Ладислав Баллек - Помощник. Книга о Паланке
Через несколько дней, которые он провел молча и без сна, так как его сотрясали все виды тщеты и отчаяния, пришло обещанное письмо. Он долго не решался вскрыть конверт, даже сожалел, что вообще принял его, он боялся совсем потерять надежду, пусть маленькую и жалкую. И как только прочел письмо, действительно лишился всяких надежд. Писала ему жена, и, как он вспомнил, это было вообще первое письмо, которое он от нее получил. С беспощадной откровенностью она сообщала ему, что он в Паланке никому не нужен и чтобы возвращаться к ним не смел. Дальше следовал долгий список оскорблений, обвинений, грубых угроз, что произойдет, если он все же пожелает вернуться. В письме утверждалось, что лавку и дом в Паланке они получили только благодаря ее брату, который им это выхлопотал, и чтобы Штефан не забывал об этом, а все остальное, что совместно нажили в городе, они приобрели благодаря Воленту.
В общем, это был набор оскорблений и признаний, написанных с шокирующей откровенностью. Эва не стыдилась сознаться в своей тайной жизни, которую вела уже довольно давно, более того, она издевалась над ним за то, что он так долго ничего не замечал. Она снова повторила, что не хочет, просто не желает с ним жить, что он ей опротивел, что как мужчина он никогда не удовлетворял ее, так что пусть он идет своей дорогой и не вмешивается в жизнь ее и дочери. Вещи он получит, они пошлют ему все по почте и вскоре частями рассчитаются с ним сполна.
И через несколько дней он получил большую посылку и значительную сумму денег, но последующих сумм не дождался. Брат с матерью уговаривали его, чтобы он подал в суд, но напрасно, он не мог судиться с семьей из-за денег, сверх того, отвечал он, кроме жены, ведь осталась и его дочь. Таким образом, он защищал свое нежелание отправиться к адвокату — суда он боялся в первую очередь из-за того, что по профессиональной привычке судьи открыто и бесчувственно обсуждали бы интимные вопросы. Исповедоваться чужим людям? Нет, этому не бывать, да и черт знает что жена могла бы наговорить в суде! С каким лицом он вышел бы оттуда? Как дурак, рогоносец, неспособный мужчина и супруг, плохой отец, мерзавец, растяпа в торговле и в частной жизни, и все присутствующие на разбирательстве: судья, секретарша, служитель, свидетели — смеялись бы над ним, одни тайком, другие открыто, что он лишился всего, как собака хвоста, как он неуклюже, запинаясь и краснея, домогается вещей, которые сам не в состоянии устеречь, которыми не может управлять, а как смешно, наивно и глупо добиваться расположения людей, которые знать его не хотят и потому прогнали взашей. Суд копался бы в его ранах, жена злорадно посыпала бы их солью. И эта история с учеником тоже бы всплыла, так же как его страх и трусость, которые он некогда проявил… Ах, нет! Нет! Боже упаси от суда, ни в коем случае! Может быть, он что-то и высудил бы, но при этом окончательно бы потерял имя порядочного человека, а оно у него, слава богу, еще есть.
Мать с братом не переставали приставать к нему, и он не находил покоя, которого жаждал больше всего. И так как он боялся, что уступит им в конце концов, то однажды утром уехал в Подбрезову к сестре. С Катой они ладили, над его заботами она только смеялась: какой она была прежде, такой и осталась, хотя недавно родила третьего сына. Муж у нее был ремесленник, трудолюбивый, простой мужик, над которым Ката все время подтрунивала, и он этому стыдливо, но дружелюбно смеялся. Речан у них немного ожил, но все же не мог остаться и в семье сестры: у них была маленькая квартира, и, хотя сестра с мужем искренне уговаривали его остаться, у Речана не хватало совести мешать им.
Через неделю он отправился в Гронеу к Палё Ергалу, товарищу по военной службе, которого он никогда не забывал, а тот как раз в это время неожиданно овдовел и очень обрадовался, что ему в опустевшем доме будет с кем поговорить. Как и Речан, он был довольно несамостоятельный, но общительный человек, который даже в период глубокого личного горя оказался не в состоянии стать нелюдимым. Здесь Речан нажаловался всласть. Со временем Ергалу удалось уговорить его, чтобы он начал работать. Речан долго колебался, но под конец согласился. Сначала работал разнорабочим, потом приобрел квалификацию. У него началась другая жизнь, дни и недели побежали быстрей.
В Гронце он начал работать в литейной, и оказалось, что там он приобрел не только кусок хлеба, но и большую долю личной свободы.
