Йоханнес Зиммель - Любовь - только слово
— Что-то серьезное?
— Наберитесь мужества, господин Оливер.
— Черт возьми! Что же произошло?
— Ваша мать… Она… Она уже не в клинике…
— А где?
— Неделю назад ее навестил ваш отец… У них был большой скандал. Ваш отец кричал, мне об этом позднее рассказали сестры. Ваша мать тоже кричала не переставая. Говорят, это было ужасно.
— О чем шла речь?
— О некоем докторе Виллинге. Сестры не хотели мне говорить, кто это. Вы его знаете?
— Да. Он был пациентом этой клиники. Но умер, когда поступила моя мать. Но она полагает, что он еще жив. Последняя надежда в ее жизни.
— Теперь я понимаю. Сестры сказали, что ваша мать угрожала отцу этим доктором Виллингом, который якобы будет представлять ее интересы. Говорят, она твердила о разводе и о том, что хочет получить все деньги. Бедная женщина.
После скандала с моим отцом (это я тоже узнал от Тедди) профессор заявил, что снимает с себя всякую ответственность за здоровье матери.
Когда я приехал в Эхтернах, мне дали адрес психиатрической лечебницы, расположенной за городом в идиллическом местечке. Чудесная местность. На всех окнах решетки. Врач упрашивает меня отказаться от визита к матери, но я настаиваю.
— Она сейчас находится под воздействием психотропных средств. Я боюсь, что она вас не узнает. Она никого не узнает.
— Я хочу к своей матери. Я хочу видеть ее.
И вот она передо мной. Лицо ее стало совсем крошечным. Зрачки размером с головку английской булавки. Она меня не узнает.
— Что вам надо? Вас прислал мой муж? Вы что, его адвокат? Убирайтесь вон отсюда, иначе я позову доктора Виллинга!
— Мама!
— Убирайтесь!
— Мама.
— Вы что, не слышите? — Она хватается за шнур звонка. Появляются два санитара в белых халатах.
— Уберите вон отсюда этого негодяя. У него яд в кармане.
Один из санитаров тихонечко шепнул мне на ухо:
— Выходите. Видите, она не в своем уме.
Я выхожу. В коридоре встречаю врача.
— Извините, доктор, мне следовало бы послушать вас.
Он пожимает плечами.
— Ну, может, так даже лучше. Теперь вы сами убедились.
— Есть надежда?..
— Надежда — это пока все, что у нас есть.
— Мать ни в чем не нуждается?
— Некий господин Бенке приносит для нее арахис. Она кормит им птиц. Это улучшает ее настроение. Мы готовы исполнить любое ее желание, ей нужно только попросить об этом.
— Кого, вас?
— Да. Мы сообщаем это вашему отцу, и он присылает все необходимое.
— Но у моей матери есть собственный счет в банке.
— Уже нет.
— Как это?
— Человек в таком состоянии, как ваша мать… Извините… недееспособен. Ваш отец распорядился заблокировать ее счет. Он потребовал, чтобы для нее был назначен опекун. Господин Мансфельд, ваша мать находится в наших надежных руках. Мы делаем для нее все, что в наших силах. Конечно, мы не в состоянии творить чудеса. Вы понимаете, что я имею в виду.
— Да, я понимаю, что вы имеете в виду. Всего доброго, господин доктор.
Глава 4
Пыль. Пыль. Слева виноградник, справа море. Через час мы будем на месте, говорит миссис Дурхам. На воде неподвижно лежат несколько лодок. Так жарко. Все такое чужое. Скоро я буду на месте. Верена сказала, что постарается в эти дни побыстрее уехать в Портоферрайо и ждать прибытия шестичасового корабля. Поэтому я попросил миссис Дурхам поторопиться.
Верена. Я так давно ее не видел, не целовал. Черный «ягуар» тащится перед нами, меня это просто бесит, целый час мы уже едем за ним. Он что, думает, что улица принадлежит ему? Надо его обогнать. По крайней мере, пусть он возьмет вправо. Миссис Дурхам сигналит, «ягуар» принимает вправо. Миссис Дурхам обгоняет «ягуар» у которого голландские номера и который весь в пыли. Красивая машина. Гораздо больше по размерам, чем тот, что был у меня. Уже довольно давно у меня нет моего маленького белого «ягуара».
Глава 5
Мы обгоняем голландский «ягуар», и я вспоминаю о своем «ягуаре», который выставлен на продажу в фирме «Коппер и К°». А покупатель еще не нашелся. Надеюсь, найдется, тогда у меня будут деньги.
