Леонид Сергеев - Самая счастливая, или Дом на небе
— По-моему, у вас это лучше получается. Я заметил, с каким старанием девчонки копируют ваши движения. Когда вы танцуете, даже я невольно начинаю двигаться… Тогда кажется — вы живете на облаках.
— Нет, я очень земная, — она качнула головой и немного смутилась от такого откровения; потом поспешно заговорила об ученицах: — У меня есть две очень талантливые девочки, и как жаль, что здесь у нас всего лишь любительская студия.
— У меня целое созвездие талантов, — шутливо провозгласил он. — Дети все талантливые, только по мере взросления эти таланты куда-то улетучиваются.
— Нет, нет, правда. Девочки удивительно талантливые. Такие музыкальные, впечатлительные, с прекрасными данными, прямо-таки прирожденные танцовщицы.
— Вот это и есть самое интересное в нашей работе — выявить и развить то, что заложено в ребенке, то, к чему он имеет явную склонность, — рассудительно сказал он. — Ну и конечно, воспитать вкус, помочь ребенку почувствовать радость открытия.
Она слушала внимательно, и улыбка не сходила с ее лица, и он видел в этой улыбке понимание.
Через неделю, в день зарплаты, они встретились в бухгалтерии и потом вместе вышли из клуба. Весна была в самом разгаре, она наступила внезапно, с бешеной взрывной энергией, — казалось, происходило настоящее крушение всего, что прочно устоялось за зиму.
— Какая чудная погода! — ликующим голосом сказала она.
— Да, замечательная, — согласился он и вдруг выпалил одним духом: — А не поехать ли нам на днях за город? У моего приятеля есть дача в Мичуринце. Он живет там только летом, а сейчас дал бы мне ключи, — он посмотрел ей прямо в глаза.
Она не удивилась, только ее улыбка чуть дрогнула от выбранной им скорости. На секунду ее лицо стало серьезным, но она пересилила себя, снова улыбнулась и твердо сказала:
— Поедем!
— Когда вы сможете? Например, в субботу сможете? Дня на два-три?
— Смогу, — она кивнула и покраснела, устыдившись собственной смелости.
Потом, как бы оправдываясь перед собой, сказала:
— Я всю жизнь делала то, что нужно, часто даже против своей воли. Разочек я могу устроить себе праздник, поступить так, как хочется.
Они уехали из города почти бессознательно, забросив все дела, не предупредив домашних, без всяких предосторожностей, забыв о приличиях и границах дозволенного, заранее принимая все обвинения и усмешки. И чем дальше состав удалялся от города, тем на большее расстояние отбрасывались все их заботы. Они ощущали себя пленниками, внезапно получившими свободу.
День был безоблачный и жаркий, — казалось, сама природа благословляла их на бездумный и счастливый отдых. Выйдя из вагона на платформу, они очутились в сверкающем свете — и станция, и поселок были залиты солнцем… Электропоезд скрылся за поворотом, и наступила тишина, только в верхушках деревьев слышался бойкий говор птиц, а внизу, вдоль платформы, звонко журчал ручей.
— Господи, как здесь красиво! — воскликнула она, пронизанная восторгом. — И какой чистый воздух!
— Да, наконец-то мы выбрались из города, — он шумно вздохнул, в полной мере ощущая всю накопившуюся ностальгию по природе.
Они пошли мимо дач с цветущими фруктовыми деревьями, вокруг которых вились осы, миновали какие-то беседки, клумбы, скамейки и очутились около запущенного участка, на котором стоял щитовой летний дом с застекленной террасой.
В доме имелись маленькая прихожая с газовой плитой и рукомойником и большая светлая комната, так сильно пропитанная солнцем, что казалась наполненной золотистым древесным настоем. В комнате была чистота и порядок: на столе — отглаженная скатерть, в углу — шкаф с книгами, около которого стояла корзина с прошлогодними, но еще довольно упругими и ароматными яблоками, у стены — аккуратно застеленная тахта.
— Какой пахучий дом! — зажмурившись и принюхиваясь, она раскинула руки, протанцевала через всю комнату и устало присела на тахту.
— И как здесь спокойно! — проговорил он, распахивая створки окна в цветущие кусты.
Они приготовили обед и отметили свой приезд чаепитием с яблоками. Только теперь они поняли, как истосковались по природе, как хотели пожить без разного рода ограничений, уединенно, вдвоем. С каждой минутой они все больше открывали друг в друге общее, и их смутное влечение все явственней переходило во влюбленность. Они еще не могли смотреть на свои отношения отстраненно, осмыслить счастливую естественность всего происходящего, поскольку сиюминутное счастье трудно оценить; пока они считали свое уединение всего лишь некой компенсацией за годы безотрадной повседневности.
