Раймон Кено - Упражнения в стиле
Я не могу покинуть область стихотворений с фиксированной формой, не упомянув о пантуне[*]. Эта форма малайского происхождения появляется в примечании к «Восточным мотивам» (1828)[*]. Говорят, что ее разрабатывали Шарль Асселино[*], Теодор де Банвиль и Сифер[*].
Пантун состоит из ad libitum[55] катренов (буквы обозначают целые строки, одна и та же буква с апострофом или без — одну и ту же рифму:
Чтобы получить совершенный пантун, необходимо, чтобы «от начала и до конца поэмы движение в двух направлениях происходило параллельно», одно — в двух первых строках каждой строфы, другое — в двух последних. То есть А в конце поэмы обязано поменять семантическую область. И здесь существует указание на потенциальное многообразие.
Теперь перейдем непосредственно к самим работам УЛИПО. Я выбрал три примера, из которых третий до некоторой степени покидает область потенциальной литературы и затрагивает количественную лингвистику — ради чего мы, в общем-то, здесь и собрались.
Эти три примера выбраны из сорока возможных; я могу лишь вскользь упомянуть антирифму[*], антерифму[*], пересечение романов[*], касание сонетов[*] и т. д. и ограничусь следующими примерами:
1) избыточность у Малларме,
2) метод S + 7 (принадлежит Жану Лескюру),
3) изоморфизмы (общую теорию разработал Франсуа Ле Лионнэ).
1. Избыточность у Малларме
Возьмем сонет Малларме[*]:
Le vierge, le vivace et le bel aujourd’hui
Va-t-il nous déchirer avec un coup d’aile ivre
Ce lac dur oublié que hante sous le givre
Le transparent glacier des vols qui n’ont pas fui!
Un cygne d’autrefois se souvient que c’est lui
Magnifique, mais qui sans espoir se délivre
Pour n’avoir pas chanté la région où vivre
Quand du sterile hiver a resplendi l’ennui.
Tout son col secouera cette blanche agonie
Par l’espace infligé à l’oiseau qui le nie,
Mais non l’horreur du sol où le plumage est pris.
Fantôme qu’à ce lieu son pur éclat assigne,
II s’immobilise au songe froid de mépris
Que vêt parmi l’exil inutile le Cygne[56].
Я осуществляю хоккуизацию этого сонета, то есть стираю его, сохраняя лишь рифмующиеся элементы; иными словами, используя математический язык, я рассматриваю сужение сонета до его рифмующихся элементов. (От себя я добавил субъективную пунктуацию.)
Aujourd’hui
Ivre,
le givre
pas fui!
Lui
se délivre...
où vivre?
L’ennui...
Agonie
le nie,
pris,
assigne
mépris,
Le Cygne.
И что это дает? Во-первых, получается новое стихотворение, которое, право, недурно; когда вам предлагают хорошие стихи, не стоит жаловаться. Во-вторых, возникает ощущение, что и в урезанном виде в стихотворении остается ничуть не меньше, чем в целом; вот почему я говорил об избыточности. В-третьих, даже не достигая этого кощунственного предела, можно, по крайней мере, сказать, что сужение по-новому освещает изначальное стихотворение; оно не лишено истолковывающего смысла и способно внести определенный вклад в интерпретацию произведения.
Возможно, следующий пример еще нагляднее[*]:
Ses purs ongles tres haut dédiant leur onyx
L’Angoisse, ce minuit, soutient, lampadophore
Maint rêve vespéral brûlé par le Phénix
Que ne recueille pas de cincraire amphore
Sur les crédences, au salon vide: nul ptyx,
Aboli bibelot d’inanité sonore
(Car le Maître est allé puiser des pleurs au Styx
Aves ce seul objet dont le Néant s’honore).
Mais proche la croisée au nord vacante, un or
Agonise selon peut-être le décor
Des licornes ruant du feu contre une nixe,
Elle, défunte nue en le miroir, encor
Que, dans l’oubli fermé par le cadre, se fixe,
De scintillations sitôt le septuor.
Получаем:
Опух?
Lampadophore...
Phénix?
Amphore...
Nul Ptyx
sonore
au Styx
s’honore.
Un or?
le décor...
Une Nixe
encor
se fixe
septuor...
Грусть оказывается лампадоносной, как и оникс; амфора имеет форму Феникса. И наконец, можно догадаться, что такое септуор[57], в котором большинство толкователей видят семь звезд Большой Медведицы, но возможно, это еще и семь редких рифм в этом сонете.
