Дарья Асламова - Приключения дрянной девчонки
Из газет я узнала, что заработала кучу долларов на своей публикации и интервью.
Единственный крупный валютный заработок, который мне предложили, – деньги за съемки в немецком документальном фильме о моей работе в качестве военной журналистки. Фильм должен сниматься в Абхазии, и это довольно опасный способ улучшить свое материальное положение. Такое лестное, но страшноватое предложение получила от немецкого телекорреспондента Адриана. Мы беседовали с ним о войне в маленьком ресторане со швейцарской кухней, золотые дрожащие огоньки свечей и легко белое вино "шабли" придавали особый шарм нашему разговору. Война казалась чем-то далеким и ненастоящим, каким то киношным приключением с хорошим концом.
Но ехать фронт, вспоминать старую науку страха с привкусом тошноты мне не хотелось. "Две тысячи марок за три дня работы" кинул мне аппетитную наживку Адриан. Я сразу представила себе, какие наряды я смогу себе купить и какие рестораны посетить. Меня возбудило звучание этой круглой красивой цифры – две тысячи марок. Я, как глупая рыба, заглот! наживку и попалась на крючок.
Вчера я выбирала себе в магазине эффектные свитера поездки в Абхазию. Господи! О чем я думаю, собираясь войну?! Не о том, что меня могут ранить или убить, не о трудностях пути, не о работе в тяжелых условиях, а лишь с к я буду выглядеть. Нет, я неисправима. Пусть все кругом К пит огнем, но макияж в любых обстоятельствах должен быть безукоризненным, а костюм сидеть безупречно. 24 февраля. Буйная грязь – вечная спутница войны. Три дня я слушаю, как чавкает под ногами земля, превратившаяся в ледяную жижу, и проклинаю собственное кокетство. Вместо того чтобы надеть в дорогу непромокаемые удобные кроссовки на толстой подошве, я предпочла изящные сапожки на каблуках. Теперь у меня вечно мокрые замерзшие ноги, я постоянно хлюпаю носом и имею жалкий вид. Зима в Абхазии – самое пакостное время. Пальмы, укрытые снегом, холодное серое море, с грохотом набегающее на берег, чахлые цветочки, окруженные островками льда.
Перенасыщенный ледяной влагой ветер пронизывает до костей.
Нашу журналистскую троицу – Адриана, оператора Юру и меня – поселили в общежитии для беженцев, где нет отопления, горячей воды, не работает канализация, а по вечерам отключают электроэнергию. Спать можно только в одежде, под тремя одеялами, но все равно я просыпаюсь по ночам, стуча зубами от холода. Вещи невозможно высушить, они постоянно пропитаны влагой. Целыми днями я мечтаю о горячей ванне и теплом туалете с удобным унитазом, в котором, представьте себе, есть вода. Но все эти чудеса цивилизации остались в Москве.
По вечерам мы втроем пьем малиновый чай, предусмотрительно захваченный Юрой из дома, и треплемся без передышки, обсуждая дневные впечатления. Адриан и я вечно спорим. Сталкиваются разные взгляды на войну – цивилизованный, европейский, которого придерживается Адриан, Уповающий на мирные переговоры, гуманитарную помощь и Разумное разрешение конфликтов, и дикий, с примесью Азии, свойственный мне, всегда берущей в расчет жестокие законы человеческой природы, не подчиняющейся доводам рассудка. Я знаю, что если отважная кавказская раса берется оружие, то это надолго. Выстрелы в этих краях – единственные аргументы, национальное тщеславие – единственный закон. Стало модным подвергать свою жизнь опасности. видела в местной больнице мужчину, раненного в голову, которому Удалили часть мозгового вещества. Теперь у него на У страшная пульсирующая впадина. Я слышала, как врач успокаивал его: "Мы тебе установим такую пластинку в черепе, что никакая пуля не пробьет; Через несколько месяце снова будешь воевать!" Здешние люди, едва затронутые цивилизацией и способные на любое бесчинство, действуют, не ведая нерешительности, свойственной утонченным, впечатлительным натуру Адриан пытается найти объективные причины ожесточенности кавказских войн, я же отношусь к ним как к стихийному бедствию, как к грозному явлению природы, перед которым следует смириться и отступить в страхе, как отступает человек перед землетрясением или извержением вулкана Мужчины нуждаются в войне, как и в сексе. Кто из них хоть раз заглянул в обольстительное лицо зла, тот не в силах отвести зачарованного взора.
Обаяние войны сильнее всего проявляется в человеческих историях, когда мирные по своей природе люди, часто незначительного характера, волею трагических обстоятельств достигают героических высот. Судьба жестоко берет их в оборот и ставит в такие условия, что они перерастают собственную обыкновенность.
Я слушала чудесные саги о подвигах и спасениях из плена в холодной слякотной Гудауте за стаканом вина, протягивая ноги к теплой печке, и глаза у меня блестели, как в детстве, от предчувствия счастливой развязки. Я представляла себе, как дома, устроившись поудобнее в кресле и закутавшись в • плед, с чашечкой чая в руках я буду пересказывать лучшие истории на свете, страшные сказки, которые кажутся невероятными в мирной Москве.
Гамгия Амиран, режиссер абхазского телевидения,
18 января
вместе со съемочной группой летел на вертолете, везущем гуманитарную помощь. Над грузинским селом Сакен вертолет сбили. В эти страшные минуты, когда машина падала, абхазский оператор стал снимать собственную гибель. Но летчик, прослуживший год в Афганистане, умудрился посадить вертолет. Не успели пассажиры возблагодарить бога за чудесное спасение, как возникла новая угроза – вертолет по несло прямо в горную пропасть, но чудом на самом краю с удержался, зацепившись за пень.
Абхазская съемочная группа, состоявшая из трех человек, тут же взяла интервью у летчика, находившегося в состоянии шока.
Но за последние полчаса смерть приготовила им треп ловушку. К вертолету бежали вооруженные до зубов люди стреляя на ходу. Летчик велел всем выбросить оружие, но есть. Но среди пассажиров, везущих муку, военных не казалось. Вертолет окружили и всех взяли в плен.
и его товарищи провели в подвале девятнадцать пней. Они прошли все круги ада и мечтали только об одном – о смерти. Чтобы сделать ее легкой и быстрой, они наметили своих возможных убийц среди охранников – тех, кто славился меткостью в стрельбе. Но когда они обратились с подобной просьбой к намеченным палачам, то даже в душах этих людей, закаленных холодным цинизмом войны, что-то дрогнуло.
Они оскорбились отведенной им ролью.
Заложников избивали ежедневно. Каждый раз, идя на допрос, Амиран прощался с товарищами. Однажды пьяный тюремщик вывел его во двор, поставил к стенке и направил на него пулемет. Он раскачивался и выкрикивал грязные ругательства.
Заложники, видевшие эту сцену, побелели как полотно. Но что-то отвлекло внимание тюремщика, и он отложил казнь на неопределенный срок.
