Любовь Каверина - Он строит, она строит, я строю
— Она же мне сама отдала. Он ей мал…
Опять молчат. Что же они все за Алку и Лашу? Даже Нина? Даже Ларуся? Я же их хотела взять в свой город Нелюбимых?…
Ладно, пусть. Пусть живут с Лашами. Мне бы только не заплакать. Только не показать, что обидно. Лучшее средство от слез — работа. Так, миски собрала, ложки-кружки тоже. И-и начали: остатки каши — в ведро, миска — в таз, остатки — в ведро, миска — в таз, остатки… не забыть бы сразу после посуды сбегать на реку выстирать Нинкин купальник. Выстирать, высушить, аккуратно положить на подушку: «Спасибо, больше он мне не нужен. Без загара люди прекрасно живут, а вот без дружбы…». Остатки каши — в ведро, миску — в таз, остатки — в ведро, миску -…
До чего же вы бессовестные, слезы! Капаете на руки, мешаете работать. Думаете, я с вами не справлюсь? Ошибаетесь. Сейчас загоню обратно в глаза и запру на замок. Будете знать, как выдавать меня чужим.
— День-ночь, день-ночь, мы идем по Африке,
— День-ночь, день-ночь, все по той же Африке,
— И только пыль, пыль, пыль из-под кованых сапог…
— Не-а, на силосе еще не пыль… Вот на капустном поле было… Помнишь, бесконечная борозда. Тащишь тяжеленное ведро с водой и поливаешь каждый росток, из кружки. А солнце пече-ет!
— Зато загорели.
— Ага, до полного расплавления мозгов у Ритки. Мне так и видится, как она старательно льет тонкой струйкой под корешок, а потом так же старательно ввинчивает босоножкой жалкого капустенка в землю.
— Веники — тоже не санаторий, смотри, какие у меня кровавые мозоли от секатора.
— Ну, все-таки лес, березки шелестят…
— … Комарики кусают.
— Да-а, жаль, мы не по комарам со Штатами соревнуемся.
— И не по березовому силосу. У них, поди, и берез-то путных нет. Чем только бедный скот питается?
— Королеву полей трескает.
— Ну, с той кукурузы, которую мы удобряли, капиталистические коровы ноги бы протянули.
— У нас выведен карликовый сорт для мини коров. Можно приглашать американские делегации и делиться опытом.
— Не, рано приглашать — к осени она вымахает до колена да еще початки даст.
— Початки нам ни к чему. Их только свиньи едят. Ты где-нибудь свинью в окрестностях Сабска видела?
— Только Лашу.
— Лаша не в счет, она продукт ленинградского производства.
— Слушай, а может нехорошо, что мы на корм скоту березовый лес переводим? Ну, в этом году березы спилили, ветки общипали, а чем на будущий коров кормить?
— Я верю в торжество советской науки. На будущий год ученые выведут породу скота, для которого наша кукуруза будет лесом.
— А доить как?
— Мини ёлочкой. Надои будут во! — по три стакана на день.
— Смотри, Лаша к нашей березе тащится. На своей она уже наработалась.
— Привет труженикам села.
— Привет. Только отодвинься, не забирай ветки из-под руки.
— Твоя береза, что ли?
— Да. Мы с Ниной эту выбрали, а вы с Ларусей — ту.
— Та плешивая.
— Все равно ее надо обкусать.
— Вот ты и стриги, раз такая умная, а я на березового парикмахера не училась.
— Да отстань ты от Лаши, пусть где хочет работает.
— Вот именно, отстань, а то ведешь себя как собственница: береза, видите ли, ее… Про Ларку слыхали?
— Не-а.
— Ник Мих пошел участки проверять, а Лариска с Риткой завалились в тенечке и дрыхнут. Ник Мих им: «Как вам не стыдно» и все такое прочее. А Ларка ему: «У нас солнечный удар, и вообще, эта работа не соответствует нашему интеллектуальному уровню». Ну, у Ник Миха аж щека задергалась, и руки дрожат. Здорово его Ларка срезала!
— Дура ты, Лаша, Ник. Мих. серьезно болен, а девчонки просто бессовестные.
— Чего «бессовестные»? Вкалываем на этот отстающий колхоз, а колхознички денежки потом загребут.
— Тебя, Лаша, эксплуатнешь, пожалуй. К тебе полк солдат приставь — ты не перетрудишься.
— Чего «не перетрудишься»? Вон у меня уже мозоль на пальце. А Ник Мих ваш, если дохляк, пусть дома сидит.
Какой у Лаши странный талант: взять, например, и обозвать березу плешивой — весь лес становится кучей хлама. Или сказать про Ник.Миха «дохляк» — и сразу нет учителя, нет математики. А есть больной усталый человек.
И удивительная манера говорить, будто засовывать крючок под ребра. Раз! Дернула и вытащила из тебя какую-нибудь ерунду. А ты после этого — уже не ты, а пугало огородное.
— Эй, приветик! Ну, тут у вас, девахи, и груда веток в порядке! Это ты, Лаш, чтой ли, настригла?
— Ага. Присоединяйся, тут береза могучая.
