Михаил Вершовский - А другого глобуса у вас нет?..
Интересна, кстати, и сама история этого слова – «миранда», употребляющегося ныне и как существительное, и даже как глагол (в смысле «арестовать ты его арестовал – а ты его отмирандил?»). А ведь было это слово просто-напросто – фамилией.
В 1964 году в штате Аризона был арестован некий Эрнесто Миранда, подозревавшийся в изнасиловании молодой женщины. Когда его с несколькими другими персонажами выстроили в обязательный для опознания «лайн-ап», потерпевшая без малейших колебаний ткнула в него пальцем. Потом он, конечно, немного покорячился – но подписал свое полное и поначалу чистосердечное признание.
Но праздновать победу стражам порядка не довелось, потому как в дело вступили жаждущие признания и политических дивидендов либеральные адвокаты (речь, понятно, шла не о милионных гонорарах – их с безработного Миранды было не взять, но политический капитал на этом деле нажить можно было ого-го). И адвокаты эти – не случайно наряду с прессой самый любимый полицейскими народ – так дело повернули, что выходил Миранда не преступником, а очень даже жертвой. Жертвой нарушения его гражданских и общечеловеческих прав.
Полиция, утверждали адвокаты, нарушила в данном случае Пятую поправку к конституции, дающую любому индивиду право на молчание, если он не желает давать показаний против самого себя. Но иной индивид – да вот как тот же Миранда – может и не знать такой своей конституционной свободы. А посему полиция обязана была его о том проинформировать – и еще до того, как он вообще откроет рот.
Доехало это дело – «Миранда против штата Аризона» – до самого Верховного суда Соединенных Штатов Америки. Где верховный судья – тогдашнее светило набиравшего силу либерализма – Эрл Уоррен постановил, что любой подозреваемый в совершении преступления должен быть четко информирован о том, что он имеет право на молчание – а также право на адвоката, который его уже научит, когда и на какую тему ему акустический аппарат распахивать. В противном случае арестовавшим его полицейским рекомендуется подтереться их собственным рапортом, а защищенного теперь по всем параметрам вора, грабителя, насильника или убийцу следует немедленно выпустить. Как выпустили и самого Эрнесто Миранду, чье имя стало нарицательным для тогда же разработанной обязательной формулы.
Тут, кстати – в этом совершенно отдельном случае – интересный поворот событий произошел. Вскоре после освобождения херувима из-под стражи в полицию явилась его собственная родная супруга. Которая и показала – без всякого на то принуждения – как муженек ее хвастался тем, что и дело сделал, и полиции нос утер. Посвятив жену – нет, воля ваша, никак не тянет у меня этот мерзавец Миранда на херувима – во все детали действительно имевшего место изнасилования.
При таком раскладе, конечно, заарестовали его снова – по всей уже форме. Судили – и даже впаяли срок. «От десяти до двадцати лет» – гибкая такая формулировка, которая на самом деле еще гибче, чем кажется, ибо отсидел Миранда всего пятерик, после чего и был комиссией по условному освобождению признан достойным индивидом, более обществу не угрожающим.
Что опять-таки оказалось не совсем правдой. Через пару лет этот достойный индивид спровоцировал драчку в каком-то баре в Фениксе, выхватил нож – и был двумя не менее достойными, но более подвижными индивидами зарезан насмерть. А вот тут – ах, какая же великолепная космическая ирония! – приехавшие полицейские, надевая на убийц наручники, честь по чести прочитали им «миранду», прежде чем волочь в каталажку.
И если учтем мы тот факт, что каждый арест, после которого негодяя приходится освобождать, пятном в личное дело полицейского ложится – то нетрудно понять, что очень уж страстного порыва выкорчевывать вредные элементы из общества у стражей порядка может и не быть. Такой вот глобальный урок из этой ситуации получается.
А к чисто профессиональным занятиям возвращаясь, так помимо общегосударственных и стратегических уроков местные полицейские власти там и сям свои занятия еще присовокупят – тоже из архинасущных (стилистический поклон Владимиру Ильичу). Как вот, скажем, в Нью-Хейвене, где шеф городской полиции Николас Пасторе обязал всех слушателей полицейской школы проходить подготовку по части изящных искусств. С классами, включавшими в себя историю живописи, уроки акварели и… балет.
