Мишель Турнье - Метеоры
Близнецы, поменявшиеся местами… В эту игру мы играли с раннего детства! Это — суть Бепа. Вырвавшись из Звенящих Камней, проносясь по всему миру вслед за Жаном, не принес ли я достаточную жертву, чтобы наконец осуществилась всерьез эта метаморфоза?
Четверг 19.30. Верстовой столб 986,8. Thunder Bay. Я принялся прочесывать вагон за вагоном, купе за купе. Я занимался этим всю вторую половину дня, за вычетом двух остановок в Драйдене и Игнасе, там я был вынужден выйти на перрон, чтобы убедиться, что Жана нет среди выходящих из поезда. Занятие поучительное и увлекательное. Длительность и монотонность этого пересечения континента создали своеобразный дом на колесах, разделенный на множество несообщающихся отсеков. Есть отсеки материнские, где между полками подвешены маленькие гамаки и веревки, на которых сушатся пеленки. Отсеки музыкальные, где разместились банджо, духовые, медные и деревянные, ударные и даже пианино. Отсеки этнические: где теснятся семьи мексиканцев, эскимосов и африканцев. Отсеки-кухни, где на плитках парят и жарят, не довольствуясь тем, что предлагает ресторан под куполом. Отсеки религиозные, эротические, учебные, алкоголические, психоделические, по профессиям…
Вот среди этих последних я и приблизился к тому, кого искал. Их было трое, все одеты по-походному — как бродяги и спортсмены одновременно, — у них были бороды, как у путешественников, и очки, как у студентов. Инструменты, валявшиеся рядом, сказали мне об их профессии: цепи с помеченными сегментами, вешки, нивелирные рейки, призматические экеры, веревки, пантометры и тому подобное. Я имел дело с командой землемеров, и на всех были одинаковые шапки из грубой красной шерсти. Я подумал о светящихся желтых жилетах дорожных рабочих и понял, что эти шапки служат ориентиром и знаком, по которому они узнают друг друга во время работы. Жана среди них не было. Я наблюдал за ними, но они не замечали меня, хорошо проводили время, громко смеялись и выпивали.
Ну вот, я опять в своей норке, вооруженный новым знанием о пестром обществе, которое мы образовали в этом поезде. Но главное, что я вынес из этих поисков, — представление о том, как изолированы эти группы, как они не совпадают друг с другом и как купе поезда соответствуют разделенности общества. Что касается Жана, я начинаю думать, что принял за него одного из землемеров.
Четверг 21.10. Верстовой столб 917,2. Nipigon. Это последняя станция перед ночью, тут выходят те путешественники, которые собираются ночевать на твердой земле. Высунувшись из окна, я наблюдал, как землемеры выносят свои инструменты и ставят их на перрон. Когда поезд тронулся, стюард в черном вошел в коридор. Он широко улыбнулся, и вдруг в первый раз за долгое время я увидел в его глазах огонек узнавания. Он спросил: «Разве господин не выходит со своими друзьями-землемерами?» — я бросился к окну. Среди толпы, скопившейся у выхода с платформы, я увидел спины землемеров. У меня было время их сосчитать: их было четверо.
Пятница 1.55. Верстовой столб 736,6. White River. Это трудный час, он не прощает. Таблетка, принятая мной, подействовала таким образом, что я совсем потерял присутствие духа и валялся на пороге сна, с разбитым сердцем, как потерпевший кораблекрушение на мокром песке, полумертвый. Из всех видов одиночества, испытанных мной после отъезда Жана, самым горьким было одиночество посреди ночи. Если Жан действительно сошел с землемерами, то теперь каждый поворот колеса уносил его от меня. Я хотел бы спрыгнуть с поезда. Чтобы найти его или чтобы убить себя?
Пятница 10.15. Верстовой столб 453. Sudbury. Остановка — три четверти часа. Толпа на перроне. Множество отсеков освободилось от людей и багажа. Здесь ответвление Тихоокеанской железной дороги в направлении Торонто и США. Мы же следуем к Оттаве и Монреалю.
Скоро уже сутки, как Жан сошел. Жан был со мной в одном поезде, а я дал ему уйти…
Пятница 14.47. Верстовой столб 239. Chalk River. Жан-землемер… Ты в пути, мой брат-близнец, ты повинуешься стремлению к бродяжничеству. А я, я бегу за тобой с блокнотом в руке, в нем я истолковываю твой маршрут, теоретизирую, высчитываю формулу твоей траектории. Краус снабдил меня драгоценной исходной точкой, рассказав о познанном в Японии «густом пространстве». Канада должна улучшить понимание языка пространства.
