Дмитрий Правдин - Хирург на районе
— Да, я не оспариваю каноны, просто…
— Просто, если еще раз такое повторится, то пойдешь на прием вместо Саныча! Ясно?
— Ясно! Да я и сам понял, что ошибался!
— Для этого крысы и кролики есть, на худой конец, на себе пробуй, но больные тебе не подопытные!
— Дмитрий Андреевич, а я слышал, вы тут операции новые придумывали и за спиной Ермакова, старого заведующего, их внедряли, было такое?
— Было, но я не нарушал канонов! Я совершенствовал оперативные приемы, а это, как ты сам понимаешь, не одно и то же! Совершенствовать мастерство, не нарушая канонов, — это наша святая обязанность. Нарушая канон, ты пополняешь свое личное кладбище. Усек?
Юра проникся. Пока я оставался в ЦРБ, он больше не чудил.
Зато травматолог Брыу блеснул мастерством и эрудицией: взял и наглухо ушил укушенную рану лица.
Пастуха Семенова укусила за щеку лошадь. Бедолагу доставили в хирургию, вызвали Степана, тот ушил рану и со спокойной совестью отпустил пастуха домой.
Через пару дней Семенов поступил к нам в тяжелейшем состоянии с флегмоной лица. Я взял его в перевязочную, распустил все швы и сцедил триста миллилитров жидкого гноя.
— Степа, ну как же так? — начал я отчитывать незадачливого эскулапа. — Зачем рану ушил? Ты что, не знал, что она инфицированная?
— Конечно, знал, все укушенные раны считаются инфицированными! Дмитрий Андреевич, вы же сами нас учили, что шить можно только лицо!
— Не наглухо, как ты сделал! А наводящие швы наложить! На-во-дя-щие! Понимаешь? И не смей даже заикаться о том, что при наличии мощных антибиотиков можно нарушать каноны!
— Я так не говорю, а антибиотики я и на самом деле назначил!
— Как же ты их назначил, если даже не госпитализировал пострадавшего в стационар?
— Я предлагал, а он не захотел! А антибиотики я назначил в таблетках.
— Да, конечно, пастух Семенов бросит все и пойдет таблетки покупать — на те деньги, за которые он может самогоном разжиться!
— Но он же обещал! — чуть не плача защищался Степан.
— Степа, ну ты меня удивляешь, поверил полупьяному пастуху! Значит так, с сегодняшнего дня все большие и инфицированные раны лица подлежат госпитализации. Если отказываются, то брать письменный отказ. Все! Это мое распоряжение, и горе тебе, если ослушаешься! Надеюсь, больше ты меня не расстроишь?
— Нет, Дмитрий Андреевич, не расстрою, — пообещал травматолог.
И сдержал слово! Он больше чем расстроил — он подвел меня под полное служебное несоответствие и выговор одновременно!
Ни для кого не секрет, что человеческие доктора, особенно хирурги, лечат иногда и животных. Я тоже грешил этим: несколько раз купировал уши собакам, обрезал хвосты щенкам, кастрировал кабанов и котов. Каждый хирург делал это — правда, только для хороших знакомых и только списанными или своими личными инструментами.
Степа пару раз ассистировал мне на подобных операциях. Знал бы, чем это все закончится, и близко бы не подпустил.
Лежал у нас с обширными ожогами некто Лапин. Мужичонка никчемный, тунеядец, как и все его друзья-собутыльники. Лапин набрался с дружками самогона больше положенного, жена не вытерпела и велела его в баню отнести. Ночью он проснулся, закурил и сотворил пожар. Баня сгорела, виновника успели спасти, только спина и ягодицы у него обгорели.
Ожоги — термическое поражение, больной достался Степану. Что-то у них не заладилось с первого дня, Лапин постоянно просил заменить врача. Я ему объяснил, что травматолог у нас один, и, если что не так, можно обратиться в областную больницу, в специализированное отделение термических поражений. На время пациент притих, а оказалось — затаился.
— Дмитрий Андреевич, а можно вам как заведующему жалобу высказать? — неожиданно для всех на утреннем обходе спросил Лапин и посмотрел на Брыу.
— Слушаю вас, — разрешил я.
— Я больше в гнойной перевязочной перевязываться не буду! Отказываюсь! Прошу разрешить мне перевязываться на втором этаже в чистой!
— Что за фокусы? Это почему еще?
— А вы у травматолога спросите! — прищурился Лапин.
— Мне нечего сказать, — слегка покраснел Степан. — Не знаю, почему этот пациент оказывается перевязываться на третьем этаже.
— Да все вы, доктор, знаете! — громко произнес обожженный тунеядец. — Раз вы не хотите говорить, тогда я скажу!
— Говорите, говорите, я жду! — живо заинтересовался я.
— А отказываюсь я, товарищ заведующий, потому что я человек! И лежать на столе, на котором вчера собаку оперировали, я отказываюсь!
— Какую собаку? — не совсем понял я.
— А вот они вчера, — Лапин ткнул грязным пальцем в сторону травматолога, — с приятелями собаку в гнойной перевязочной оперировали. А собака большая, лохматая, овчарка, кажется.
— Степан, это что еще за новости? — я гневно посмотрел Брыу в глаза. — Какую собаку ты вчера оперировал?
— Шеф, не ругайтесь! У моего соседа собака под машину попала, перелом ноги, обеих берцовых костей со смещением, ну попросил помочь, собака умная, жалко усыплять. У них же все как у людей!
— И что дальше?
— Ну, что, мы снимки сделали и прооперировали, я гвозди Богдановские ретроградно вбил, вроде нормально.
— Я не об этом, хорошо получилось, не сомневаюсь, ты отличный мастер. Я спрашиваю, почему вы притащили собаку сюда?
— А куда ее было? — наивно спросил травматолог.
— Надеюсь, вы решите мой вопрос? — перебил Лапин.
— Все решено, где перевязывали, там и будут дальше перевязывать! У нас перевязочная два раза в день моется и кварцуется.
— Сами бы, поди, не захотели там перевязываться! Вчера собаку, сегодня свинью притащат, а ты лежи, Лапин, нюхай все это!
— А ты, Лапин, не пил бы — и к нам не попал бы, лежи и молчи! — не выдержал я.
— А я молчать не буду! Я к главному врачу пойду, пусть он мне объяснит, почему меня, человека, после собаки перевязывают!
— Лапин, вас уже можно и на амбулаторное лечение перевести, — сказал травматолог. — Вы уже в стационаре не нуждаетесь.
— Пока я еще лежу в отделении, будете меня перевязывать, где положено, а сейчас иду к главврачу! — пролаял алкоголик и вышел из палаты.
Мы остались вдвоем с Брыу.
— Дмитрий Андреевич, его надо остановить! — выпалил Степан.
— Зачем, это его право. Пусть идет, жалуется.
— Так вы же ни при чем!
— Доля такая у заведующего: отвечать за все, что в отделении творится.
— Дмитрий Андреевич, вы простите нас, больше такого не повторится!
— А больше и не надо, Степа, — как можно мягче ответил я. — Если Лапин поправился, то выписывай его, только без ругани, спокойно.