Я оплатил уже семь векселей, а тут мама угодила в сумасшедший дом, и ее счет заблокировали. Я попытался продать свои часы, авторучку с золотым пером и бинокль, но за эти вещи мне предложили ничтожно мало. Вырученных денег едва бы хватило на два взноса. Не желая терять машину, я совершил еще кое-что, за что мне еще долго будет стыдно. Я попросил денег у отца, я позвонил ему и завел разговор о деньгах. Но у него характер покрепче, чем у меня.
— Денег я тебе не дам. У тебя есть все необходимое. Или объясни, на что они тебе нужны.
— Нет, этого я сделать не могу.
— Тогда до свидания. Всего хорошего.
А затем проходит восемь недель, и, согласно договору, я должен делать очередные взносы. Во Фридхайм приезжает господин от «Коппер и К°» и забирает мой «ягуар» из гаража фрау Либетрой. Верене я вру.
— Автомобиль мне никогда не принадлежал, понимаешь? Отец давал его мне на время. Из-за матери мы постоянно ссорились с отцом. Поэтому он потребовал вернуть «ягуар».
— Но как ты собираешься поехать в Италию?
— На поезде.
— А на остров?
— Предположим, на автобусе.
— Ты так любил свою машину!
— Все будет нормально. И, кроме того, это не мой автомобиль, я же тебе только что сказал.
Это было в мае, когда я врал Верене. Но я врал ей и раньше, хотя мы договаривались говорить друг другу только правду. Я не хотел врать Верене. Это все из-за страха. Я боюсь ее потерять. Я страшно этого боюсь. В тот вечер четвертого марта, когда Манфред Лорд рассказывал о визите к нему Геральдины, я так страшно испугался, что едва добрался до интерната.
На следующий день я сидел в гараже фрау Либетрой и ждал звонка Верены. Она никогда не звонила в воскресенье, но в это воскресенье она должна была позвонить. Она тоже была напугана.
Я дождался ее звонка. В трубке раздался ее дрожащий голос.
— Что теперь будет? Что же теперь будет?
— Ничего не будет, — ответил я.
Я не спал всю ночь. Все думал, что сказать Верене.
— А если он все знает…
— Ну ты же слышала, он не верит.
— Он притворяется! Он ждет подходящего момента. Он хочет устроить нам ловушку. Ты его не знаешь! А если эта девчонка придет еще раз…
— Больше она не придет.
— А если у нее действительно есть доказательства? А если эти доказательства уже у него?
— Даже в этом случае он ничего нам не сделает. Он не сможет ничего сделать. У меня тоже есть кое-какие доказательства.
— Какие доказательства?
— Верена, тебе не надо ничего бояться. Твой муж умный человек, очень умный…
— Я тебя не понимаю…
— Верена, ты откуда звонишь?
— С почты.
— Тогда я рискну.
Опасности, что нас кто-то подслушивает, нет. Во Фридхайме прямая телефонная связь.
— Твой муж передает через меня моему отцу книги, понимаешь? А отец также через меня передает книги твоему мужу.
— Да-да, ну и что случилось с этими книгами?
Я объясняю ей, в чем дело.
— Я сфотографировал многие страницы. У меня есть доказательства. Я даже могу шантажировать твоего мужа в случае необходимости. Теперь я такой же, как Лео, как Ганси, как Геральдина. Вчера он вновь передал для моего отца книгу. Я вновь сфотографирую нужные страницы, и чем дольше это будет продолжаться, тем прочнее твой муж будет у нас на крючке. Успокойся. Это самое главное. Твой муж не должен знать, что ты нервничаешь. Еще пару месяцев, и мы будем на Эльбе. Еще пару месяцев, и мы будем вместе. Фирма, которая намерена взять меня на работу, готова уже в конце года выплатить мне долговременный аванс.
Чистая ложь. Никто ничего подобного не обещал.
— Да… Оливер, тогда я могла бы уже до конца года уйти от него!
— Конечно. Ты снимешь квартиру и будешь там жить с Эвелин. К тому времени ты получишь развод, я сдам в школе экзамены и буду уже работать.
Ложь. Опять ложь. Что можно сделать до Рождества, до Нового года? Снять квартиру? На что? Развод. Тогда Верена должна будет во всем сознаться. Но до декабря еще далеко, сейчас только март. Кто знает, что произойдет за это время?
— А сейчас нам нужно быть осторожными. На эти три месяца нам придется прекратить наши встречи в башне.
— Нет.
— Тут у нас, в интернате, есть один мальчик, маленький калека. Он шпионит за мной.
— А я думала, Геральдина!
— Нет.
Теперь я говорю правду, почти правду. Я рассказываю, что разговаривал с Геральдиной и она поклялась мне отомстить. За то что я ее бросил.
Я рассказываю Верене о маленьком калеке, который хотел обязательно стать моим братом и был смертельно обижен, когда я позволил Рашиду спать в своей комнате. Я рассказываю, что наверняка этот калека и Геральдина нашли общий язык.
