Ирвин Шоу - Богач, бедняк... Том 1
На его столе лежало письмо, предельно краткое:
«Надеюсь, что ты скоро приедешь в Нью-Йорк. Я в жутком дерьме, и мне необходимо с тобой посоветоваться. Целую, Гретхен».
Он, бросив скомканное письмо в мусорную корзину, второй раз за день воскликнул:
– О, боже!..
В шесть пятнадцать он вышел из магазина. На улице накрапывал дождь. Калдервуд не обмолвился с ним ни словом после их утреннего разговора. Только дождя сегодня не хватало, с тоской подумал он, лавируя на своем мотоцикле через плотный поток машин. Почти доехав до дома, он вспомнил, что обещал матери купить что-нибудь к обеду. Выругавшись, он повернул назад, в деловую часть города, где магазины работали до семи. «Только не говори мне, что ты купишь, пусть это будет для меня сюрпризом», – вспомнил он слова матери. Твой любимый сын через две недели может оказаться в большой ж… Как тебе понравится такой сюрприз, мамочка?
Рудольф торопливо купил все, что нужно: небольшого цыпленка, картофель, банку горошка, половину пирога на десерт. Проталкиваясь через длинные очереди домохозяек, он вдруг вспомнил свой разговор с Калдервудом и мрачно улыбнулся. Молодой выдающийся финансист в окружении красоток, своих поклонниц, направляется на изысканную трапезу в фамильном особняке, фотографии которого часто появляются на глянцевых страницах журналов «Лайф» и «Хаус энд Гарден».
В последнюю минуту перед выходом из магазина он купил бутылку шотландского виски. Сегодня необходимо выпить.
Слегка охмелев, он рано лег, предаваясь скорбным размышлениям. Самое приятное, что сегодня было, – это пробежка утром с Квентином Макговерном. Вскоре он глубоко заснул.
Неделя прошла как обычно – рутина, больше ничего. Когда в магазине Рудольф сталкивался с Калдервудом, тот ничего не говорил ему о проекте, а лишь давал указания по работе своим обычным, слегка раздраженным, скрипучим голосом. Ни одно из произносимых им слов не наводило Руди на мысль о характере принимаемого Калдервудом решения.
Рудольф позвонил Гретхен по телефону-автомату (Калдервуд косо смотрел на тех, кто использовал для личных звонков служебные телефоны) и сообщил, что на этой неделе вряд ли сможет вырваться и приехать к ней в Нью-Йорк, но попытается это сделать в следующий уик-энд. Она, конечно, была разочарована, он чувствовал это по ее голосу. Она так и не сказала ему, что с ней случилось. «Дело терпит», – сказала она. Ну, раз терпит, значит, все не так плохо.
Дентон больше не звонил. Может, опасался, что, если будет надоедать, то рассерженный Рудольф откажется от своего обещания выступить в его защиту на заседании университетской комиссии по расследованию дела Дентона в следующий вторник. Нельзя исключать, что против Дентона у комиссии есть факты, о которых тому неизвестно, а может, он что-то скрыл. В этом случае Рудольф предстанет в дурном свете, а комиссия может решить, что он – его сообщник, или лгун, или, что еще хуже, дурачок. Но больше всего его волновало, что комиссия, несомненно, постарается покончить с Дентоном, следовательно, будет враждебно настроена к любому свидетелю, который вздумает помешать комиссии. Всю свою жизнь Рудольф старался вести себя так, чтобы его любили окружающие, особенно люди, облеченные властью. Мысль о том, что ему придется выступать перед группой преподавателей и профессоров, которые будут смотреть на него с недовольными, осуждающими лицами, не на шутку его беспокоила.
Всю неделю он мысленно произносил речи, в которых взывал к этим воображаемым суровым, неприступным лицам, речи, в которых достойно защищал Дентона, осуждая его безжалостных судей. Но, по здравом размышлении, ни одна из них его не удовлетворяла. Он решил, что нужно держаться перед членами комиссии спокойно и как можно более непринужденно, на месте оценить атмосферу в зале и действовать и говорить экспромтом в соответствии с этой оценкой. Если бы Калдервуд только знал, что он собирается сделать…
Все ночи до самого уик-энда он плохо спал, его тревожили сладострастные сны, не дававшие ему сексуального удовлетворения: обнаженная Джулия танцует на фоне бескрайнего водного пространства, Гретхен лежит, томно раскинувшись в каноэ, Мэри-Джейн раздвигает ноги в постели, где она сидит с голой грудью, лицо у нее искажено, она бросает ему оскорбительные обвинения; корабль отходит от пристани, девушка на борту улыбается ему, ее юбку развевает ветер, он в отчаянии бежит по пристани, пытаясь успеть на корабль, но чьи-то невидимые руки его удерживают, корабль уплывает, выходит из гавани в открытое море…
Воскресное утро. Звонят церковные колокола. Рудольф решил никуда из дома не выходить и собирался еще раз внимательно просмотреть копии тех документов, которые он передал Калдервуду неделю назад, внести в них кое-какие дополнения, которые пришли ему в голову в эти дни. Но по воскресеньям мать обычно впадала в дурное настроение. Церковные колокола заставляли ее скорбеть о том, что живет в грехе и безверии, и она начинала причитать и просить Рудольфа пойти вместе с ней в церковь, к мессе, ей надо покаяться и причаститься.
