Артур Голден - Мемуары гейши
— Нет, нельзя, — сказала она.
Я все равно открыла дверь. В комнате царил ужасный беспорядок. Дневник лежал на столе, а Хацумомо прикладывала полотенце к ногам. Я решила не выходить из комнаты без дневника.
И тут неожиданно мой взгляд привлекла изумрудная брошь для пояса, та самая, в краже которой Хацумомо обвинила меня много лет назад, в ночь, когда я застала ее в комнате прислуги с любовником. Никогда не думала, что увижу ее снова. Я подошла к ней и подняла с пола.
— Замечательная идея! — сказала Хацумомо. — Давай, воруй мои драгоценности. Но я меняю драгоценности на наличность.
— И сколько же, по-твоему, я должна заплатить за это?
Я подошла к Хацумомо и показала ей брошь. Ее сияющая улыбка погасла. Пока Хацумомо пребывала в замешательстве, я быстро взяла дневник со стола.
Не дожидаясь реакции Хацумомо, я быстро пошла к двери и закрыла ее за собой. У меня мелькнула мысль сразу пойти к Маме и показать ей находку, но я понимала, что мне лучше не идти к ней с дневником. Как можно быстрее я открыла дверь в кладовку, где хранились кимоно, и положила дневник на полку между двумя платьями, завернутыми в бумагу. У меня ушло на это несколько секунд, но в любой момент Хацумомо могла открыть дверь и застать меня. Закрыв дверь в кладовую, я бросилась в свою комнату и принялась открывать и выдвигать ящики, пытаясь создать впечатление, что искала место, куда спрятать дневник.
Когда я вышла в коридор, она смотрела на меня из своей комнаты с легкой улыбкой, словно показывая, как забавляет ее эта ситуация. Мне без труда удавалось изображать обеспокоенность. Я понесла брошь в Мамину комнату и положила ее на стол перед ней. Мама отложила в сторону журнал и взяла брошь в руки.
— Это красивая вещь, — сказала она, — но в наши дни за нее на черном рынке никто много не даст.
— Уверена, Хацумомо очень щедро за нее заплатит, Мама, — сказала я. — Вы помните брошь, которую я украла у нее много лет назад и стоимость которой вы приписали к моим долгам? Это она. Я ее только что нашла на полу около шкатулки с драгоценностями Хацумомо.
— Вы знаете, — сказала Хацумомо, входя в комнату, — Саюри права, это та самая брошь, которую я потеряла. По крайней мере, так оказалось. Я никогда не надеялась увидеть ее снова.
— Да, очень трудно находить вещи, когда ты все время пьяна, — сказала я. — Достаточно было повнимательнее посмотреть в своей коробке с драгоценностями.
Мама положила брошь на стол, продолжая смотреть на Хацумомо.
— Я нашла брошь в ее комнате, — сказала Хацумомо. — Она спрятала ее в ящике для косметики.
— А зачем ты лазила в ее ящик? — спросила Мама.
— Не хотела вам этого говорить, Мама, но Саюри оставила кое-что на своем столе, и я захотела это спрятать. Понимаю, мне следовало сразу принести это вам, но… Видите ли, Саюри ведет дневник. В прошлом году она мне его показывала. В нем содержатся компрометирующие вещи о некоторых мужчинах. Честно говоря, несколько абзацев посвящены вам, Мама.
Я решила сказать, что она лжет. Хацумомо оказалась в беде, и никакие ее доводы не изменили бы ситуацию. Десять лет назад, когда она зарабатывала для окейи больше всех, она могла обвинить меня в чем угодно. Могла сказать, что я съела циновки в ее комнате, и Мама записала бы на мой счет стоимость новых. Но теперь, наконец, ситуация изменилась. Блестящая карьера Хацумомо засыхала на ветке, а моя в это же время расцветала. Я стала дочерью окейи и ее главной гейшей. Думаю, Маму не сильно беспокоило, кто прав.
— Никакого дневника не существует, Мама, — сказала я. — Хацумомо все выдумала.
— Да? — спросила Хацумомо. — Тогда я пойду и найду его, и вы, Мама, сможете его прочитать.
Хацумомо пошла в мою комнату, а Мама последовала за ней. Судорожно пытаясь найти дневник, Хацумомо устроила в моей комнате беспорядок.
— О каком дневнике говорит Хацумомо? — спросила меня Мама.
— Если дневник существует, уверена, Хацумомо найдет его, — сказала я.
— Хацумомо, — сказала Мама, — ты заплатишь Саюри за брошь, в краже которой ты ее обвинила.
Не знаю, расслышала ли Хацумомо, с ненавистью смотревшая на меня, Мамины слова.
Если бы вы спросили меня в те годы о поворотном моменте в моих отношениях с Хацумомо, я бы назвала мизуаж. Но, хотя мой мизуаж и поднял меня на более высокую ступень, уже недоступную Хацумомо, мы могли бы продолжать жить рядом друг с другом до самой старости, если бы больше между нами ничего не происходило. Поэтому настоящий поворотный момент в наших отношениях произошел в тот день, когда Хацумомо прочитала мой дневник, а я нашла брошь для пояса, в краже которой она меня когда-то обвинила.
Для того чтобы было легче объяснить, почему это так, позвольте передать вам слова Адмирала Ямомото Изоруко, сказанные однажды в чайном доме Ичирики. Я не была так уж хорошо знакома с Адмиралом Ямомото, считавшимся отцом Японского Императорского флота, но мне посчастливилось принимать участие в различных мероприятиях с его участием. Он был маленького роста, но говорил, что палочка динамита тоже небольшая. В присутствии Адмирала вечеринки становились более шумными. В тот вечер он и еще один гость дошли до финального круга игры в «пьяницу» и договорились, что проигравший пойдет покупать презерватив в ближайшую аптеку, просто ради шутки, вы понимаете, ни для чего другого. Конечно, Адмирал победил, и вся толпа разразилась аплодисментами.
— Здорово, что вы не проиграли, Адмирал, — сказал один из его помощников. — Представьте себе бедного аптекаря, увидевшего Адмирала Ямомото по ту сторону прилавка.
Все нашли это очень забавным, но Адмирал ответил, что не сомневался в своей победе.
— Перестаньте! — сказала одна из гейш. — Каждый время от времени проигрывает, даже вы, Адмирал.
— Думаю, это правда, что каждый иногда проигрывает, — сказал он, — но я — никогда!
Кто-то воспринял это как бахвальство, я же придерживалась другого мнения. Адмирал мне казался человеком, действительно привыкшим к победам. Наконец, один из гостей спросил о секрете его успеха.
— Я никогда не наношу поражения человеку во время борьбы за что-то. Я наношу поражение его уверенности. Сомневающийся мозг не может сконцентрироваться на победе.
Два человека равны, абсолютно равны, только когда у них одинаковое количество уверенности.
Не думаю, что я осознавала это в то время, но после того, как мы с Хацумомо поссорились из-за дневника, ее мозг посетили сомнения. Она знала, ни при каких обстоятельствах Мама больше не займет ее сторону, и от этого стала напоминать ткань, которую достали из теплой кладовки и вывесили на улице в плохую погоду.
