Борис Хазанов - Пока с безмолвной девой
«Ну, положим, это не государственная тайна, — заметил начальник. — Но, знаете ли…»
«Сжигать?» — спросил Иванов.
«Погоди. Я сам разберусь. Неси всё ко мне».
Груда растрёпанных папок с фотографиями, заметками, таблицами была сгружена на стол начальника, сам он возвышался в кресле под отсвечивающим портретом.
Профессор Аркадий Михайлович откашлялся.
«Я уже сообщил вашим подчинённым… Мне очень жаль, что я отнял у вас столько времени. Дело в том, что… Короче говоря: я передумал ехать за границу. Может быть, как-нибудь в другой раз. А сейчас я… я хочу вернуться. Пока ещё не поздно, дайте, пожалуйста, указание подчинённым. И, если не трудно, распорядитесь, чтобы мне вызвали такси».
Капитан воззрился на профессора.
«Такси? — Он покачал головой. — Такси в это время уже не работает».
Будучи деликатным человеком, он не мог подыскать нужные слова, чтобы перейти к скользкой теме.
«Видите ли, — промолвил он наконец. — Вы, вероятно, знаете, а если забыли, то вынужден вам напомнить. Хранение порнографических материалов преследуется законом».
«Но какие же это порнографические материалы? Это…»
«Как же это так, — продолжал начальник. — Вроде бы серьёзный человек, профессор… А это что у вас?»
«Стихи».
«Вы что, поэт?»
«Не поэт, а так… Я для себя пишу».
«Но всё-таки. Вы эти стихи распространяли? Кому-нибудь показывали?»
«Да никому я не показывал, — сказал устало приезжий. Он поднял глаза на капитана. — Они там собираются жечь мои вещи».
«Не беспокойтесь. Они своё дело знают».
«Моя феска…»
«Какая феска? А… ну да. Можете не беспокоиться. Хм. Как же нам теперь быть-то, а?»
«Но я же вам объяснил. Это совсем не порнографические материалы».
«А что же это, по-вашему?»
«У меня есть отзывы. Академик Воложинский позитивно оценил мои работы».
«Вот, например, это, — говорил, роясь в папке, начальник. — Ведь это же чёрт знает что такое».
«Товарищ капитан, вы извините, что я так прямо спрашиваю, — сказал Аркадий. — Вы же видите, что наркотиков у меня нет, оружия нет. А это — разве такие материалы запрещены к провозу?»
«Что запрещено, а что нет, на этот предмет есть инструкция. И она не подлежит оглашению. Но я вам отвечу: да, конечно. Запрещены и подлежат изъятию».
«Они жгут мои вещи. Что же я теперь надену?»
«Это другое дело. Обыкновенная санитарная мера. Да и зачем они вам? Они вам всё равно больше не пригодятся».
«Я возвращаюсь. Закажите мне такси».
«Вам русским языком сказано. — Начальник очевидным образом начал терять терпение. — Что такое? — спросил он строго. — Я занят!»
Иванов в дверях доложил, что досмотр личных вещей окончен. «Хорошо, можешь идти… Вы хотели объяснить?»
Посетитель, утомлённый жизнью, сидел, опустив голову на грудь, — не то задумался, не то дремал.
«Э, э, — сказал таможенный капитан, заглянув для верности в паспорт задержанного, — Аркадий Моисеевич. Товарищ профессор! — Профессор очнулся. — Здесь спать не положено».
«В самом деле? — спросил приезжий. — А я и не заметил. Представьте себе, я даже видел сон. Как будто я сижу перед вами. И будто вы мне говорите…»
«Угу. Вот я и говорю. — Начальник широко и сладко зевнул, он тоже устал. — Работаешь, отдыха не знаешь… Что там ещё?»
В полуоткрытую дверь снова просунулись седые ресницы и бесцветные глаза таможенника Иванова.
«Кругом марш! — зарычал начальник. — И чтоб больше без вызова… Извините, — продолжал он, стуча пальцами, — с этим народом… Так вот. Что я хотел сказать. Забыл. Вот память. Или это вы мне что-то собирались сказать?»
«Я говорю, вы мне приснились…»
«К сожалению, не приснился. Так, э…?».
«Мой труд. Рукописи…» — пролепетал Аркадий.
«Какие рукописи — стихи, что ль?»
«Труд всей моей жизни. Encyclopaedia Corporis Feminini».
«Это что, по-еврейски?» — спросил начальник.
«По-латыни».
«Ага. А по-русски?»
«Энциклопедия Женского Тела, сокращённо ЭЖТ. Я составляю энциклопедию и уже дошёл до ключиц».
«До ключиц?»
«Да. До ключиц и подключичных ямок».
«А вы как, — осведомился с опаской начальник, — начинаете с головы или… или снизу?»
