Пэт Конрой - Обрученные с Югом
— Шеба, — перебил Чэд. — Но я же не виноват в том, что у вас с Тревором такой отец. И не моя вина, что у Найлза со Старлой так сложилась жизнь. Я даже не виноват в том, что мы с Фрейзер носим фамилию Ратлидж. Я виноват только в том, что совершил сам, лично. Я не могу ничего исправить. Но я прошу у вас прощения.
— Если мистер и миссис Кинг попросят об этом, мы с Тревором простим тебя, — ответила Шеба. — Ради них мы готовы на все, не только на это. Но сначала пусть тебя простит Жаба.
— И я так считаю, — заметил Айк.
— А он-то здесь при чем? — возмутился Чэд, вернувшись к своей обычной надменной манере. — Ему я, кажется, ничего не сделал.
— Ты всей школе сделал, — повысила голос Шеба. — Своим поступком ты оскорбил всю школу. Каждого из нас.
— А вот с этим я не согласен. Я по-другому смотрю на вещи. Я обижал конкретных людей, потому что не привык ставить себя на их место. Привык быть центром вселенной для родителей. Я и сестру все время обижал, дразнил уродиной. Никогда себе этого не прощу.
— Нет ли у кого гигиенического пакета? А то я сейчас, кажется, блевану, — встрял я.
— Слова ничего не стоят, Чэд, — произнес Айк. — В зачет идут только дела. Мы вот с Бетти даже не знаем, где ты живешь.
— Родители не хотят, чтобы мы приглашали вас, — ответила за брата Фрейзер. — Они не сторонники интеграции и никогда ими не станут. Но у нас с Чэдом другие убеждения.
— Вы верите в интеграцию? — спросила Бетти.
— Да, верим, — кивнул Чэд.
— И я тоже верю, — сказал отец. — А люди с возрастом меняются. Это одно из преимуществ, которые дает возраст.
— Отец, а Чэда нужно простить непременно сегодня? — спросил я. — Или мне можно его еще месяц-другой поненавидеть?
— Ты пока не до конца понимаешь, что такое время, сынок. Оно летит до смешного быстро, за хвост его не поймаешь. Порой оно осыпает тебя сотней счастливых случаев поступить правильно. А иногда бросает на лету один-единственный шанс. Смотри не упусти его.
Под пристальным взглядом родителей я медленно подошел к Чэду, и мы обнялись. В этот момент, когда мы неловко сжимали друг друга и что-то бормотали, я ощутил глубину страданий Чэда, отчаяние, которое он пережил в кольце ледяного молчания, когда вся школа объявила ему бойкот. До той минуты я никогда не замечал в Чэде способности испытывать подлинную человеческую боль.
Затем он повернулся к Найлзу с Тревором, протягивая руку. Этот жест напоминал выброшенный белый флаг. Его голос срывался, переходя в крик раскаяния:
— Я все время думаю, ребята, почему я сделал это. Должна же быть какая-то причина. Ну что-то же меня толкнуло на это? И так ни до чего и не додумался. Но это самое подлое, самое мерзкое, что я совершил в жизни. И я не знаю, как искупить вину. А самое ужасное — мне это доставляло удовольствие. Да, я забавлялся, пока не услышал, как Найлз бежит прочь. Вот так вот…
Айк с Бетти подошли, обняли его. Шеба пересекла комнату и поцеловала его в одну щеку, потом в другую с целомудрием монахини.
— Будь добрее, Чэд. Если тебе добавить доброты, ты станешь почти совершенством.
— Постараюсь, Шеба. Вы, ребята, показали мне пример.
Найлз выждал момент и тоже подошел к Чэду, не спуская с него острого, непрощающего взгляда. Наклонившись поближе, словно пытаясь прочитать в глазах Чэда его тайные чувства, он произнес:
— Так и быть, я прощаю тебя, Чэд. Но это не имеет к тебе никакого отношения. Дело в том, что я люблю твою сестру. Люблю с самой первой встречи. И есть еще одна причина. Из-за этой истории я нашел следы матери и бабушки. Мы со Старлой всю жизнь искали их. А на этой ассамблее одна чертова скотина упомянула про «Чимни-Рок таймс». Это навело меня на мысль, где искать. И теперь мы с сестрой можем прекратить поиски. Если ты сирота, в счастливый конец истории перестаешь верить.
— Найлз, я надеюсь, у нашей истории будет счастливый конец, — сказала Фрейзер.
— Посмотрим. Наш опыт учит, лучше на это не рассчитывать — плохая примета. А тебе, Чэд, я добавлю немного дегтя в бочку меда. Старла тебя никогда не простит, можешь ее даже не просить. Она будет тебя ненавидеть до конца дней. Так уж она устроена.
— Что верно, то верно, брат, — кивнула Старла.
— Что ж, я это заслужил, — согласился Чэд.
Найлз подошел к Фрейзер, обнял ее. Та, всхлипывая, уткнулась ему в плечо.
Тут внимание всех присутствующих обратилось на Тревора. Он в течение всей сцены сидел спиной к нам и перебирал клавиши, словно хотел сыграть что-то в миноре. Не отрывая взгляда от клавиш, он вбирал каждое сказанное слово. И наконец поднялся с места, как в театре, будто артист, который дождался своей звездной минуты в пьесе и шагнул под свет софитов. Он подошел к Чэду легкой, стремительной походкой. Всегда казалось, что Тревор не ходит, а перемещается на воздушной подушке. Выражение лица у него было лукавое, как у карточного валета в некоторых колодах.
