Братья - Чен Да
Не важно, с какой силой я бросал бутылку, она не разбивалась. Я все больше пьянел, пока не впал в пьяный ступор. Хмельная темнота накрыла меня. Блаженное умиротворение продержится, пока будет действовать спиртное.
На следующее утро я проснулся в окружении врачей, медсестер, охраны. Над моим распластавшимся телом склонился Хито.
— Что тебе надо от меня?
Он заулыбался:
— Я принес два подарка.
— Я хочу умереть. Подари мне смерть.
— Возможно, один из подарков как раз подойдет. — И он вручил мне небольшой сверток.
Я оттолкнул его руку, сверток выпал, упаковка прорвалась, и пара сандалий, судя по размеру, детских, выпала из него.
Я сел на кровати, уставившись на них:
— Мои сандалии.
Я бережно поднял их и с трепетом прижал к груди, слезы покатились по моим щекам.
— Где ты их взял? — Моему нетерпеливому любопытству не было границ.
— Какой-то придурок отдал их мне.
— Где он сейчас?
— Убрался восвояси.
— Куда он пошел? Говори, не тяни!
— Он назвал себя доктором из Балана, отирался у ворот резиденции, умолял допустить к тебе. У него был такой южный говор, что невозможно разобрать его бормотание. Мы его отгоняли, как могли, а он все время возвращался. Три дня назад он все еще был здесь, угрожал начать голодовку и даже покончить с собой, если мы не передадим тебе его подарок. Он убрался, только когда я пообещал передать подарок.
Заплакав, я приказал немедленно разыскать его.
— Но он уже ушел. Сказал, что возвращается домой, в горы.
— Что еще он сказал?
— Он передал лично для вас записку…
Я взял в руки шелковый свиток, исписанный по-балански, и сквозь пелену слез мгновенно прочитал ее:
Мой дорогой мальчик!
Всемогущий Будда спас меня от пожара волею своей. Когда я очнулся, ты исчез, и все эти долгие годы я думал, что ты погиб, мой драгоценный сын. О, эти годы, полные горя и одиночества, без тебя и твоей матушки.
Я лишил себя трех пальцев — по одному за каждые десять лет, проведенные без тебя. Прости, что я так быстро сдался и решил, что ты мертв, но ты всегда присутствовал в моих молитвах. Все десятилетия печали закончились. Прошлое должно быть очищено от крови. Я пришел сюда, чтобы позвать тебя назад, в чистоту нашей родной земли, подальше от грязи здешнего мира. Я пришел, чтобы еще раз спасти мальчика, которого мне уже однажды удалось уберечь от смерти у скалы.
Дома в Балане тебя ждет еще одно благословение. Не заставляй меня долго ждать. Я уже старик. Каждый день может стать для меня последним.
Твой батюшка и в жизни, и в смерти.
Я горько плакал, как маленький ребенок. Закрыв глаза, впервые за долгие годы стал молиться далеким горам Балана. Любовь и умиротворение вернулись в мое сердце. Я был счастлив и полон благодарности. Я снова начал надеяться. Закрыв глаза, я дал своим мыслям волю и промчался над красноватой землей северных равнин, над серебристыми рукавами рек, воспаряя к горным вершинам. И там, в буйной зелени раскинувшейся долины, мысленно увидел изборожденное морщинами лицо моего приемного отца, которое складывается в улыбку и выражает бесконечную доброту и любовь, как у Будды. Мой Папа протягивает мне руки и крепко обнимает. Я снова ощутил, что любим.
Меня поразила одна мысль. Я схватил ручку, лист бумаги и быстро написал письмо, о содержании которого не мог и помыслить всего минуту назад. Я писал с лихорадочной дрожью:
Дорогая Суми!
Я освобождаю тебя, отпускаю в новый полет. Я отказываюсь от клейма власти, что поработило меня. Прежний Шенто умер. Родился новый. Я достиг самого дна пропасти. В темноте, разверзшейся подо мной, был только один луч спасения и света — ты.
Прости мне все мои прегрешения. Дай мне шанс искупить вину, шаг за шагом, за все мои проступки и неправедные дела, что я творил. Я готов к новой жизни, и только в твоей милости дать ее мне.