Не все стихотворения хоккуизируемы, не всякое стихотворение позволяет себя перерабатывать и обрабатывать подобным образом. Не всякое стихотворение способно устоять перед такого рода обработкой. Думаю, это нетрудно объяснить: у Малларме вообще, а в его сонетах особенно, каждая строка — это маленький мир, цельная единица, смысл которой, так сказать, концентрируется в рифмованном элементе, тогда как у Расина или Виктора Гюго, а еще больше у Мольера и Ламартина, смысл, так сказать, перебегает через рифмы и на них не задерживается; зацепить его там невозможно. Тем не менее сон Аталии[*] вполне можно хоккуизировать:
Nuit
montrée...
Раréе
fierté...
Emprunté
visage:
outrage.
Moi,
toi:
redoutables,
épouvantables.
Se baisser,
embrasser,
mélange
fange:
affreux.
Отметим, что если хоккуизация — сужение, то расширение таких «хокку» — не что иное, как буриме.
2. Метод S + 7
Метод заключается в том, что берется текст и каждое существительное в нем заменяется на седьмое по счету существительное, которое следует за ним в словаре. Разумеется, результат зависит от используемого словаря. Естественно, что цифра 7 — произвольна. Само собой разумеется, что, если взять словарь, скажем, из двух тысяч существительных и использовать метод S + 2000, мы получим изначальный текст. Можно также использовать методы V (глагол) + n, Adj (прилаг.) + p и т. п. и их комбинировать; кроме того, n, p не обязательно должны быть константами.
В № 17 «Досье Патафизического Коллежа» можно найти примеры. Результаты не всегда интересны, но порой просто поразительны. Похоже, что только хорошие тексты дают хорошие результаты. Причина (качественной) связи между исходным текстом и окончательным текстом остается загадочной; вопрос — открытым.
Заметим, что если обратный хоккуизации прием, — буриме, то противоположность S + 7 — криптография (по крайней мере, один из ее разделов): имея текст, обработанный этим методом, требуется восстановить оригинал.
3. Изоморфизмы
Взять какой-либо текст и составить из него другой, используя те же самые фонемы (изовокализм, или изоконсонантизм, а еще лучше, изофонизм и изосимфонизм) или ту же самую грамматическую схему (изосинтаксизм). Видно, что метод S + 7 — один из цифровых и лексикографических вариантов изосинтаксизма.
Вот пример изовокализма[*]:
Le liège, le titane et le sel aujourd’hui
Vont-ils nous repiquer avec un bout d’aine ivre
Ce mac pur oublié que tente sous le givre
Le cancanant gravier des coqs qui n’ont pas fui
Un singe d’ocre loi me soutient que c’est lui
Satirique qui sans versoir se délivre
Pour n’avoir pas planté la lésion où vivre
Quand du puéril pivert a retenti l’ennui
Tout ce pore tatouera cette grande agonie
Par l’escale intimée au poireau qui le nie
Mais non l’odeur du corps où le curare est pris
Grand pôle qu’a ce pieu son dur ébat assigne
II cintre, ô cytise, un bonze droit de mépris
Que met parmi le style obnubilé le Cygne
Исходный текст вновь заимствован у Малларме[58]: как мы видим, сонеты Малларме — отборный материал, наподобие дрозофил в генетике.
Я сохранил последнее слово, чтобы вызвать в памяти исходный текст; так первые кубисты иногда рисовали в углу своей картины, например, гвоздь-обманку.
От изосинтаксизма мы плавно переходим к тому, что я назвал (возможно, ошибочно) матричным анализом языка. Здесь мы покидаем область чистой потенциальной литературы и подступаем к границам количественной лингвистики.
Образование фразы можно сравнить с произведением двух матриц, элементами которых являлись бы слова: одни (левая матрица) оказываются формантами, другие (правая матрица) — означающими. Я полагаю, что такие понятия, как фраза, формант и означающее, не нуждаются в пояснениях. Под фразой я понимаю то, что принято заключать знаком пунктуации, содержащим по меньшей мере одну точку. Означающие — существительные, прилагательные и глаголы, а форманты — все остальные слова, включая различные формы глаголов быть и иметь[59]. Итак, слова французского языка делятся на два непересекающихся множества. Произведение двух словесных матриц дает матрицу фраз в соответствии с классическими правилами умножения матриц.