Пятница 17.40. Верстовой столб 109. Ottawa. Я в этом поезде уже больше семидесяти часов. Чувство сложное и противоречивое. Я больше не могу. Я задыхаюсь от нетерпения и тоски в этой тесной клетке, изученной до тошноты. И в то же время боюсь прибытия. Выход, шок неизвестности кажутся мне пугающей перспективой. Заключенный, знающий, что приближается конец его срока, должен чувствовать такую же двусмысленную тоску.
Пятница 18.41. Верстовой столб 57,5. Vankleek Hill. После Оттавы мы едем по правому берегу реки Утауэ. Замечательное изобилие электрических сооружений. Огромные столбы, несущие кабель, гигантские мачты с лесенками и зажженными фонарями, перекладины, трансформаторы, разъединители… Этот металлический и воздушный лес заменяет настоящий и, без сомнения, предвещает приближение большого города. В 20.05, без опоздания, мы прибываем в Монреаль.
* * *Монреаль
Это — образ Канады, каким он сложился на моих глазах, после Ванкувера. Потому что пустынность прерии не отсутствие широких улиц, скопления зданий с задымленными окнами, слишком могучей реки, паркингов, ресторанов. Просто прерия приняла другую форму, она урбанизовалась. Человеческое тепло, животный контакт, ощущение смешанности с различными людьми, с разными расами абсолютно не присутствуют в этом огромном городе. И все же жизнь — вибрирующая, гудящая, ослепительная — здесь. Монреаль — город электричества.
Это открылось мне, едва гарсон захлопнул за собой дверь моей комнаты. Через огромный застекленный оконный проем я созерцал только тысячи окон небоскреба, чья вершина была не видна. Офисы, офисы, офисы. Все они безлюдны в этот час, и все освещены лампами дневного света, в каждом можно различить типовой металлический стол, вращающееся кресло, а в стороне — для секретарши пишущая машинка в желтом футляре и в глубине — железный шкаф, заполненный папками.
………………………
Несколько часов беспокойного сна. Моему телу, привыкшему к тряске поезда, неловко в неподвижной постели. Конторы уже не пусты. Маленькие уборщицы в серых блузах, в белых шапочках подметали, вытирали, опустошали корзины для бумаг.
………………………
Не без пользы я усвоил японский урок прежде, чем пересечь Канаду. Поистине эти две страны объясняют друг друга, и я накладываю японскую сетку на канадский нотный стан.
Подобно японцу, канадец — жертва проблемы пространства. Но если первый страдает от тесноты в раздробленности слишком маленького архипелага, то второй шатается, испытывая головокружение от своих непомерных равнин. К этому противопоставлению, делающему Канаду анти-Японией, добавляется еще одна черта. Японец не боится ни ветра, ни холода. В его бумажном жилище, где отопление не предусмотрено, ветер гуляет, как у себя дома. Здесь же все напоминает об ужасе зимы. Дома лишены водосточных желобов потому, что снег и лед, обрушиваясь с крыш, ломают их. Подземные магазины, гаражи и торговые ряды подсказывают, что жители восемь месяцев в году ведут существование кротов, выходя из дома к машине, чтобы добраться до торговых мест и работы, не высовывая носа наружу. Сени-гардеробы при входе в дом с двойными дверьми образуют что-то вроде переходного отсека, где долго одеваются перед выходом и так же терпеливо раздеваются при входе. По той же причине и всеобщая булимия, заставляющая канадцев объедаться в любой час дня и ночи, это просто защитная реакция на огромность окружающих пространств, где воет ледяной ветер.
Против «невроза осажденных» японцы изобрели сад, миниатюрный сад и икебану, искусство аранжировки цветов. Все это способы открыть в переполненном пространстве ниши для жизни, для этого же возводят конструкции, легкие и воздушные.
Как средство борьбы с горизонтальной бездной канадцы придумали Канадскую тихоокеанскую железную дорогу. Что на самом деле делать с этой безбрежной землей, как не попытаться иннервировать ее, покрыв нервной сетью петель, сначала свободных, потом все более узких, все более сжимающихся?
Вот почему реакция Жана на эту страну понятна, логична, рациональна. Он ответил на канадскую безбрежность по-канадски. Делая то, что было в его силах, чтобы покрыть эту землю. Покрыть — восхитительное в своей многозначности слово, которое означает идти (покрывать пространство шагами), защищать (укрыть одеялом), защищать (прикрывать войсками), укладывать (крышу), прятать, оправдывать, переодевать, компенсировать, оплодотворять и т. д. Жан-кардажник здесь стал Жаном-землемером. Землемер умно разделывает землю с помощью цепи, вех, графометров. И земля перестает быть безмерной. Она измерена и ассимилирована человеческим разумом; несмотря на свои изгибы, неровности, недоступные зоны — горы или болота, — она готова к введению в кадастр.
