Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 8 2013)
o:p /o:p
* o:p/
o:p /o:p
Елена Толстая. Ключи счастья. Алексей Толстой и литературный Петербург. М., «Новое литературное обозрение», 2013, 536 стр., 1000 экз. o:p/
Перед нами уже вторая книга Елены Толстой об Алексее Николаевиче Толстом, в которой она пытается противопоставить мифу о «красном графе» историко-культурную реальность. Первой книгой была «„Деготь или мед”. Алексей Н. Толстой как неизвестный писатель. 1917 — 1923» (М., «РГГУ», 2006, 696 стр., 1000 экз.), посвященная творчеству Толстого в 1917 — 1923 годах и содержащая републикации статей Толстого из московской и одесский прессы 1918 — 1919 годов, а также — некоторых его художественных произведений начала 1920-х годов. o:p/
Новая книга посвящена малоизученному периоду жизни Толстого, который автор считает как раз ключевым для становления творческой биографии писателя, — рубежу 1900 — 1910-х годов, когда Алексей Толстой был человеком из круга Гумилева, Волошина, Кузмина, Вяч. Иванова; когда помогал Ахматовой с первыми публикациями, был женат на красавице, художнице и петербургской светской львице Софье Дымшиц. Следы той литературной школы автор находит в произведениях Толстого самых разных этапов. И уже не имеет значения, что сам Толстой дважды — вначале как сменовеховец в первой редакции романа «Хождение по мукам», а потом как советский писатель — открещивался от «порочащих литературных связей» в молодости. Собственно, этим попыткам дистанцироваться от литературного круга своей молодости и обязан он сегодняшнему имиджу, а также, как считает автор, уничижительным отзывам о Толстом Тынянова и устным воспоминаниям Ахматовой о Толстом; Ахматову, в частности, беспокоило то, что для новых поколения советских читателей Серебряный век был персонифицирован фигурой именно Алексея Толстого, — отсюда, как считает автор книги, и пошли «навязшие в зубах залихватские оценки его как „красного шута”, „беспутного классика”, „художника-буратино”»; и этот миф об Алексее Толстом никак, увы, не могут поколебать работы современных литературоведов и писателей, обратившихся к истории Серебряного века и к фигуре самого Толстого, — Р. Тименчика, М. Липовецкого, О. Лекманова и др. «С мифологией бороться можно только контрмифологией, но именно этого я делать не собираюсь. Наоборот, целью этой книги, как и предыдущей монографии о Толстом в годы революции, является изменения формата исследования — сведения его всего до нескольких лет и нескольких эпизодов в литературной биографии писателя, с тем, чтобы насытить повествование новыми данными. Тогда, может быть, из-под наросшего слоя обобщений высвободится живой исторический момент». Что касается новых исторических данных, то в этой книге ими, в частности, являются вводимые Толстой в культурной обиход тексты чернового (неотредактированного впоследствии) варианта воспоминаний жены Толстого Софьи Дымшиц-Толстой. o:p/
Ну а кроме живого, насыщенного информацией, во много неожиданного рассказа об Алексее Толстом книга эта содержит и на редкость выразительное описание самого Серебряного века и центральных его фигур. o:p/
o:p /o:p
Составитель Сергей Костырко o:p/
o:p /o:p
o:p /o:p
Составитель благодарит книжный магазин «Фаланстер» (Малый Гнездниковский переулок, дом 12/27) за предоставленные для этой колонки книги. o:p/
В магазине «Фаланстер» можно приобрести свежие номера журнала «Новый мир». o:p/
o:p /o:p
o:p /o:p
o:p /o:p
<![if !supportFootnotes]>
<![endif]>
<![if !supportFootnotes]>[1]<![endif]> «Новый мир» намерен подробно отрецензировать эту книгу. o:p/
o:p /o:p
Периодика
o:p /o:p
«Арион», «Бельские просторы», «Вертикаль. XXI век», «Вопросы литературы», «Вышгород», «День и ночь», «Дружба народов», «Знамя», «Иностранная литература» o:p/
o:p /o:p
Анатолий Абрашкин. Мы — русские. Стихи. — «Вертикаль. XXI век», Нижний Новгород, вып. 39. o:p/
Про стихослагателя здесь пишут, что он доктор физико-математических наук, ведущий научный сотрудник Института прикладной физики РАН. И дальше: «Автор многих научных работ и книг по древней истории русов: „Предки русских в Древнем мире”, „Русь Средиземноморская и загадки Библии”, „Тайны Троянской войны и Средиземноморская Русь” и др., а также литературоведческих книг „Тайнопись в романе ‘Мастер и Маргарита‘, ‘Чертовщина‘ у русских классиков”…». o:p/
