Марек Хальтер - Ночь с вождем, или Роль длиною в жизнь
Марина Андреевна одобрила мой план, а Облитин пожал плечами, поскольку не мог предложить ничего лучшего. Он потихоньку завел мотор и обсудил с сыном, как им расположиться, чтобы при стрельбе не помешать друг другу (винтовки мы спрятали на палубе еще до входа в порт, а револьвер был у меня под рукой, за койкой). Они осторожно ослабили якорные канаты на причале, чтобы при натяжении те соскочили. Облитин снова спросил Марину, что делать, если врач окажется не Эпроном. Если охранники или урки запретят ему приблизиться. Она ответила: «Убью их всех». Мы ничего не возразили: было очевидно, что она это сделает.
Около полудня мы услышали шум на причале. Зрелище было настолько абсурдным, что мы не сразу поняли, что происходит. Десяток уголовников несли на стуле что-то почти бесформенное. При этом они пели, приплясывали, били в ладоши, так что все это напоминало религиозную процессию. Одеты они были в лохмотья, сквозь которые просвечивали тела в татуировках. Во главе процессии шел крупный тип с гладким, розовым, полным лицом, тогда как у всех остальных были растрепанные бороды. Охранники исчезли. Мое положение на койке ограничивало обзор, и я не мог видеть, как процессия приблизилась. Я ясно услышал, как Марина Андреевна застонала, и понял, что она узнала Эпрона. Облитин просунул голову в каюту и подал мне знак быть наготове. Я ощутил, что мотор завибрировал сильнее, но вопли зэков заглушали остальной шум.
Один голос было слышно громче прочих. Марина Андреевна ответила, но слов я не разобрал. По толчку на палубе я понял, что на нее поставили стул, потом мне показалось, что я слышу голос Эпрона. Через окошко каюты я наблюдал, как сын Облитина занял место около винтовки. И в ту же секунду я услышал Маринин крик. Я схватил револьвер и выскочил на палубу.
Сначала я встретился взглядом с Эпроном: на его лице мертвеца жили только глаза. Безбородый урка стоял в конце палубы, а остальные располагались на причале за его спиной. Они что-то выкрикивали и ржали. Урка разорвал одежду Марины Андреевны и держал ее за кисть руки. Заметив меня, он на секунду замешкался, но почти тут же толкнул Марину на ящик с рыболовными сетями и правой рукой выхватил из-за пояса нож. Я выстрелил два или три раза и попал ему прямо в грудь. Он рухнул как подкошенный. Облитин отчалил. Я полностью разрядил свой револьвер в стоящих на пирсе, но от волнения стрелял не очень точно, так что, по всей вероятности, не все пули достигли цели. Сын Облитина тоже стрелял. Урки погнались за нами вдоль причала, а судно отчаливало недостаточно быстро. Мы были всего в нескольких метрах от них, так что брошенный нож мог нас достать.
Но о ножах, которые носили уголовники, мы не подумали. Я не успел укрыться и почувствовал, как лезвие вонзилось мне в бок. Однако повязка не позволила ему проникнуть глубоко. У Марины Андреевны была резаная рана на руке. Она бросилась к Эпрону, скорчившемуся на стуле, и я снова услышал ее крик. Она продолжала кричать, пока мы не покинули порт. Из шеи Эпрона торчал нож. Его лезвие было длиной с мою кисть.
Мы смогли уплыть беспрепятственно. Невозможно было смотреть на Марину Андреевну Гусееву, лежавшую на палубе около изуродованного тела Эпрона. Три дня она отказывалась похоронить его в море. Она рассказывала покойному, как хранила в лагере брачное свидетельство, пока его не нашли при одном из более тщательных обысков. Она все время просила у него за это прощения, как будто была уверена, что именно в этом была причина страданий ее любимого. Она обещала быть хранительницей его жизни, но слова не сдержала. Когда она все же согласилась похоронить Эпрона в море, я думал, что она сойдет с ума. Замечу, что она вполне разумно обрабатывала мою рану, но не произнесла при этом ни слова.
19 сентября после спокойного плавания Облитин высадил нас в японском порту Отару, а сам направился к югу. Марина Андреевна помогла мне достичь лагеря американских военнопленных в Саппоро, недавно освобожденного американской армией. Моя рана причиняла мне страдания, но я смог получить медицинскую помощь в лагерной больнице.
Я клянусь, что все вышеизложенное является правдой.
Агент Юлиус С. Оверти
УСС (лейт. — аг.-102)
ДОПОЛНЕНИЕ
Агент Юлиус С. Оверти Управление стратегических служб (лейт.-aг.-102) скончался в результате общего заражения крови 22 ноября 1945 г. Ввиду его состояния значительная часть доклада была записана под диктовку.
После оказания первой помощи он был перевезен военным транспортом в Сан-Франциско (7 — 14 октября) в сопровождении Марии Эпрон (Марины Андреевны Гусеевой).
Ввиду специфики операции «Новая Земля» Оверти не знал подлинного имени агента Майкла Дэвида Эпрона — Джордж Манфред Мартин (звание: капитан).
Джон Г. Дентс
Директор Отдела № 407
Госпиталь Святой Марии, Сан-Франциско
Эпилог
26 июня 1950 г. в 18 часов Марина Андреевна Гусеева покинула Старую окружную тюрьму, у ворот которой ее ждала шикарная машина Т. К. Лина. Улисс в своей белой униформе придержал ей дверцу, а Т. К. нес небольшую сумку с ее вещами. Я стоял невдалеке и курил сигарету, прислонившись к своему «нэшу». Прежде чем сесть в «крайслер», Марина Андреевна повернула голову в мою сторону, но не улыбнулась. Она только одарила меня голубизной своих глаз, и этот взгляд вновь пронзил меня, несмотря на расстояние.
Т. К. помахал рукой. Он был одновременно серьезен и радостен, и немного не такой, каким я его знал прежде. И я тоже, наверно, стал немного другим. Я смотрел на удаляющийся «крайслер» и думал о разговоре, который состоялся у нас восемь часов назад, когда я принес ему доклад Оверти.
Т. К. бросил:
— Я собираюсь предложить мисс Гусеевой приехать сюда на некоторое время отдохнуть. Дом большой. Ее комната в Нью-Йорке может подождать.
Потом почему-то ему захотелось добавить:
— Только с благими намерениями, Ал!
— Не сомневаюсь, Т. К. А если вы еще поможете ей снова стать актрисой, да еще чтобы ее заметили, я ваш должник до конца жизни.
— Я уже об этом думал. Это и есть мое благое намерение: помочь ей вернуться к прежней работе. Я не думаю, что у нее возникнут какие-то проблемы с «Ред Ченнелс».
— Прошу вас об одном.
— Да?
— Вы ведь читали приложение к докладу? Эпрон — добропорядочный протестант по фамилии Мартин… Я думаю, лучше не говорить этого Марине. Она все еще думает, что Эпрон был евреем, пусть так и будет. Нет причины разрушать ее воспоминания. Этим уже достаточно занимались.