«Ни снизу, ни сверху, а в алфавитном порядке. И, как видите, уже дошёл до буквы К. Понимаете, товарищ капитан…»
«Да бросьте вы — какой я вам товарищ».
«Прошу извинить. Понимаете… женское тело. Вам понятно, что я имею в виду?»
«Вроде бы да, — сказал капитан. — Только я не понимаю: какое отношение всё это имеет, так сказать, к нашей действительности. К задачам, так сказать, поставленным перед нашим народом».
«К задачам? О, уверяю вас, самое непосредственное. Самое прямое отношение. — Профессор оживился и стал объяснять. — Так вот, тело женщины…»
Увлёкшись, он сопровождал свою лекцию широкими округлыми жестами. Начальник внимал ему, несколько сбитый с толку.
«Не какой-нибудь конкретной женщины, а женщины как таковой — ноуменальной, если так можно выразиться, женщины. Тело женщины может быть рассмотрено с разных точек зрения. С точки зрения искусства это воплощение гармонии и совершенства. С семиотической — знаковая система. Существует даже астрология женских форм. В самом деле, тело Венеры, или Астарты, или, если хотите, даже любой девушки на улице, рассмотренное на определённом уровне абстрагирования, — это микрокосм, в котором сконцентрирован и отражён макрокосм, то есть Вселенная. Вы постоянно наталкиваетесь на параллели и аналогии, повторения и созвучия. Возьмём хотя бы, в качестве примера…»
«Иванов!» — рявкнул начальник таможни.
Иванов появился на пороге.
«Увести».
И профессор Аркадий Михайлович, не успев закончить свою мысль, был довольно бесцеремонно препровождён в зал. Там его ждали.
Действительно, время шло, а он всё ещё не прошёл личный досмотр.
Цинковые столы были очищены, таможенница, величественная усатая дама на высоких каблуках, в мундире, еле сходившемся на её груди, в погонах старшего лейтенанта, указала ему на дверь в каморку для обысков. Там сидела на табуретке карлица баба Собакина, чтобы принять от него одежду. Задержанный покосился на женщин.
«Мы не смотрим», — густым голосом сказала таможенница.
«Насмотрелись», — буркнула баба Собакина.
«Бельё тоже снимать?» — спросил он, стесняясь своих ветхих подштанников.
Старшая лейтенантша велела открыть рот, велела повернуться спиной. «Два золотых зуба, — сказала она кому-то, — два из белого металла. — Присев на табуретку, продолжала диктовать: — Средней упитанности, астенического сложения. Мышечный аппарат повышенной дряблости».
Тем временем карлица вынесла одежду задержанного в зал и вернулась в шуршащем клеёнчатом переднике, который ей пришлось подвязать под самой шеей, чтобы не наступать на него.
«Ноги расставить. Поднимите… И мошонку тоже. Венерическими болезнями болели?»
«Не болел», — сказал испуганно Аркадий Михайлович.
Шлёпая босыми ногами, он проследовал за Собакиной в диагностический кабинет. Здесь было темно и жарко, жужжал аппарат. Аркадию Михайловичу указали на табурет возле двери. Понемногу глаза привыкли к темноте.
Дородная таможенница сбросила туфли, расстегнула и повесила на крючок тесный мундир, форменную юбку и осталась в сорочке, после чего тоже облачилась в клеёнчатый передник. Он не доходил ей до колен. Баба Собакина, исполнявшая по совместительству обязанности техника, взгромоздилась на что-то перед пультом управления. «Боком. Вы что, плохо слышите? Голову наклонить», — командовала лейтенантша; Аркадий втиснулся в тесное пространство между экраном и аппаратом. Сверху опустилось что-то и подпёрло ему затылок. Грудную клетку обхватили металлические лопасти.
«Руки на голову. Не дышать».
Начался внутренний досмотр, во время которого старшая лейтенантша диктовала незримому секретарю диагностические находки. Слава Богу, думал приезжий, хоть внутри ничего подозрительного не нашли, в отличие от паспортного контроля и досмотра вещей. Агрегат гудел, видимо, от перегрева. Как вдруг густой голос из-за экрана произнёс: Стоп!
«Стоп, стоп, стоп, — приговаривала таможенница; руки в перчатках, просунувшись снизу, схватили за бёдра Аркадия Михайловича и рывком повернули боком, потом другим боком, — вот тут-то мы тебя, голубчика, и поймали. Собакина! Ну-к, позови капитана».
Капитанские сапоги вошли в комнату и стали рядом с толстыми ногами старшей лейтенантши. Пот струился по лицу задержанного. Начальник спросил сквозь гудение аппарата:
«Где у вас спрятано оружие?»
«Какое оружие?» — растерянно спросил Аркадий.
«Не валяйте дурака; обыкновенное».
«У меня нет оружия».
«У вас в сердце пуля. Ведь это пуля?» — спросил капитан, и таможенная лейтенантша подтвердила:
