Клас Эстергрен - Джентльмены
Я хочу запомнить его таким: человеком с неисчерпаемыми ресурсами, силами, которые он расходовал на абсолютную чепуху, чисто символические достижения ради достижений.
— Вздохнем перед смертью, Класа, — предложил Генри. — Сделаем передышку, рванем в город, может быть, сегодня появится солнце.
Уже несколько дней было холодно, но бесснежно: снег на крышах стаял, сосульки исчезли, улицы подсохли и пылили. Сквозь облачную пелену время от времени можно было разглядеть, что солнце и вправду существует, что оно может выглянуть в любую минуту.
— Давай двинем в город, посмотрим, что и как, — предложил Генри. — Весна на подходе.
Мы спустились к Слюссен, прогулялись по Шепсбрун, продуваемому ветром, и ненадолго остановились на мосту Стрёмбрун, чтобы понаблюдать за бурным потоком Стрёммен.
Дело было ближе к вечеру в конце апреля, на улицы вышло довольно много народу, который, вероятно, также гулял в поисках весны и, если не считать пары крокусов, приходилось довольствоваться тем, что дамы скинули шубы. Это уже можно было считать признаком перемен. Каток в Королевском саду был заброшен, он отслужил сезон и был покинут за ненадобностью.
— Я в этом году ни разу не покатался, — сказал Генри.
— Я тоже, — отозвался я. — Чем мы вообще занимались всю зиму?
— Хороший вопрос, — сказал Генри. — Черт побери! Ветер нам в паруса, парень! Скоро начнется самое интересное.
— Для тебя, может быть. Но не для меня.
— Чепуха на постном масле. Пойдем в «Вимпис».
— «Вимпис»? — повторил я. — Какого черта там делать?
— Выпьем по эспрессо и почувствуем себя как дома, в Лондоне, — ответил Генри.
Я сдался, мы перешли улицу Кунгстрэдгордсгатан и вошли в бар под звуки той песни Элтона Джона, которую слушали по дороге в Вэрмдё. Мы забрались на стулья у барной стойки, расстегнули пальто, запихнули кепки в карманы и огляделись по сторонам.
— Здесь я всегда как дома, — сказал Генри. — Даже не представляешь, сколько часов я просидел в «Вимпис» в Лондоне. А «Вимпис» везде одинаковы…
Генри аккуратно развернул носовой платок, очень громко высморкался, затем так же аккуратно сложил платок и спрятал в карман. Я не особо размышлял над этим, но мне много лет не доводилось видеть, чтобы кто-то пользовался батистовыми носовыми платками.
Мы заказали по двойному эспрессо, и Генри, насвистывая под тягучую мелодию Элтона Джона, достал из бордового кожаного футляра маленький перочинный нож. Он принялся подрезать и чистить ногти, прерывая маникюр лишь для того, чтобы время от времени взглядывать на новых посетителей. Мне это казалось хамством.
Когда нам подали эспрессо, Генри достал серебряный портсигар с инициалами «В. С.» на крышке, угостил меня «Пэлл Мэлл» и щелкнул старой зажигалкой «Ронсон», продолжая насвистывать под Элтона Джона.
Кофе приятно согревало изнутри. Чудесное сочетание кофеина и никотина — это вкус большого города, времени, убитого в кафе, ленивого перелистывания иностранной газеты и пустых диалогов в ожидании того, что никогда не произойдет: кровь играет от самого предвкушения.
В баре возник прыщавый подросток на роликах. Он подъехал к стойке, чтобы заказать гамбургер. Генри пришел в восторг от роликов и стал расспрашивать парня обо всем, что касалось их: фирма, цена, техника, погода, дороги. Подросток вежливо ответил на все вопросы, проглотил гамбургер и исчез. Таким образом Генри добывал информацию: если бы он захотел, то стал бы первоклассным детективом.
На смену шатающемуся прыщавому подростку явилась утонченная дама — ровесница Генри. Она элегантно взобралась на соседний стул у стойки и расстегнула тренч, уронив на пол шелковый шарф.
— Я подниму! — услужливо подскочил Генри и нырнул за шарфом.
— Thank you very much, — ответила дама на чистейшем американском.
Генри немедленно наморщил лоб и нелепо прищурил глаза, стараясь выглядеть неотразимо обаятельным. Я и раньше видел эту мину, его репертуар я знал от и до.
Монотонно подпевая Элтону Джону, Генри закурил новую сигарету, достав ее из своего шикарного портсигара, и искоса взглянул на американку. Та заказала гамбургер и «Кока-колу», достала из сумки карту Стокгольма и развернула ее, заслонив чашку Генри. Тот не имел ничего против вторжения и принялся следить, как американский палец прогуливается от Ратуши к площади Густаф-Адольфа, через Королевский сад до пересечения Хамнгатан и Кунгстрэдгордсгатан, где и располагалось заведение «Вимпис».
— Nice promenade! — осмелился Генри.
— Certainly, — улыбнулась американка.
— Are you searching for something especially?
— Aren’t we all searching for something especially?
— Very wise, — отозвался Генри-чаровник. — Very wise indeed. I am a very simple kind of fellow and I meant a house, an address…
— Well, where do you live? — спросила американка с набитым ртом, не утратив при этом ни капли утонченности. Вероятно, этот трюк был хорошо отработан.
— I live here, — сказал Генри. — Неге on Söder. — Грубый палец ткнул в середину Хурнсгатан. — Where do you live?
— In New York.
— Nice, nice.
— It’s not nice in New York. It’s a lot, but sure it isn’t nice.
— Oh, I see, — отозвался Генри с безгранично заинтересованным видом.
— Do you want to show the Old Town to me? I haven’t been there yet.
— Of course, you must see the Old Town. With pleasure, — сказал Генри. — Слушай, — обратился он ко мне, — я на экскурсию. Увидимся вечером. А может, завтра утром.
Я не только не возражал, но и от всего сердца желал ему удачи. Мы пожали друг другу руки и подмигнули. Как английские асы перед рейдом к немецкому фронту.
— Cherryo, old chap![75]
На улице снова моросило, и Генри — пианист, боксер и дамский угодник — поднял воротник пальто, нахлобучил кепи и, без умолку болтая, помог американке перешагнуть через лужу на тротуаре. Именно так все и должно было быть. Я посидел еще немного в «Вимпис», слушая вечную песню Элтона Джона и провожая взглядом Генри, пока тот не скрылся в Королевском саду, все оживленнее жестикулируя. Я мог лишь от всего сердца пожелать удачи этому неисправимому джентльмену. Больше мне не суждено было его увидеть.
Далее все происходило быстро. После долгой прогулки по дождливому и пустынному городу я отправился домой к ужину, пребывая в отнюдь не дурном расположении духа. Я купил кое-какой еды, а после ужина собирался поработать. Давно пора было собраться с силами и дописать эту проклятую «Красную комнату», чтобы к лету разделаться со всеми обязательствами.
Явившись домой около пяти, я обнаружил Лео за кухонным столом. Он спал, положив голову на клеенку и, вероятно, предварительно высосав полбутылки водки. Разбудить его не удавалось. Я разозлился до слез и ругался как сапожник. Вся наша работа шла псу под хвост! Стоит оставить Лео без присмотра, как он нарушает все запреты, как маленький ребенок.
В порыве гнева я схватил его под мышки и потащил в комнату. Только тогда он очнулся и стал бормотать что-то нечленораздельное, хихикать, сердиться, благодарить за помощь и говорить, что он меня любит. Оказавшись в постели, Лео снова погрузился в глубокий сон.
Я приготовил легкий ужин — размороженные тефтели и шпинат, сварил кофе, налил его в термос и удалился в библиотеку. Закрыв дверь, я уселся за стол и принялся разбирать бумаги. Вскоре меня полностью поглотила «Красная комната», которая теперь, в новом свете, казалась мне весьма искусно меблированной.
Я не мог и представить себе, что скоро все это можно будет назвать последней встречей с братьями Морган.
Спустя сутки я попытался открыть глаза, чтобы оглядеться и понять, где я нахожусь, — но напрасно. Я не мог открыть глаза: разъедающе резкий свет с потолка причинял мне невыносимую боль. Пришлось довериться слуху: это было чуть приятнее. Я услышал шарканье деревянных подошв по линолеуму — быстрые проворные шаги в коридоре, хлопанье дверей, звон металлических инструментов в стальных лотках и голоса: мужские и женские, называющие имена, регистрационные номера и прочие данные.
Спустя сутки я очнулся, предположительно, в больнице, в отделении интенсивной терапии, с адской головной болью. В башке что-то гудело, шумело и взрывалось, и я счел за благо не открывать глаза.
Но кто-то — вероятно, ночная дежурная, которой поручили опеку надо мной, — заметила мои старания и сказала:
— Привет, Клас, ты слышишь меня?
— Я ж не оглох, — проговорил я заплетающимся языком.
— Конечно, не сдох! — радостно подхватила дежурная.
— Не оглох! — раздраженно повторил я. — Возьми меня за руку, пожалуйста, — попросил я и тут же почувствовал прикосновение маленькой теплой ладони, — и расскажи, что произошло.
— Я ничего не знаю, — ответила дежурная. — Я только что пришла, но остальные говорят, что ты упал и довольно-таки сильно ударился головой.
