Борис Минаев - Психолог, или ошибка доктора Левина
Хорошо все-таки, что русские люди такие застенчивые, это правда.
… Лии Петровне все заплатили за обед по сто рублей.
– Ну вот и славно. Все хорошо, все посетили, почувствовали наш русский дух, нашу русскую природу, да? – ласково спрашивала она, пересчитывая деньги за экскурсию. – А как теперь? С нами в Нижний? В обратный путь? Или будете ждать?
– Да нам бы к матери Александре, – задумчиво сказал Лева. – Только оставят ли?
– А вот это я не знаю, – строго сказала Лия Петровна. – Но вы решайте побыстрее, Лева, у нас обратный путь неблизкий, да в темноте, люди устали…
И жалостливо взглянула на Петьку:
– Господи, боже мой, куда ж вы его в такой путь потащили? Болен, что ли, чем? Благословение надо? Или что?
– Да ничем он не болен! – отрезал Стокман. – Здоров как бык.
– А тогда что? – заинтересовалась Лия Петровна.
Вся эта последняя часть разговора Леве очень не понравилась.
– Я же вам говорил, Лия Петровна, – твердо сказал он. – Нам к матери Александре надо. Ждет она нас. Переночевать бы нам…
– Ну, это я не знаю… – сухо отреагировала экскурсовод. – Это вы сами решайте ваши вопросы. Тут с этим строго. Тут женский монастырь, а не гостиница. Я спрашивала, про вас ничего не знают, не ждали… Так что я ничего не знаю. Про ночлег, про мать Александру. Это мне неведомо. Не мои это вопросы. Ну, в крайнем случае, в деревню пойдете, переночуете, заплатите там сто рублей, не знаю даже, с человека. Не проблема.
Лева взглянул на Стокмана, на Петьку, и у него тоскливо заныло в груди. До деревни, может, на минивэне доехать? Не тащиться по косогору, по полю? Но если туда сесть, Стокман взбунтуется, скажет, что ему вся эта хрень надоела, что пора в Москву, к станку, что пусть там эта Даша… И все такое.
– Лия Петровна! – взмолился он. – Можно вас на минуточку?
– Ну только на минуточку.
И они отошли от закипающего Стокмана на два шага.
– Лия Петровна! – зашептал Лева горячо в жадное ухо Лие Петровне, с которого она даже сдвинула шапку. – Моему другу очень нужна помощь! Очень! У него… ну как бы вам поделикатнее сказать… ну, мужские проблемы. И жена его бросила, одного, с ребенком. Понимаете?
– Понимаю, – тихо и потрясенно сказала Лия Петровна, жалостливо оглянувшись на Стокмана. – Чего ж не понять. Сразу бы объяснили… И что, мать Александра согласилась помочь?
– Ну да! Мы из Москвы созванивались, все в порядке, через знакомых батюшек. Понимаете? Я его еле уговорил. А тут такая несостыковка. Убежит, и все. Ну мужская психология, вы ж знаете.
– Так ему ж на морозе нельзя, наверное, стоять! – укоризненно покачала она головой. – Ему ноги в тепле надо держать, а вы его по морозу… Ну подождите, я сейчас.
Минивэн возмущенно забибикал, а Лия Петровна потрусила к какому-то монастырскому зданию, на первый взгляд совершенно заброшенному.
Лева ожидал, что оттуда она выйдет с монахиней Наташей, с которой, как ему почему-то казалось, уже установился кое-какой контакт, но Лия Петровна вывела из темного неразборчивого домика совсем другую женщину, постарше, но тоже в черном пальто и в черном платке. Она неторопливо подошла к их зябкой троице, пытливо заглянула Леве в глаза и спросила тихо:
– Так, говорите, ждет вас мать Александра-то?
– Ждет-ждет! – обрадовался Лева. – Точно!
– Ну, не говорила ничего. Видно, вы позвонить ей забыли из Нижнего… Но уж ладно, переночуете. В нашем общежитии. В жилом корпусе. Это туда, – она показала рукой куда-то в темноту, Стокман взял Петьку за руку и сразу хмуро зашагал, не прощаясь, а Лева обнялся с Лией Петровной, которая стала ему родной и сунул ей в карман стольник.
– Ну что вы, что вы! – смутилась она. – Я же понимаю…
* * *Ничего не видя в темноте, они поднялись на второй этаж маленького домика, в узкую комнату, освещенную тусклой лампочкой без абажура, и Стокман стал укладывать Петьку спать…
– Устал, мужик. Устал… – приговаривал он, и в голосе его были различимы настоящие слезы.
Леве было очень жалко их обоих, но что делать, назвался груздем – полезай в кузов.
Петька, конечно, отрубился мгновенно, еще при включенной лампочке, белье, выданное им все той же монахиней без имени, слава богу, было чистым, да и вообще в комнате был идеальный порядок, три постели, как по заказу, туалет недалеко, хоть и деревянный, уличный, но отчего-то теплый, на столике кувшин с водой, хотя имелся и умывальник, и тазик, единственное – батареи грели вполсилы, прохладно было в этой келье для гостей, Лева в шкафчике обнаружил свечу, они выключили свет, вышли в коридор, зажгли свечу, примостили ее на подоконник и сели.
– Да, – устало сказал Стокман. – Спасибо тебе и Лие Петровне за экскурсию, очень интересно было, но завтра мы домой. Что ты ей сказал-то?
– Правду сказал, – отмахнулся Лева. – Что у тебя проблемы.
– Наврал, значит. Вот и вся эта история – какое-то вранье. С самого начала. Кто все это придумал-то вообще? Марина твоя? Прокуратора этого изобрела. Я только не понимаю, какой смысл. Обратить нас в православную веру?
– Не знаю, Сереж. Я человек доверчивый, – подумав, ответил Лева. – Тебе звонили? Звонили. Предупреждали? Предупреждали. Прокуратура – объективная реальность? Вроде да. Объективнее некуда.
– Но почему, черт возьми, нельзя было просто поехать в командировку? – заорал Стокман, и тут же перешел на громкий сердитый шепот. – И почему с ребенком? Дурдом, блядь! Ну даже если с ребенком, почему нельзя было пожить в нормальных человеческих условиях? В гостинице, пансионате, на частной квартире, в конце концов? Почему монастырь? Да еще женский?
– А какая тебе разница, женский он или мужской? – удивился Лева.
– Да неудобно…
– Слушай, я сам не знаю, почему монастырь, – сказал Лева, для убедительности потрепав Стокмана по плечу. – Я только знаю, что ты можешь попасть в беду со своим характером. А где скрываться, это действительно без разницы. Там, здесь… Завтра приедет мать Александра, все объяснит.
– Мать Александра, мать Александра… – окрысился Стокман. – Ты тоже… какой-то неофит. Ладно, пошли побродим, что ли.
* * *Они вышли из «братского корпуса» (так он назывался, то есть, наверное, был еще и сестринский, что ли?), закрыли за собой заледеневшую дверь и осторожно пошли между храмов.
В окнах не горел ни один огонек.
– Страшно! – пожаловался Стокман. – Вот что хочешь говори, а ночью тут страшно. Где твоя благодать?
– А вон она, – сказал Лева. И поднял голову.
Огромная круглая луна плыла над их головами, окруженная со всех сторон какими-то живыми, теплыми звездами. Ей-богу, в этом небе даже звезды казались живыми. Что уж говорить тогда о луне – это было просто человеческое лицо, немного странное, но симпатичное. И наверное женское.