Приди ко мне. Приди ко мне в кристальной чистоте воздуха Балана, прозрачной воде ручьев моей родной земли. Давай вместе восстанавливать разрушенное, поднимать из руин. Приди исцелить мою израненную душу, залечить сломанные крылья. Приди ко мне, дай мне возможность вернуть тебе долг.
С трепещущей душой, недостойный тебя
Я поцеловал бумагу и запечатал конверт. Завтра мои слова любви устремятся к ней, к той единственной, кого я любил всю свою жизнь. Завтра я рискну всем.
ГЛАВА 66
Я надел свой любимый костюм от Савилье Роу, остроносые туфли, галстук от Хермес, вставил в манжеты стильные запонки — подарок финансиста из компании Дж. П. Моргана. Это все было для меня спецодеждой, необходимой для успешного ведения дел в джунглях Манхэттена. А дел у меня теперь было немало: на доставшиеся от деда средства я приобрел акции, завел строительную, транспортную и нефтяную компании, вложил средства в недвижимость. Мне принадлежало несколько зданий на Уолл-стрит. Самым интересным было строение номер сорок, классический пример капиталистического здания-монстра, расположившееся среди таких же титанов делового мира. Мне вообще нравился центр, в особенности Парк-авеню. Именно здесь я решил разместить свою штаб-квартиру в окружении стильных и изысканных владений, принадлежавших бизнес-элите — современным юридическим фирмам и новейшим инвестиционным кампаниям. Я никогда не пожалел о той громадной сумме, которую заплатил за черное как смоль, с мраморным полом строение с огромной крышей, на которую свободно приземлялся вертолет. Вертолетную площадку опоясывала беговая дорожка. А с крыши к тому же открывался потрясающий вид на самый богатый район Манхэттена. Всего за год цена на здание выросла вдвое. Недвижимость на этом острове — это что-то немыслимое. Надо здесь жить, чтобы оценить всю его красоту.
На Дальнем Востоке начался настоящий строительный бум, с перевозками дела обстояли как нельзя лучше. С производственных площадок в Азии товары надо было доставлять по назначению, а поставки нефти и газа из Сибири вообще были золотой жилой — запрос на суда все увеличивался. Но мои мысли занимал не только бизнес.
Не проходило и дня, чтобы я не думал о том, как развиваются события в Китае, о деяниях моего сводного братца Шенто. За родину я готов был умереть, против тирана — сражаться до последней капли крови. Я помог вызволить из страны сотни диссидентов, перечислил миллионы долларов на счета организаций, борющихся с кровавым режимом. И как только я открою банки в Гонконге, десятки миллионов будут перечислены еще и в местной валюте.
Самым радостным было известие, что мои мать и дедушка были живы и здоровы, и даже отца спас рыбак, и он поселился под чужим именем в заброшенной деревушке на побережье под присмотром учителя Куна.
Но все эти радости жизни и благодеяния Будды только усугубляли мое беспокойство и тоску по Суми, ее так не хватало в моей жизни. Одинокий, я подолгу смотрел на море огней, раскинувшееся под окнами моей огромной квартиры на сороковом этаже Трамп-тауэр, и грезил о ней.
Я видел красноватые пески Гоби, окружающие ее темницу, палящее солнце пустыни, которое сжигало ее молодость и красоту. Миротворный лунный свет, богиня любви, перенесите меня к моей ненаглядной — над океанами и морями, над долинами и горами. Я разговаривал с ней, смеялся, мечтал вместе с ней. Чтобы услышать эхо ее голоса, я прочитывал отрывки из ее книги, закрывал глаза, вспоминая, как Суми таяла в моих объятиях.
Проходило время, она утрачивала свои реальные черты, оставаясь только в глубинах моей души, в отзвуках и тенях воспоминаний. Я боялся, что наступит день, когда ее реально не станет. Каждый божий день эта мысль неотвязно преследовала меня, усугубляя растущую душевную пустоту. Порой меня сжигало чувство бесконечной вины. Почему я наслаждаюсь жизнью, а она чахнет в заточении? Причем наслаждаюсь жизнью не где-нибудь, а в роскошной Трамп-тауэр на Пятой авеню.