Вечером к ним заглянул сосед, который до этого хлопотал вокруг своего дома и с повышенным интересом наблюдал за вновь прибывшими. Это был пожилой мужчина с гримасой недовольства на лице. Познакомившись, он тут же выложил все поселковые новости и пожаловался на прогнившую за зиму крышу и покосившийся забор. Он начал было рассказывать о каких-то застройщиках стяжателях, но, заметив отрешенные улыбающиеся лица, смолк и сам почувствовал нелепость подобной болтовни. На минуту, заразившись чужой радостью, он захотел сгладить произведенное впечатление: доверительно сообщил о количестве заготовленных солений и пригласил опробовать их.
— Спасибо, — поблагодарила она.
— Как-нибудь в другой раз, — заключил ее спутник с выражением легкой иронии.
Когда сосед ушел, они решили прогуляться по поселку. Он обнял ее за плечи, и, весело переговариваясь, они направились в сторону станции.
Они шли, раскачиваясь в такт шагам, и смеялись по каждому пустяку; они светились радостью и, казалось, одним своим видом высвечивают уже темнеющие проулки. Эта откровенная радость разносилась невидимым ветром и невольно передавалась другим: завидев их дачники в садах приостанавливали работу и начинали улыбаться; подростки, гонявшие на велосипедах, оборачивались и прищелкивали языками; а одна старушка, посчитав их молодоженами, подозвала и предложила взять кактус, который, по ее словам, цветет только в счастливых домах.
— Берите, берите, — повторяла она, видя их нерешительность.
Так, с горшком в руках, они и гуляли дальше. Около станции в одном палисаднике услышали шорохи и заметили — из-за шиповника со жгучим любопытством за ними следят две рыжие девчонки — по виду сестры. Поедая парочку глазами, сестры шушукались и хихикали.
— Видали подарок?! — сказал он, кивая на горшок с кактусом.
Старшая девчонка смутилась, присела на корточки и стала что-то перебирать на земле, а младшая заявила:
— А мы подобрали птицу. У нее перебито крыло. Сейчас принесу.
Она побежала к дому и вернулась с картонной коробкой, в которой на травяной подстилке лежал скворец с неестественно оттопыренным крылом.
— Господи, какое злодейство! — проронила она.
— Какой-то мальчишка-дуралей, — пояснил он и обратился к девчонкам: — Давайте мы его возьмем, попробуем подлечить.
— Пожалуйста, берите.
Дома они осторожно ощупали крыло скворца и пришли к выводу, что оно не перебито, а сильно ушиблено, но все же смазали его йодом и, расправив перья, прижали к тельцу птицы. Потом накрошили в коробку хлебных крошек и поставили блюдце с водой.
Перед сном они некоторое время сидели на ступенях террасы и, вдыхая теплый ночной воздух с запахами цветений, смотрели на зеленоватый полумрак кустов, сквозь которые тускло блестели станционные фонари. Он испытывал радость — чего еще желать? — сидит рядом с красивой умной женщиной у порога уютной обители, никуда не спешит и его совершенно не преследуют суетливые городские картины. Она на мгновенье задумчиво притихла, но когда он спросил: «Взгрустнулось? Что-нибудь дома?», вцепилась в его локоть.
— Нет, нет, все хорошо, — на ее лице появилась прежняя улыбка. — С вами мне легко, — она провела ладонью по его руке.
Они проснулись от утреннего солнца и птичьего щебетанья. Вся комната была освещена желтым светом. Скворец, выскочив из коробки, в сильном возбуждении бегал по столу, подпрыгивал, махал крыльями и громко кричал, но все-таки из-за ушибленного крыла взлететь не мог. Он был очень красив: черный со светлыми крапинками, длинноногий, длинноклювый, с глазами — крупными бусинами.
Когда они встали, скворец начал трогательно прихорашиваться: попеременно вытягивал крылья и клювом расправлял перья.
— Кажется, он поправляется, — с сияющим лицом сказала она, — этот свидетель нашего грехопадения.
— Наоборот, свидетель нашей любви, — ответил он, безмятежно потягиваясь и распахивая окна настежь. — Пойду насобираю ему жуков.
— А я приготовлю нам завтрак.
День начинался еще более жаркий, чем предыдущий, — в открытое окно текло горячее испаренье цветов. После завтрака они отправились в лес, который возвышался за железнодорожным полотном; забрались на насыпь, и перед ними открылся луг со множеством ярко-желтых одуванчиков.
