Александр Житинский - Фигня (сборник)
Посреди пустой комнаты, освещаемой двумя факелами, стоял обнаженный до пояса Венедикт и играл на индийской скрипке.
Иннокентий распахнул рывком дверь.
Венедикт прекратил играть, с удивлением взглянул на него.
– Ты был в саду? Ты выходил отсюда? – в волнении спросил Иннокентий.
– Не-ет… – неуверенно ответил он. – Впрочем, не знаю… Ты помешал мне, – недовольно проговорил он.
Иннокентий схватил его за руку.
– И почему ты опять играешь эту мелодию ночью? Ты опять видел сон? – с волнением и даже с угрозой спросил он.
Венедикт смотрел на него с холодной усмешкой.
– Отвечай! – Иннокентий потряс его за плечо.
Лицо Венедикта стало таинственным. Он приложил палец к губам.
Месяц стал, как круглый щит,
Как змея, река блестит…
Друг проснулся, недруг спит —
Ястреб курочку когтит…
Помогай! —
страшным хриплым шепотом нараспев произнес он.
– Что? Что ты сказал?
Но Венедикт, снова приложив скрипку к подбородку, провел смычком по струне.
Иннокентий отступил назад, повернулся и пошел прочь.
Когда он шел по дорожке назад, он вдруг увидел сбоку невиданный ранее цветок, который расцвел в саду ровно на том месте, где вчера слуга-малаец воткнул палочку.
Иннокентий постоял в задумчивости над цветком, тряхнул головой, будто отгоняя от себя наваждение, и вошел в спальню из сада.
Валерия не спала. Она была в волнении. Прямо в ночной рубашке она бросилась к вошедшему мужу, обняла его и крепко прижалась. Ее колотила дрожь.
– Слава Богу, ты вернулся! Я так боялась… Где ты был? Проснулась, тебя нет… – говорила она.
– Что с тобой, моя дорогая? Что с тобою? – повторял Иннокентий, стараясь ее успокоить и поглаживая.
– Ах, какие страшные сны я вижу! – шептала она. – Как ужасно…
Он подхватил ее на руки и понес к кровати. Бережно опустил ее на постель, сел рядом, обнял ее и шепча какие-то тихие слова, принялся гладить по голове, по плечам…
Успокоенная, она уснула.
Утром они вновь сидели в столовой за завтраком. Место Венедикта было пусто. Его прибор стоял на столе.
Супруги молча ели, изредка взглядывая на пустое место. Очевидно отсутствие Венедикта их тревожило.
Наконец Иннокентий не выдержал.
– Николай, узнайте у нашего гостя, будет ли он к завтраку, – обратился он к камердинеру.
– Слушаю-с…
Камердинер вышел из столовой и направился к павильону. У двери на коврике, расстеленном на каменном низком крыльце, сидел в позе лотоса слуга-малаец. Перед ним стоял медный сосуд, из которого вырывалось синее пламя. Малаец медитировал.
Николай хотел было войти в павильон, но слуга точным жестом остановил его.
– Барин-то твой дома? – громко, как глухому, прокричал ему камердинер.
Малаец отрицательно помотал головой.
– А где же он?
Малаец указал куда-то вдаль.
– Спрашивают, будет ли к завтраку…
Снова отрицательный жест.
Камердинер направился обратно.
В это время в столовой происходил следующий разговор между супругами.
– Иннокентий, мне надо в Петербург сегодня. Распорядись, пожалуйста, чтобы Георгий подготовил авто, – сказала Валерия.
– В Петербург? Дорогая, зачем тебе Петербург? Стоят такие дни, а в Петербурге дым и копоть!
– Мне надо.
– Ну, хорошо…
Вошел камердинер.
– Так что гость изволили отбыть, – доложил он.
– Куда? – спросил Иннокентий.
– Не имею чести знать-с…
– Неужто в Петербург отправился спозаранку… – вслух размышлял Иннокентий, и вдруг его озарило какое-то подозрение. – Лера, зачем все-таки ты едешь в Петербург?
– Мне нужно во дворец. Я обещала великим княжнам…
– Ну что ж… – Иннокентий был недоволен. – Николай, распорядитесь, чтобы закладывали авто.
– Слушаю-с… – поклонился камердинер и исчез.
Через некоторое время Иннокентий провожал жену в город.
Авто подкатило к главному входу в особняк. Валерия в своем обычном автомобильном костюме, состоящем из кожаных галифе, пиджака и шлема с очками, поцеловала Иннокентия и села в машину.
Машина тронулась. Иннокентий помахал ей вслед.
Автомобиль выехал на шоссе и почти тут же повстречался с пролеткой, в которой ехал священник в рясе. Это был отец Диомидий, духовник Иннокентия. Батюшка раскланялся с Валерией на ходу. Авто поехало дальше.
Батюшка, остановив пролетку, долго смотрел ей вслед, потом перекрестился, озабоченно что-то бормоча и поехал дальше.
