, а потом засучила рукава и сделала словарик значимых исторических имен, которого у нас во взрослом „Архипелаге” не было, и добавила подстрочные примечания. Например, мне указали, будто бы дети не знают, что Чехов написал „Остров Сахалин”, а Достоевский — „Записки из мертвого дома””.
Геннадий Калашников. Глагол начальный. — “Дружба народов”, 2010, № 12.
Рецензия на книгу нежно любимого мною Сергея Бирюкова — Главного Русского Футуриста, академика Зауми и прочая и прочая.
“Книга Сергея Бирюкова актуально, насущно, с убедительной необходимостью и настоятельностью вписалась в нашу нынешнюю поэтическую ситуацию. Не берусь судить — плачевную ли, оптимистичную ли ситуацию (книга как раз свидетельствует, что все не так уж плохо и безнадежно), но радует, что есть у нас такой замечательный, непредсказуемый, неуправляемый, или управляемый горними силами, поэт. Без него было бы гораздо скучнее”.
В “Арионе” на это издание — “ПOESIS ПОЭЗИС POESIS” (2009) — отозвался Аркадий Штыпель: “Кому как, но для меня, при всем скепсисе относительно футуристического проекта, веселые бессмыслицы „заумщиков” порой выглядят все же милей и живее символистических „тайных смыслов””.
Жузеп Карне. Острова одиночеств. Перевод и вступление Марии Игнатьевой. — “Иностранная литература”, 2010, № 11 <http://magazines.russ.ru/inostran>.
Этого умершего в 1970-м “идеального каталонца” называли “принцем поэтов”, в начале 1960-х выдвигали на нобелевскую, но стихи всерьез оценили только после смерти. В своем теплом, исчерпывающе-познавательном вступлении М. Игнатьева благодарит Михаила Яснова “за деятельную дружескую помощь в работе над переводами”. Переводы эти я читал с наслаждением, как будто ел ванильное мороженое.
...................................
При свете дня ты ужас вызываешь;
но здесь, прикрыв глаза, полночный менестрель,
прекрасна ты, покуда разливаешь
уверенную трель.
И веет от тебя участливым теплом.
Когда поет душа, что мир ей равнодушный?
Ты, как трава, мягка, ты дождику послушна,
Ты — как подсолнух — к солнышку лицом.
(“К жабе”)
И еще мне полюбился переведенный Ксенией Дьяконовой поэт и священник Жасинт Вердаге (1845 — 1902), один из главных каталонских стихотворцев, ставший символом каталонского Возрождения. Он осовременил язык той поэзии и “спустился с небес” к своему читателю, как к брату, как к другу. К. Дьяконова перевела стихи из наиболее яркой и репрезентативной книги Вердаге — “Цветы с Голгофы”.
Всё то, что есть вокруг и рядом,
всё — очертания креста:
и птицы, реющие в небе,
и черной мачты высота;
густые ветви сосен; встреча
тропы с еще одной тропой;
гребец, склоняющийся к веслам,
и проповедник над толпой;
ребенок, к матери бегущий,
и тот, кто молится, сквозь страх
и горе воздевая руки,
подобно птице в небесах.
(“В форме креста”)
Игорь Клех. Смерть поэзии и жизнь вечная (взгляд прозаика). — “Арион”, 2010, № 4 <http://www. arion.ru>.
“Грубо говоря, люди все более хотят не певца слушать, а сами петь, сочинять, самих себя играть „в предлагаемых обстоятельствах” (ловушка, в которую попались вырождающиеся театральное и киноискусство и то, что еще оставалось от изоискусства). Востребованы не искусство — а дизайн, не творчество — а производство, не поиск — а „креатив”, не поэзия — а „слэм” и т. д. Стон стоит: покажи мне меня, такого, как я, никого другого не хочу, пусть никто не делает того, чего я бы не мог сделать, если бы мне повезло! На пороге Нового времени Жан-Жак Руссо ставил вопрос так: что нам интереснее — необыкновенные люди в обычных обстоятельствах или обычные люди в необыкновенных обстоятельствах? Вопрос спорный, но Новое и Новейшее время отвечают на него в унисон и все более однозначно: конечно последнее! Неслыханное раскрепощение и уравнивание в правах человечества имеет не только несомненную светлую сторону, но и темный реверс. Тем не менее проклинать свое время малодушно и непорядочно — игра не закончена. Так что делайте ваши ставки, господа!”
А в финале своего эссе Игорь Юрьевич предлагает принуждать детей в школе заучивать некоторое количество классических стихотворений: “Потому, что даже в вырванных из контекста строчках — „мой дядя самых честных правил” или „люблю грозу в начале мая” — код нашей экзистенции и шанс для той поэзии, которой принадлежит по праву „жизнь вечная””.
Я — за. Целиком и полностью.
Леонид Костюков. Любитель и другой . — “Арион”, 2010, № 4.
“Другое важное отличие любителя от настоящего поэта — арсенал выразительных средств в поэтическом творчестве. У любителя он богат — его устраивает весь опыт, накопленный отечественной поэзией. Настоящего поэта этот опыт решительно не устраивает — как и бытовая речь, как и дворовый жаргон и остальное. Арсенал настоящего поэта пуст — он начинает с нуля, с немоты, с жесткого кризиса языка. И в мучительном процессе преодоления этого кризиса изредка находит действительно новые решения. <…>
Честолюбивый любитель, пишущий стихи, естественным образом дорастает до профессионала того или иного ранга. Дело в том, что на рынке — будь то ода к юбилею директора или текст песни для шоу-бизнеса — востребована не поэзия, а стихи. Которые можно писать на заказ, симпатично, все лучше и лучше.
А поэзия — незавидное, сумеречное, болезненное дело горстки отщепенцев. И не надо стремиться туда без крайней необходимости”.
Кстати. То же — во многом — относится, наверное, и к критикам поэзии. Без крайней необходимости туда лучше не стремиться, если только ты не Николай Славянский (ведь был же такой — ныне покойный — яркий и беспощадный критик).
Скандальный текст номера — погромное сочинение Алексея Саломатина о Дмитрии Быкове и Борисе Херсонском примечательно, на мой взгляд, прежде всего своим высокомерным напором и агрессивным “антропологическим” расследованием, настойчиво выдаваемым за профессиональный разговор о стихах и стихотворцах. Странно, что, отказывая “громимым” в праве называться поэтами, автор статьи не желает задумываться о том, что у них давным-давно есть свой преданный (и просвещенный) читатель. (Правда, один раз Саломатин снисходительно роняет, что полюбились-де публике стихи такого-то; публика, разумеется, дура.)
Просто и точно высказался в своем ЖЖ писатель Александр Житинский, который отозвался, впрочем, на другую схожую акцию, проведенную Саломатиным ранее в “Вопросах литературы” (2010, № 5). Александр Николаевич закончил свою реплику весьма характерно: “Поскольку аргумент в виде любви публики у нас давно считается дурным тоном, я на этом умолкаю. Но мне хочется, читая поэта, верить ему и любить его” <http://maccolit.livejournal.com/?skip=20> .
Георгий Кубатьян. Из бездны с усмешкой. — “Дружба народов”, 2010, № 12.
Отзыв на художественно-документальную книгу Гургена Маари (1903 — 1969) “Сибириада”, выпущенную в Ереване на армянском (виват “Дружбе народов”!).