После работы они ходили с Ергалом за покупками, вместе готовили еду, убирались и стирали, заходили и в корчму, отправлялись на рыбалку, в лес, даже в кино и на футбол. Всю неделю Речан жил в Гронце, на воскресенье ездил к матери. Так проходили дни, недели, месяцы. Жизнь у него, как говорится, текла нормальным путем, хотя он не переставал думать о Паланке и не сомневался в том, что когда-то все же вернется туда. Все время он ждал чуда, но дочь не приезжала к нему, жена не присылала письма с объяснениями и просьбой о прощении, никто из них серьезно не заболел, а если и заболел, то его об этом не известили. Он знал только то, о чем догадывался.
Однажды, когда Речан под вечер возвращался со смены, недалеко от станции узкоколейной железной дороги он увидел знакомый грузовик. Что ему — снится, что ли? Но ему не снилось, из кабины грузовика выпрыгнул знакомый, даже слишком знакомый мужчина в зеленой шляпе с кабаньей щетинкой, в высоких канадских ботинках на шнурках и в полушубке в меховым воротником. Речан после минуты ужаса хотел повернуться и быстро исчезнуть в толпе, но его бывший помощник уже махал рукой и мчался к нему.
В Паланке, оказывается, события разыгрались не так, как ожидал Волент. Эва Речанова, жена мастера, выбрала себе помощника сама, и выбрала молодого, холостого парня, которого быстро прибрала к рукам, и таким образом ловко заставила их обоих соперничать за ее расположение, так же как за первенство в мясной. Так что Волент после отъезда мастера в особняк не попал, а разделил квартиру на Торговой улице со вторым приказчиком. К тому же, сознался он, в последнее время жена мастера начала его избегать, он уже не был ее фаворитом, хоть всячески старался им быть. Он все так же остался приказчиком, но теперь он был не единственным ее любовником, ибо с горечью узнал, что у нее есть другое, более подходящее общество. Так что от его больших планов не осталось ничего.
Они просидели вместе до утра. Волент пил (Речан тихо и безучастно сидел рядом, и не пил) и все более откровенно говорил о своих планах, мечтах и надеждах. Он все еще верил, что пробьется наверх и будет с женой мастера жить в незаконном браке. И на людях они будут вести себя как супруги, так что сплетни со временем утихнут. И когда он переселится в особняк на Парковой улице, его спесь пройдет: разрастется до таких масштабов, что сама себя уничтожит. Он вслух мечтал о том, как он изменится. Все паланчане заметят это, и вахмистр Блащак, с которым он поздоровается первым, сняв в знак приветствия шляпу, и так вежливо и сердечно будет относиться ко всякому, что вскоре никто не отличит его от прочих уважаемых торговцев. Он будет сплошная услужливость, радушие и солидарность. Он станет тем, кем мечтал быть всю жизнь: мастером, хозяином большой мясной… приобретет жену, которую любит; он будет стараться изо всех сил: утром спешить в лавку, вечером, если не пойдет по делам торговли, — домой, к жене… начнет ходить с ней даже в церковь. Пристойность, нравственность, аккуратность, солидность… все это он будет исповедовать рабски, как все паланчане, ибо на новом месте они и ему принесут радость.
Потом плакал пьяными слезами. Он забыл, дурак, какие женщины, забыл, осел, о добром сердце Речана. Непонимающе разводил руками, как это он мог так потерять голову и думать, как он выразился, другим местом. Почему в момент, когда он заметил, как его манит жена мастера, он лучше не отрубил себе… Он должен был уйти, он, а не мастер, но он поддался Эве, считая, что уже достаточно стар, чтобы ему еще раз в жизни представилась возможность получить такую красивую жену вместе с хорошей лавкой. Он потерял, черт возьми, совсем потерял голову и разум. Но как бы то ни было, во всем виноват сам мастер Речан, он, Волент, должен был в конце концов присоединиться к его жене и действовать с ней заодно, иначе она выгнала бы и его, она даже с братом не посчитается, если что-то задумает, всех, кто встанет поперек дороги, отпихнет ногой. В последнее время она уже и дочь ревнует, она бы и ее выжила из дому, все время уговаривает ту выйти замуж… Разве мастер мог бы защитить его от нее? Разве заступился бы за него, если не умел заступиться за самого себя? Ведь он, мастер, во всем ей угождал. Разве это не правда? Волент с болью признавал, что никогда ему не везло так, как за спиной Речана. И в жизни, и в торговле. Он жил за ним, как за ангелом-хранителем. А она? Эва? Мать ее, она всякого хочет только использовать. Ей хочется только командовать.
