Дженнифер Уорф - Вызовите акушерку
На протяжении шести недель мы посещали Уорренов трижды в день, затем ещё шесть недель дважды в день. В те времена медицинский уход на дому был на высоте. В четыре месяца ребёнок весил уже шесть с половиной фунтов[43], улыбался и вертел головкой. Протягивал крошечную ручку, чтобы ухватиться за палец. Булькал и хихикал сам с собой. Мне рассказывали, что он никогда не плакал.
Несколько раз в эти послеродовые месяцы я вспоминала ту ужасную ночь, когда он появился на свет, и слова, сказанные мне сестрой Джулианной: «Да пребудет с вами Бог, моя дорогая. Я помолюсь за Кончиту Уоррен и её не рождённое ещё дитя». Она не просто говорила, что будет молиться за Кончиту. Она не допускала мысли, что плод родится мёртвым. Она подчеркнула, что будет молиться за них обоих. На самом же деле, она молилась за нас всех.
В один счастливый день в середине лета я пришла с обычным визитом, чтобы проверить вес ребёнка. В полуподвальной кухне раздавался смех, так что я спустилась туда вниз по лестнице. Малыш лежал в люльке, окруженный братьями и сёстрами; все они смеялись. До меня донёсся вкусный запах. Кончита, улыбаясь и пребывая в полной боевой готовности, стояла над дымящимся медным котлом и варила сливовое варенье. В котле яростно забурлило, когда она помешала содержимое огромной деревянной ложкой.
Слава богу, у неё хватило мудрости и стойкости не отпустить от себя ребёнка, подумала я. Допусти она это, я уверена, она бы умерла – а вместе с ней умерло бы всё счастье этого дома.
Старость, старость
Очарованная, покорённая сестрой Моникой Джоан, я, хоть убей, не смогла бы определить, находится ли она в самом деле на грани маразма или нет. Я не могла избавиться от подозрения, что она просто ловко манипулирует нами, чтобы получить желаемое, – извечная прерогатива леди в возрасте! Без сомнения, она была очень умна, весьма эрудированна и в некотором смысле даже учёна, хотя не потерять нить её сумбурных рассуждений часто бывало нелегко. Учитывая её историю, пятьдесят лет монашества, медсестринства и акушерства в лондонском Ист-Энде, никаких сомнений в её христианском призвании не возникало. Однако её поведение нередко было далеко от христианского. Она часто вела себя эгоистично и не считалась с другими. Проблески сознания и приступы маразма вспыхивали в её голове, перекрещиваясь, словно молнии; доброта соседствовала с жестокостью, память и забывчивость переплетались между собой. Старые люди невероятно интересны, и я часто наблюдала за ней. Какой была настоящая сестра Моника Джоан? Я не могла сказать.
Несомненно, она всегда была эксцентричной. Даже то, как она ходила в церковь, было особенным. Она покидала Ноннатус-Хаус, быстро шла по Лейланд-стрит, за угол – и прямиком через Ист-Индия-Док-роуд, не взглянув ни направо, ни налево. Водители грузовиков ударяли по тормозам, шины визжали, машины, содрогаясь, останавливались, пока эта пожилая монахиня, в своём развевающемся облачении и покрывале, пересекала одну из оживлённейших улиц Лондона.
Однажды конный полицейский на вороной лошади степенно двигался по центру дороги. На нём был великолепный белый шлем и длинные белые перчатки, что придавало ему руританский, романтический вид. Он увидел сестру Монику Джоан и, догадываясь, что произойдёт, развернул лошадь боком, поднял руку в перчатке, чтобы остановить движение в обе стороны, и махнул сестре, что она может проходить. Переходя улицу, сестра повернулась к лошади и всаднику и очень чётко и громко сказала:
– Спасибо, юноша, вы очень добры. Но не стоило утруждать себя. Я в полной безопасности. Ангелы позаботятся обо мне. – И, вскинув голову, пошла дальше.
Этот инцидент произошёл задолго до того, как я её узнала, что говорит о том, что она всегда была не без странностей, хотя, возможно, с возрастом начала чудить ещё больше. Впрочем, иногда я задавалась вопросом: а не была ли её хвалёная эксцентричность притворством, затеянным ради детского удовольствия от привлечения к себе внимания? Как, например, тот случай с виолончелистом. Бедняга, это, должно быть, подкосило его… А уж каково пришлось пианистке, и подумать страшно.
Церковь Всех Святых на Ист-Индия-Док-роуд была и остаётся престижной церковью, занимающей привилегированное положение в епархии. Построенная в классическом стиле эпохи Регентства, с великолепными пропорциями, богатым интерьером и безупречной акустикой, она стала превосходным местом для проведения концертов.
Пастору удалось уговорить выступить всемирно известного виолончелиста. Нам с Синтией дали свободный вечер, чтобы мы сходили на концерт. В последнюю минуту нам подумалось, как было бы здорово взять с собой сестру Монику Джоан. Больше никогда!
Начнём с того, что она настояла на том, чтобы взять с собой вязание. Ни Синтия, ни я не воспрепятствовали этому, хотя должны были, но осознали свой промах лишь задним умом…
Мы вошли в уже наполнившуюся церковь, и сестра Моника Джоан захотела сесть в первом ряду. Словно вдовствующая герцогиня, она проплыла по центральному проходу, а мы с Синтией, как пара камеристок, поспешили следом. Она села ближе к центру, прямо напротив стула, приготовленного для виолончелиста, мы устроились по обе стороны от неё. Все знали сестру Монику Джоан, и я с самого начала почувствовала себя неловко, привлекши всеобщее внимание.
Сидения оказались слишком жёсткими. Сестра Моника Джоан ёрзала и ворчала, пытаясь поудобнее устроить свою костлявую попу на деревянной поверхности. Мы предложили подложить подушку для коленопреклонения, но ничего хорошего из этого не вышло. Подушку ещё надо было найти. Викарии бегали туда-сюда, шарили в ризницах – безрезультатно. Среди церковной утвари находилось всё, кроме мягкой подушечки. Больше всего на эту роль подходила длинная бархатная портьера. Её сложили и поместили под костлявую сестру. Она вздохнула, глядя на молодого священника, новенького и жаждущего угодить.
– Если это лучшее, что вы можете сделать, то, полагаю, придется с этим смириться.
Её резкий тон тут же стёр улыбку с его лица.
Между тем пастор выступил вперёд, чтобы поприветствовать собравшихся и сообщить, что в антракте подадут кофе.
– А сейчас я имею удовольствие представить…
Его прервали на полуслове:
– А есть у вас что-нибудь без кофеина для тех, кто не пьёт кофе?
Пастор остановился. Виолончелист, поднявшийся уже одной ногой на сцену, – тоже.
– Без кофеина? Если честно, не знаю, сестра…
– Возможно, вы будете столь любезны, чтобы узнать?
– Да, конечно, сестра.