Потом, правда, господина Пасторе из полиции поперли – за связь с проституткой (и что поразительно, с проституткой ЖЕНСКОГО пола – через призму всех этих изящных искусств и особенно балета мне, честно говоря, как-то иной вариант представлялся). Но не слышал я, чтобы одновременно и схему занятий они там перекроили. Так что, может, и продолжают скакать бравые курсанты в пачках да на пуантах…
И когда ж тут во всем этом раскладе получается до пистолета? Никак тут не до него выходит. Может, оно у них так предполагается, что пистолет – или там револьвер – штука все-таки нехитрая, что при нужде какой ты его только вынь, а он уж себе сам как-нибудь выстрелит? Если такая теория в их талантливых недрах родилась, так это я сразу скажу – работает. Его только вынь. А уж дальше он, пистолет, свое дело знает.
В отличие от полицейского, у которого этот пистолет на боку болтается. Вот такой вот неутешительный суммарный портрет стража порядка у нас и нарисовался. Излишком интеллекта не отягощен. Профессиональные навыки в состоянии эмбриональном. Приватизировать не принадлежащую ему собственность готов без особых угрызений совести. Отношение к работе самое неприязненное, где негативная эмоция варьируется от принципиальной настроенности на неколебательный похренизм до откровенно агрессивной по отношению к той же работе ненависти, доходящей до сутяжнических исков. Склонность со все возрастающим мастерством подменять нормальную работу видимостью яростной, но абсолютно пустопорожней активности. И постоянный риторический вопрос, в глазах читающийся: «Мне что, больше всех надо?»
Смотри, о читатель, внимательно. Да не сюда смотри – книжка эта уже к концу своему подрулила, и ничему новому ты из нее больше не научишься, даже если бы такой процесс в теории был и возможен. Ты в зеркало гляди. Понимаю, что неприятно, особенно со вчерашнего. Но уж сделай над собой необходимое усилие.
И скажи, что из всего, изложенного выше, исключительно к бездельнику-полицейскому относится – а не к тому типу, что из-под опухших век на тебя пялится. Себе скажи. Мне не надо, поскольку я сейчас с таким же точно сам разбираюсь. И не пытайся на деталях в свою пользу чего передернуть. Дескать, и по живым людям с носком на руке тот тип в зеркале из пушки не палил, и у собачек трахающихся на страже не стоял в полном обмундировании, и даже с конторой родной на миллион-другой долларов не судился. Поскольку все это может быть наикристальнейшей правдой – но суть от того не поменяется ни на йоту.
А по сути – все тот же набор мелодий получается, чего ни коснись. Скажем, на ту же амбразуру этот хмурый индивид бросаться особо не настроен. (Откуда я знаю? Да оттуда, что амбразур не только не уменьшилось, но очень даже наоборот – а упомянутый индивид не просто жив, но еще слегка и с похмелья. Значит, ежели где какая амбразура и затыкалась, то явно не его утомленным телом.) И на более бескровный героизм трудовых свершений настрой вряд ли чтобы таким уж ключом бил – а иначе не пришлось бы все, от телевизора до презерватива, в Новой Гвинее закупать. И талант к подмене работы ее же, работы, видимостью в нас во всех еще с древних доперестроечных времен не просто развит, но даже и гипертрофирован. А уж если под теми же опухшими веками в зеркале не читается вечный вопрос «Мне что, больше всех надо?» – то я уж тогда и не знаю, к какому биологическому виду тебя отнести.
И по части интеллекта ни хрена из твоих возражений путного не получается. Ну и что, что кандидат наук? И даже без пяти минут доктор? Во-первых, от остепененных идиотов планета уже воем воет, поскольку именно они, остепененные, к такому ее невиданному расцвету в основном и приложились. А во-вторых, если на более конкретные рельсы это дело ставить, ты мне лучше вот что насчет своего гигантского интеллекта поведай. Ведь это ж ты был – и не надо так-то руками махать возмущенно – не на том собрании, так, значит, на том вот еще митинге. Где радостно – с тысячами таких же, автора этих строк включая – вопил, что вот, дескать, сперва все порушим, а потом уж так заживем, так заживем…
Вот тебе и оценка нашего с тобой суммарного гигантского интеллекта. Потому как это ж действительно гением надо быть, чтобы предположить, что разрушением макаронной фабрики можно добиться невиданного увеличения количества и качества вермишели в торговой сети. (Каковой тезис мы с гениальным же блеском экстраполировали на все – от космоса до уже упомянутых презервативов.) Так что ты себе, конечно, можешь и дальше с книжкой тестов имени профессора Айзенка утешаться. Но лучше уж за закрытыми дверями. Поскольку предаваясь онанизму – хоть даже и интеллектуальному – двери закрывать рекомендуется.