– Адов огонь ждет меня, – говорила она за завтраком, – а ведь церковь, а значит, и спасение моей души находятся всего в двух кварталах от нас.
– Как-нибудь в другой раз, – недовольно отвечал Рудольф. – Будут еще воскресенья. Сегодня я занят.
– Но в ожидании другого воскресенья я могу умереть и отправиться в ад, – уговаривала она его.
– Придется рискнуть, – сказал он, выходя из-за стола. Мать плакала, когда он уходил.
Стоял холодный, ясный день, солнце было похоже на яркую облатку в бледном, белесом небе. Рудольф оделся потеплее, набросил куртку из овчины, на голову натянул вязаную шерстяную шапочку. Надев большие защитные очки, он вывел мотоцикл из гаража. Сегодня ему не хотелось никого видеть, и он не знал, куда ехать. Любое направление ничего хорошего ему не сулило. Он сел на мотоцикл, завел двигатель, но все еще колебался. Мимо по улице проехал автомобиль с лыжами, закрепленными наверху. «Почему бы и нет, – мелькнула у него мысль. – Это место не хуже других». Он поехал за автомобилем, и вдруг вспомнил Ларсена, молодого продавца из секции лыж, который рассказал ему, что рядом с подъемником есть амбар, который можно приспособить под помещение для выдачи напрокат лыж на уик-энды. По словам Ларсена, на этом можно заработать кучу денег. Теперь, когда Рудольф ехал следом за машиной с лыжами на крыше, ему стало значительно лучше. У него появилась цель.
Он чуть не окоченел, пока доехал до склона. Яркие солнечные лучи, отражаясь от снега, слепили его, и он, моргая, наблюдал, как фигурки в ярких одеждах неслись навстречу ему с высокой горы. Все здесь казались такими юными, активными, пышущими здоровьем, все развлекались, веселились, а девушки в своих узких брючках, облегающих их стройные бедра и крепкие, круглые попки, если и вызывали у него вожделение, то это вполне здоровое чувство, когда оказываешься за городом ранним воскресным утром.
Рудольф с удовольствием наблюдал за разворачивающимся перед его глазами зрелищем, но вдруг его неожиданно охватила меланхолия. Он почувствовал себя здесь таким одиноким, таким обездоленным. Он хотел было уже вернуться, сесть на мотоцикл и уехать назад в город, когда к нему вдруг подкатил, спустившись со склона на полной скорости, Ларсен и лихо затормозил, подняв облако снега.
– Привет, мистер Джордах, – весело поздоровался он. Широкая улыбка, два ряда ослепительно белых зубов. За ним остановились две девушки. Они, по-видимому, спускались с горы вместе.
– Привет, Ларсен, вот приехал посмотреть на амбар, о котором вы мне говорили.
– Правильно сделали! – похвалил его Ларсен. Ловким, гибким движением он освободился от лыж. На нем не было головного убора, и, когда он нагнулся, его длинные белокурые волосы упали на глаза. Глядя на него, на его красный свитер, на двух девушек позади, Рудольф подумал о том, что этот Ларсен отлично спит по ночам и ему не снится отходящий от пристани корабль.
– Здравствуйте, мистер Джордах, – поздоровалась с ним одна из девушек. – А я и не знала, что вы тоже лыжник.
Он внимательно посмотрел на нее, она засмеялась. Ее лица, по существу, не было видно – половину его закрывали большие солнцезащитные очки с зеленоватыми стеклами. Она подняла их кверху, сдвинув на красно-белую шерстяную шапочку.
– Это моя маска, – сказала девушка.
Теперь Рудольф ее узнал. Это была мисс Соамс из отдела пластинок. Покачивающая бедрами, пышная блондинка, пресыщенная музыкой.
– Доброе утро, – пробормотал Рудольф, испытывая легкое разочарование – уж больно тонкая талия была у мисс Соамс по сравнению с ее округлыми бедрами. – Вы ошиблись, я не лыжник, я наблюдатель.
Мисс Соамс засмеялась:
– Тут для наблюдателя полно работы, не так ли?