Через минуту он уже въезжал в поместье Иннокентия. Подъехав к главному входу, батюшка остановил лошадь и вышел из пролетки.
Иннокентий ждал его. Он подошел к батюшке и поцеловал ему руку, а святой отец осенил его крестным знамением.
– Здравствуйте, батюшка.
– Здравствуйте, сын мой…
– Святой отец, я пригласил вас, чтобы вы приняли от меня дар нашему храму… – продолжал Иннокентий.
– Спасибо, Иннокентий Петрович. Вы нас не забываете. Что же за дар, смею осведомиться?
Они не спеша пошли по аллее вглубь сада.
– Серебряная чаша. Она досталась мне от моего покойного дядюшки генерала Раевского. Он был бездетен, одинок… Скончался в своем имении под Тулой. Чаша большая, ею можно пользоваться при причащении…
– А как же. Освятим и воспользуемся. Благодарю… Вы наш постоянный даритель, – еще раз поблагодарил батюшка.
– Но не только это заставило меня обратиться к вам. Я хотел просить вашего совета. Не знаю, как мне поступить… – Иннокентий замялся.
– А вы расскажите, сын мой, что вас заботит.
– У меня есть друг, вы его знаете. То есть, знали…
– Венедикт?
– Он. Самый близкий друг, с которым мы вместе выросли. Вы крестили нас в один день. Он вернулся из дальних странствий…
А Венедикт в это время скакал на своей черной лошади в поле, а рядом с ним скакал оседланный белый конь. Венедикт был в своем индийском костюме, в чалме с бриллиантом. Он доскакал до высокого берега реки и спешился. Здесь он привязал лошадей к стволу дерева, подошел к кромке обрыва и уселся на краю пропасти в буддийской позе «лотоса».
Солнце садилось в тучу у горизонта. Закат зловеще пылал всеми красками. Лицо Венедикта было печально и сосредоточено.
Белый конь и черная лошадь смирно стояли, положив морды друг на друга.
Солнце блеснуло последним лучом и погрузилось за горизонт. Зажглись звезды. Лицо Венедикта потемнело, лишь глаза ярко блистали, когда он открывал их и беззвучно молился.
А в Петербурге, на квартире матушки Валерии, происходил спиритический сеанс.
Снова сидели за круглым столом при свече матушка, Валерия и няня Серафима. На этот раз дух отца вызывала Валерия, которая проникновенно говорила:
– Отец, услышь меня! Помоги мне! Я не понимаю, что со мной. Я люблю своего мужа, хоть у нас и нет детей, я счастлива с ним… Каждое утро я радуюсь, когда вижу Иннокентия, он мил со мной, у нас мир и покой в семье. Но недавно… это началось.. Не знаю, как тебе сказать… Во мне поселились тревога, непокой. Я будто лечу куда-то и не могу остановиться. А сны, сны! Что-то черное и непреодолимое облекает меня… Сладость и истома. Отец, такого не было! Что это? Я не знаю этому названия. Куда и что меня влечет? Ответь!
Дрожащими пальцами она дотронулась до блюдечка. То же сделали матушка и няня.
Блюдце поползло по столу и остановилось на букве «А».
– А! – выдохнула матушка.
Следующей была буква «М». Весь ответ сложился в короткое слово «АМОК».
– Амок? Что это? – проговорила Валерия.
– Первый раз слышу, – сказала матушка.
– Амок… амок… – потерянно повторяла Валерия, и вдруг вскочила с места, заторопилась. – Матушка, мне ехать пора! Матушка, не поминайте лихом!
– Боже, Лера, что с тобой! Да ты не в себе!
– Матушка, не останавливайте! Амок! Да-да! Это амок! Я не знаю, что это, но слово страшное и верное… Я возвращаюсь!
Батюшка и Иннокентий сидели на высокой открытой террасе над ночным садом и пили чай.
– И его слуга очень странен. Он малаец, немой, но не глухой, – рассказывал Иннокентий. – Он часто колдует в павильоне…
– Чары бесовские! – воскликнул батюшка. – Венедикт, помнится, был не совсем тверд в вере, а поскитался по странам диким и растерял остатки…
Внизу на темной, освещаемой луной дороге, показался Венедикт в белой чалме верхом на черной лошади. Рядом шла оседланная белая. Их силуэтв четко виднелись на темной дороге.
– Вот, вот он, смотрите! – указал Иннокентий.
Всадник въехал в парк и последовал по аллеям. Сквозь листву кое-где мелькали профили белой и черной лошадей.
– Вот что я скажу, Иннокентий Петрович, – начал святой отец. – Хоть старинная дружба и предъявляет права, но благоразумная осторожность указывает на необходимость проститься с Венедиктом. Удалите его по-хорошему, по-христиански… Вам и супруге вашей будет спокойней.
– Спасибо, батюшка! Я непременно это исполню.
– Вот и славно…
