Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 3 2013)
В. В. Каширина. Юбилей 100 лет назад. — «Православное книжное обозрение», 2012, № 11 (024).
В 2015 году на общецерковном уровне будет отмечаться 200-летие со дня рождения святителя Феофана, Затворника Вышенского, — великого церковного писателя и проповедника. Здесь рассказано, как отмечался его предыдущий большой юбилей. Вослед заметкам — огненная, если не сказать сильнее, статья студента Анатолия Вельмякина «Неверие как преступление» с напоминанием о том напряжении, с которым служил Затворник, о его «жарком» слове.
«Тема номера» — малоизведанное: приходские библиотеки. Общение меж ними есть ныне и в соцсети «ВКонтакте» (при участии журнала «ПКО»).
Георгий Кубатьян. Отходная вместо здравицы. — «Знамя», 2013, № 1 <http://magazines.russ.ru/znamia>.
О медленной гибели уникального в своем роде журнала «Литературная Армения», выходящего более полувека.
«Но прежде вот о чем. Уместно ли толковать о журнале с полувековой биографией в разделе, где предстают urbi et orbi новички? Вполне. Ровно два десятилетия никто знать не знает, есть он, этот журнал, или, миль пардон, окочурился, как выглядит и как ему живется-можется. „ЛА” хорошо ли, худо ли знали до той поры, пока не расползлось общее культурное пространство. В оно время здесь, бывало, печатали вещи, входившие в „обоймы” московских критиков, а ведущих его прозаиков и поэтов не нужно было представлять обширной аудитории. Не говорю уж о веренице нашумевших в свое время публикаций, начавшейся с перепечатки арменианы Мандельштама, Белого и Волошина: „Добро вам” Гроссмана, „История одного посвящения” и „Живое о живом” Цветаевой, „Провансальские пересказы” и „Железная шерсть” Бунина. Здесь один-единственный раз при жизни напечатали в отечестве под собственным именем Надежду Мандельштам; обнародованный здесь мемуар о встрече Цветаевой с Исаакяном положил начало воспоминаниям Ариадны Эфрон; сюда предлагал иные свои вещи Битов, отсюда со своей „Тоской по Армении” вступил в легальную литературу Юрий Карабчиевский.
Времена переменились — и как отрезало».
Самое главное там — в конце. В сравнении России с Англией, например.
«Открытую почту нам Москва обрубила в оба конца…» Из переписки Александра Солженицына и Лидии Чуковской (1974 — 1977). Публикация, подготовка текстов и комментарии Е. Ц. Чуковской и Н. Д. Солженицыной, вступительная заметка Е. Ц. Чуковской — Солженицынские тетради. Материалы и исследования [альманах]. Дом русского зарубежья имени Александра Солженицына. М., «Русский путь», 2012. Вып. 1.
Очевидно, это стержневой текст «Тетрадей». Публикуется только часть переписки за указанный период (18 писем из 30, с момента высылки Солженицына); когда эпистолярий будет доступен отечественному читателю полностью — бог весть (кстати, Н. Д. Солженицына говорила на эту тему в публичных интервью, объясняя позицию публикаторов).
Иные письма — сердечные, лирические послания; другие — целые трактаты с подробным разбором позиций друг друга. С одной стороны — непрерывный спор, а с другой — музейная бережливость по отношению друг к другу, понимание масштабов поставленных перед собою задач, ответственности за собственный дар и предназначение.
Бытовое и планетарное, домашнее и всеобщее.
Вот Л. Ч. пишет летом 1974-го из Переделкина о том, как «начальство не дремлет», как к ней (и не только к ней) являются под видом «прозревших» гэбэшные провокаторы…
И сразу же: «Но вот где горечь, Александр Исаевич, это — когда приходит настоящий человек, в самом деле прозревший, и надо ему помочь, необходимо, а — боишься. Все-таки человек с улицы, не знаешь его, хоть и веришь голосу, слову. И потом чувствуешь себя такой дрянью: струсила, не помогла. Недавно был один из Сибири, рабочий. Ему 62 года, 10 лет, до 56, был в лагере. Сейчас пенсионер и обучает машинистов. Хочет „разафишировать”, что с ним случилось. Он в столовке кому-то сказал: „Что вы Солженицына браните, вы ж его не читали”. А потом на выборы не пошел. Его отвезли в милицию, оттуда в КГБ, беседовал полковник 4 часа. „Ты у нас помолчи, мы тебе в минуту 5 лет за хулиганство дадим”. „Ты на своего Солженицына не надейся, мы его кончим”. „Тебе незачем его книги читать, ты в ‘Правде‘ Яковлева читал? Понял? И хватит!”