Что ж, отточие это примечательно. И первая же пиеса — тоже: «Я хочу быть сегодня богом, / Чтоб речь вести высоким слогом, / И говорить, как Ломоносов, / О древности великороссов. // Уж сколько раз нас хоронили / В надежде, что вконец добили, / Уж как злорадствовала гнусь, / Но нет! Стоит Святая Русь! // И нас так просто не сломаешь, / Обманешь — да, но не раздавишь. / И пусть на нас свалились беды, / Но мы познаем вкус победы». o:p/
Заглянул я тут же в старинный толково-фразеологический словарь, извиняюсь, Морица Ильича Михельсона (1825 — 1908), лингвиста, педагога, великого попечителя сирот и лауреата Императорской премии митрополита Макария. Захотелось посмотреть, как автор «Русской мысли и речи» толкует выражение «хоть святых выноси». Хорошо толкует, с примерами из русской классической литературы. o:p/
o:p /o:p
Ольга Балла. Вещество жизни. — «Дружба народов», 2013, № 6 <http://magazines.russ.ru/druzhba/2013/6/>. o:p/
Рецензия на первый — за четверть века — том избранной прозы Гранта Матевосяна, выпущенный в России. o:p/
«К сегодняшнему русскоязычному читателю Грант Матевосян приходит освобожденным от своего позднесоветского контекста, от накопленной в этом контексте слепоты, глухоты и усталости — а накоплено их было, и многие из нас еще хорошо это помнят, в избытке. И эта освобожденность от (исходного, навязанного историей) контекста очень важна, потому что внутри него Матевосян читался совсем другими глазами. <…> Так как же отвечал сам Матевосян на внутренний, а то и внешний вопрос о том, чем он занимается? Какими там коренными формами бытия, каким еще надысторическим, что вы! Он был совершенно уверен, что показывает миру Армению. В тех самых ее местных, конкретных, неповторимых и единственных чертах. o:p/
Был ли он прав? Безусловно. o:p/
Потому что одно из важнейших пониманий и чувств Матевосяна — может быть, вообще важнейшее, на котором все держится, — это понимание и чувство того, что ёлокальное” и ёуниверсальное”, единственное и всеобщее — это одно и то же. <…> Так вот, весь Матевосян, чувствуется мне, — о полноте и подлинности. o:p/
Мне кажется, что сейчас, когда Армения — уже никакая не окраина ёцентра”, а самостоятельная и самодостаточная страна, эта ведущая его идея единства и тождества местного и всемирного видна особенно. Хотя, может быть, сам автор со мной бы и не согласился». o:p/
o:p /o:p
Букер-2012: Литературный момент или литературный процесс? — «Вопросы литературы», 2013, № 3 <http://magazines.russ.ru/voplit>. o:p/
Материалы конференции, проходившей в Москве и расширившей дискуссионное поле за счет «телемоста» между несколькими городами России — Санкт-Петербурга, Перми, Ростова-на-Дону и Тольятти . o:p/
«Я думаю, что нужно говорить о двух типах современной литературы — перспективном и неперспективном. Применительно к прозе это верно особенно. Дело в том, что есть писатели, которые что-то понимают , и есть писатели, которые что-то видят . При этом главное — понятое, а не увиденное. Я, может быть, скажу сейчас слишком резко — и разворошу старую полемику, но... До недавнего времени у нас было очень много свежих талантливых текстов, написанных очевидцами — молодыми писателями, побывавшими в зоне боевых действий в Чечне. Они проигрывают человеку, который никогда в Чечне не был, а именно — Владимиру Маканину с его „Кавказским пленным”. Это важно, так как иначе мы идем на поводу у цивилизации, которая принимает все более зрительный характер; а как я думаю, наше будущее более связано с теми, кто что-либо осмысливают и понимают, нежели с теми, кто просто что-либо видят. <…> Для меня филология очень важна; ее стали сейчас забывать, но не случайно и то, что „Букер” десятилетия присудили Александру Чудакову за роман „Ложится мгла на старые ступени...”. Читать этот роман просто как воспоминания человека о своем детстве нельзя — такого рода произведений очень много, — но, читая, необходимо понимать, что название — это блоковская строчка из „Стихов о Прекрасной Даме”, и что в таком случае этот роман — о той жизни, которая потеряла свой лик, потеряла свой облик, и что все заканчивается смертью... o:p/
Современная проза, по-моему, такого выхода в культуру не имеет. О чем пишут нынешние, даже самые талантливые, писатели? — О некоем гетто; гетто ли избранничеств, гетто ли изгнания... И вообще, самый современный русский роман, как остроумно заметил не так давно Сергей Зенкин, — это роман американца, пишущего по-французски, роман Джонатана Литтелла „Благоволительницы”. Вот там поставлены вопросы, которые мы должны переживать и которых мы не можем сформулировать. o:p/