— Прости меня, Тревор, — сказал Чэд. — Не знаю, что еще добавить к этому.
— Все в порядке, малыш. Давай поцелуемся и все забудем.
Тревор неожиданно атаковал Чэда. Он впился в губы Чэда долгим поцелуем, засунув язык глубоко ему в рот. Чэд пятился, пока не уперся в дверь. Потом схватил со стола пепельницу и стал плеваться в нее, словно его за язык ужалила змея. Мы все расхохотались.
— Я всегда чую скрытого гомосексуалиста, — сказал Тревор. Он вернулся за фортепиано и заиграл «One Last Kiss» из мюзикла «Вуе Вуе Birdie».
Тут мои родители, открыв заднюю дверь, впустили потаенного гостя. В комнату вошел монсеньор Макс, берет щегольски сидел у него на голове. Он снял его и бросил мне, как летающую тарелку. Отец протянул ему бокал сухого мартини.
— Кинги-старшие попросили меня совершить обряд экзорцизма. Этим людям я ни в чем не могу отказать. Кто сей грешник, который нуждается в моей помощи, чтобы изгнать вселившегося в него дьявола?
— Сэр, думаю, что речь вдет обо мне. — Чэд сделал шаг вперед.
— Так давай же поскорей исполним все, что положено. Введи меня в курс дела. Вкратце объясни суть своих прегрешений. И обращаться ко мне нужно «монсеньор», — провозгласил Макс звучно и с большой помпой.
— Монсеньор, если вкратце, то я козел вонючий.
— Выбирай выражения, Чэд, — одернула его моя мать.
— Отпускаю тебе твои грехи, — объявил монсеньор. — Твоя душа вновь чиста и невинна. «Козел вонючий» — это нормальное состояние человеческого существа. Это означает, что ты состоишь из плоти и крови, как все мы. Ступай и больше не греши. — Монсеньор Макс осенил комнату крестом, и вечер завершился чувством обновления и светлой радости.
Апрель того года стерся из памяти, да и май окутан туманом. Но у меня сохранились от тех дней фотографии, которые помогают восстановить кое-какие события. На школьном балу я сижу за круглым столом и держу за руку Старлу, ослепительную в своем новом платье. Шеба и Тревор пришли вместе. И камера фотографа, казалось, заворожена двойной красотой близнецов и неохотно замечает кого-либо, кроме них. Однако в ее объектив попал и Найлз — как всегда серьезный, без улыбки. На коленях у него сидит Фрейзер, элегантная в платье известного дизайнера, которое они с матерью купили в Нью-Йорке, в бутике. Глядя на эту фотографию многие годы спустя, я с удивлением впервые замечаю, что у Фрейзер восхитительные плечи и бесподобный цвет лица — как мало у кого из красавиц. Айк с Бетти смотрят друг на друга, а не в объектив, как, впрочем, и Чэд с Молли. Рассматривая двадцать лет спустя эти фотографии в рамках, я был поражен тем, как безмятежны, как молоды наши лица. Мы выглядим так, словно никогда не умрем. Забавно и то, что все парочки, запечатленные фотографом, закончили тем, что поженились, — кроме близнецов, конечно.
Интересно, успели мы со Старлой к тому моменту, когда нас сфотографировали, уже обменяться нежными словами? Словами, которые в конце концов и привели нас к алтарю Саммералльской церкви, где в день, когда я окончил Цитадель, монсеньор Макс совершил над нами священное таинство венчания. Айк и Бетти венчались следом за нами в той же церкви в тот же день. Шеба с Тревором прилетели на наши свадьбы из Калифорнии, и Шеба была подружкой невесты у Старлы. Найлз и Фрейзер поженились в церкви Святого Михаила в следующую субботу, а Чэд с Молли — еще через неделю. Тем летом мы праздновали долго и бурно.
Но я возвращаюсь к стершемуся из памяти апрелю 1970 года, к забытому маю. Я беру еще одну фотографию и улыбаюсь, вспоминая, как мой отец делал ее. Мы в лепешку разбились, осуществляя его замысел. Но отец был неумолим и требовал, чтобы мы подчинились его указаниям. В результате получился уникальный, бесценный снимок. Отец настоял на том, чтобы мы залезли на магнолии, которые, как стражи, возвышались у крыльца нашего дома, осыпанные белоснежными цветами, и наполняли благоуханием воздух на сотни ярдов вокруг. После репетиции, в шляпах и костюмах, чертыхаясь, мы карабкались на деревья. Девочки штурмовали левое дерево, мальчики правое. Отец потребовал, чтобы каждый из нас нашел самый красивый, по его мнению, цветок, сорвал, не упав с дерева, зажал между зубами и только тогда посмотрел в объектив. На все это ушло не менее пятнадцати минут, зато лица у нас удивительные — ошалелые и сияющие, испуганные и счастливые. Этот снимок является точным отпечатком того потрясающего, волшебного времени. Люди хохочут, когда видят его. А мы испытываем благодарность Джасперу Кингу за его причудливый юмор, за то, что у него родилась эта идея и достало терпения довести ее до конца.