Собрался он совершить поступок безумный, я его как могла отговаривала. Он: „А что мне бояться, моя жизнь прошла, мне уж 62 года, пускай сажают”.
Потом поглядел кругом (я была с ним в столовой, одна): „А вы что ж так скучно живете? Я знал бы, вам яблочков привез”» (из письма от 14 июля 1974 г.).
И вот в начале 1977-го, уже из Вермонта, А. С. откликается на оценку Чуковской 3-го тома «Архипелага» (цитирую обильно, так ведь сборника в сети пока нет):
«Достаточно ли крупно я сейчас пишу, разбираете ли Вы меня? Растроган глубоко Вашими строками о III „Архипелаге”. С таким сердцем и у нас-то в стране не многие воспринимают, а здесь — здесь я вообще удивляюсь, что хоть что-то поняли (ещё ведь и переводы посредственные или плохие). Говоря по-архипелажному — здесь мир небитых фреев и жить между ними ужасно тоскливо, просто отчаянно! Старый Свет, Новый Свет — не знаешь, где хуже. К этому обществу формальной свободы и существенного бессердечия мне, да и многим нам, привыкнуть совершенно невозможно. Живём — как не живём, а только: когда вернёмся? Вот этот камень, на котором я сижу с сыновьями, они знают — есть заколдованный крылатый конь, и ночами он слегка дышит, как дышит Россия, а как только Россия полностью вздохнёт — так конь расколдуется, и мы на нём полетим на родину. Ложась вечером, ребята просят: а ты ночью проверь — дышит?
Люблю Вас, обнимаю, не сердитесь на редкость и краткость моих писем!
Живём мы в страшное время (здесь — тоже страшное, по-другому) — даст Бог, кто-то из нас доживёт до лучшего».
Материалы «круглых столов», литературной премии А. С. (два последних по времени лауреата), специальные статьи — всё тут есть. Из удививших текстов, читавшихся с неослабевающим напряжением, назову воспоминания Бориса Любимова («„Пир победителей” на сцене Малого театра. Из истории постановки»). Там есть и поистине мистическое: чего стоит только история об артисте, чей отец был следователем Солженицына в годы войны (и присутствовал на премьере).
Вадим Перельмутер. Фрагменты о Чуковском. — «Toronto Slavic Quarterly», 2012, № 40 <http://www.utoronto.ca/tsq> .
Эссе посвящено Мирону Петровскому, юбилею которого (см. ниже) в этой книжке журнала выделен специальный блок трудов коллег.
«Чуковский не сочинил ни одной „советской” вещи для детей, ничего похожего на пропагандистского „Мистера Твистера”, героический „Пожар” или учительское „Что такое хорошо и что такое плохо?”. Это он оставил делать Маршаку и Маяковскому. При этом „Мистер Твистер” одновременно и с ритмами Чуковского перекликается, и подозрительно смахивает на сочиненное Маяковским восемью годами ранее „Black and White”.
Чуковский делает совсем иное. Он ничему не учит, потому что научить никого и ничему нельзя, можно лишь помочь выучиться. Он и помогает, без малейшего нажима, играючи, обрести свободу воображения и гибкость разговора (самовыражения), слуха и чтения — в слиянности звука-образа-смысла-ритма. То бишь речь — об о-своении главного — „национального” — интеллектуального богатства — языка. В конечном счете всё это сводится к свободе мышления, не больше и не меньше...»
В. Перельмутер приводит множество поразительных наблюдений над поэтикой сказочных поэм Чуковского. И между тем замечает:
«Александр Квятковский мог бы найти/взять у Чуковского множество примеров/образцов ритмов, размеров и рифм для своего Поэтического словаря.
Однако — традиционно — детские стихи не привлекают внимания серьезного исследователя.
Думается, не я один замечал, что читающие/слушающие Чуковского дети легко усваивают некоторые — и совсем не самые простые — элементы его поэтики и с удовольствием играют в сочинение стихов».
Вообще же Чуковскому в этом номере «TSQ» повезло; здесь публикуется и обширный «Фрагмент № 21» — Романа Тименчика («Из Именного указателя к „Записным книжкам” Ахматовой»), и другие исследования.
Андрей Пермяков. Из белой маршрутки. — «Волга», Саратов, 2013, № 1-2 <http://magazines.russ.ru/volga/2013/1> .
Низкие горы цепочкою так похожи на ключ,
что настоящим ключам, наверное, очень обидно.