— Да-а, здоровенное дерево! В жизни бы не подумала, что такое может пойти на корма. Про Ларку с Риткой слыхали?
— Угу.
— Бессовестные они все-таки.
— Ларусь, подцепила бы здешнего парня, осуществила бы смычку города и деревни и вывела породу жирафо-коров.
— Кого-о?
— Ну, таких, в пятнышках, чтоб шею тянули, ветки сами с берез щипали.
— А чо, Ларусь, тебя с такой жирафо-коровой на ВДНХ пошлют.
— В отдельный загон поставят.
— Я что, я б с удовольствием, только где вы тут местных парней видели?
— На танцах. Ритка вчера одного закадрила.
— ГДЕ-Е?
— В клубе. В соседней деревне.
— ВРЕШЬ!
— Ей бо. Стоим мы с «ашниками» культурненько так, вдоль стеночки. Семечек не лузгаем, на пол не плюем. Вдруг вваливается толпа деревенских.
— Уж и толпа?
— Угу. Целых три штуки. Один подкатывается к Ритке. Видок, сама понимаешь: кепочка — мое почтение, сапоги — кирза, рубаха — клетчатая! И, не вынимая папиросы: «Спляшем танго». А она ему: «Извините, тангу не танцую. Вот разве что рок-н-ролл».
— ПОД ГАРМО-ОНЬ?
— Поду-умаешь, долго ли умеючи. «Ашники» после ее рока из клуба «расползалися коленками, коленками, коленками назад»!
— На солнечной поляночке
Чему— чему-чему-чему-чему-то очень рад
Сидел кузнечик маленький
Коленками…
— Девчат, давайте «Расцвела сирень в моем садочке»…
— Ты пришла в сиреневом платочке.
Ты пришла, и я пришел,
И тебе и мне хорошо!
— Распелись. А три кубометра нам ни в жисть не выработать.
— Особливо, если бригадир ветки умнет — тут и вовсе мерить нечего будет.
— А чо я придумала! Давайте под ветки засунем березовые стволы. Стволы, небось, не умнешь, вот и будет норма.
— Ты, Лаш, чокнулась, а если бригадир заметит и Ник. Миху. скажет? Мало ему Ларки с Риткой?
— И потом, коровы, по-твоему, что, зимой стволы жевать будут?
— Сколько раз повторять: я тебе не Лаша. И потом, если ты такая идейная, стриги сама эти ветки. Мне и в тенечке хорошо.
— Да ладно вам! Ну, не выполним норму, не убьют же нас.
— Конечно, не убьют: на кукурузе проскочили, на картошке проскочили, на капусте проскочили — и на силосе, авось, пронесет.
Улеглась под кустом! Чертова Лаша! Сейчас остальных туда заманит. Как бы мне ее тушу перетянуть обратно к веткам? Одного моего веса не хватит.
— Жрать хо-очется.
— Ага. Дома я б на эти непромытые макароны и смотреть не стала. А тут целую миску смелешь — и хоп что.
— Ага, и еще с хлебушком. У меня уже брюхо отрастать начало.
— Еще бы не отросло: с поля придешь, макарон натрескаешься и в барак спать. Вечером вылезешь, поужинаешь и…
— У-ужин — слово, как песня. Зажмуришься и видишь: котел каши…
— С ма-аслом…
— Кухонные сказали: масло кончилось.
— И компот кончился.
— Ну, хоть с хлебом…
— Вот видите, девочки, как мы распустились. Даже не верится, что за месяц можно в такое превратиться. Ни книг, ни разговоров осмысленных, ни в лес, ни на реку, ни на танцы. Ну-ка, поднимите руки, кто последние три дня зубы чистил?
— У меня щетка пропала.
— А у меня мальчишки пастой стены исписали.
— Скоро вы все в Лаш превратитесь.
— Чо Лаша?! Чо Лаша?! На хвост соли насыпала? Если ты такая идейная, выпускай стенгазету.
— Валяй, сочиняй статьи о том, как мы поднимали сельское хозяйство. Можешь в стихах.
— Что-нибудь эдакое: «Был колхоз отстающим
На Сабе реке.
Пионерским трудом
Подтянулся вполне»
— Ты, подруга, на ветках
Давай не лежи.
Выползает колхоз
В… эти…
в передовые ежи!
— Стихи прекрасные, всего на две ноги хромают: на размер и на рифму.
— Зато идейность!…
— Идейность на уровне мировых стандартов. Но я хотела предложить средство не столько против умственного, сколько против физического ожирения. Что, если вставать по утрам до горна и сразу на реку?
— Представляю себе картинку: шесть голых чувих несутся как телята по деревенским улицам!
— А в каждом окне торчат бабки и сплетничают.
— Действительно, выдумала. Две недели до конца смены осталось, а мы на реку попремся.
— Но вы же сами говорили, что мы опустились?
— Мне что, я завсегда как все.
— Ларусь, а ты? Тряхнешь перед деревенскими своим бикини?
— Ну, разве что на прощанье, чтоб им было о чем всю зиму вспоминать.
— Лаш, а?
— Не-а, мне свои социальные накопления растрясать неохота.
