Джоджо Мойес - Корабль невест
— Я уже начинаю это понимать, сэр.
Они стояли в тишине ночи, такой прекрасной, что все лишние слова были ни к чему. Найкол думал о женщине внизу, и у него путались мысли. Что я должен был сделать? И что мне теперь делать? — беспрерывно спрашивал он себя.
Хайфилд подошел чуть поближе и, достав из кармана коробку с сигарами, протянул одну Найколу:
— Вот. Угощайся. Давай отметим. Это моя последняя ночь на борту в качестве командира корабля. Последняя ночь после сорока трех лет службы в военно-морском флоте.
Найкол взял сигару и позволил старшему товарищу дать себе прикурить, заслонив от ветра пламя ладонью.
— Вы будете скучать. По морскому братству.
— Нет, не буду. — (Найкол озадаченно посмотрел на капитана.) — Я не собираюсь расставаться с морем. Попробую устроиться на торговое судно. Еще точно не знаю. Эти девушки заставили меня задуматься. Если они на такое способны, то… — Хайфилд пожал плечами.
— А вам не кажется… что вы заслужили право провести остаток жизни на суше, сэр?
— Найкол, сомневаюсь, что смогу жить без моря, — тяжело вздохнул капитан.
Прямо под их ногами металлическая обшивка полетной палубы «Виктории» пронзительно заскрипела, словно в ответ на далекий тектонический сдвиг. Они одновременно посмотрели на свежеокрашенную поверхность и на участки со снятыми листами обшивки, где внутренности корабля глядели прямо в ночное небо. А потом вспомнили о двигателе, который натужно работал из последних сил. Это было заметно по клочковатому, неровному кильватерному следу. Корабль знал. Они оба это знали.
Капитан Хайфилд затянулся сигарой. В тонкой рубашке он явно не чувствовал холода.
— А ты знал, что она служила на Тихом океане?
— Кто? «Виктория»?
— Твоя подопечная. Сестра Маккензи.
— Сэр.
Чем она сейчас занимается? Думает ли о нем? Он инстинктивно дотронулся до ссадины на лице, к которой она нежно прикасалась. Он едва слышал, что говорил ему капитан.
— Очень отважная женщина. Они все очень отважные, что правда, то правда. Подумай об этом. Ведь завтра утром они узнают, каким окажется их будущее.
С тем мужчиной — мужчиной, которого Найкол уже ненавидел за один только факт, что он имел на нее все права. Но она так тепло о нем говорила… Какое право он имеет ненавидеть такого же солдата, как и он сам, но доброго и любящего? Как он может презирать человека, который, лежа на больничной койке, умудрился стать хорошим мужем, каким он, Найкол, никогда не был?..
Несмотря на ночную прохладу, Найкола вдруг бросило в жар. Нет, сейчас ему лучше уйти, чтобы посидеть где-нибудь в одиночестве. Где угодно.
— Сэр, я…
— Бедная девочка. Можешь себе представить, уже вторая такая на нашем корабле!
У Найкола кожа горела огнем. Он с трудом подавил желание прямо с палубы броситься в холодную воду.
— Не понял. Вторая какая, сэр?
— Вдова. А вчера поступила радиограмма для девушки с палубы B. Самолет ее мужа разбился в Суффолке. Ты не поверишь, во время тренировочного полета!
— Так муж миссис Маккензи был убит? — Найкол похолодел. Он вдруг почувствовал укол вины, словно желал ему смерти.
— Маккензи? Нет-нет, он… умер какое-то время назад. Где-то на островах Тихого океана. Странное решение, однако, уехать из Австралии в никуда. Что ж, война — поганая штука. — Капитан втянул носом воздух, будто собираясь определить, далеко ли до берега.
Овдовела?
— Послушай, ложиться спать все равно уже нет смысла. Пошли ко мне, пропустим по стаканчику.
Овдовела? Его душа ликовала и пела. Ему хотелось кричать во всю глотку: «Она вдова!» Но почему она ему не сказала? Почему она никому не сказала?
— Найкол, ты что предпочитаешь? Как насчет стаканчика скотча?
— Сэр?
Он с тоской посмотрел на дверь: ему отчаянно хотелось вернуться к ее каюте, сказать ей, что он знает о ее вдовстве. Ну почему, почему он не сказал ей правду? Тогда, быть может, она смогла бы ему довериться. И неожиданно до него дошло, что она, похоже, верила, будто единственное, что может ее защитить, — это статус замужней женщины.
— Твое служебное рвение заслуживает восхищения, приятель, но на сей раз я тебе приказываю. Ты должен позволить себе хоть иногда расслабляться.
Найкол невольно прислонился к двери:
— Сэр, я действительно…
— Да ладно тебе, морпех! Уважь старика. — Капитан убедился, что Найкол направляется в сторону его каюты, и посмотрел на него с хитрым блеском в глазах. — И вообще, как эта бедная собачонка может получить хоть минуту покоя, если ей постоянно приходится слушать, как ты шаркаешь ногами под дверью? — И когда Найкол обернулся, строго погрозил ему пальцем: — Найкол, ничто не может пройти мимо меня. Возможно, я уже без пяти минут пенсионер, но вот что я тебе скажу: я знаю практически обо всем, что происходит на моем корабле.
Когда он наконец покидает каюту командира корабля, уже слишком поздно, чтобы будить ее. Но он не против. Он знает, что у него еще есть время. Живот приятно греет выпитое виски, а в сердце поет одно-единственное заветное слово, и ему сейчас кажется, что вся жизнь впереди. Он идет по полетной палубе, бросает взгляд в слишком синее небо, немного замедляет шаг на ангарной палубе и останавливается в женском отсеке, наслаждаясь предрассветной тишиной и прислушиваясь к крикам чаек в Плимутском проливе — звукам родного дома.
Он смотрит на дверь, и его душу переполняет любовь к этому металлическому прямоугольнику. А затем, после секундного колебания, поворачивается, закладывает руки за спину и остается стоять, расставив ноги на прокопченном после пожара полу, в голове туман от сигар и выпитого виски.
Он единственный морской пехотинец, который завтра утром наденет неотглаженную форму. Он единственный морской пехотинец, который нарушил приказ не приближаться к женскому отсеку.
Он единственный морской пехотинец, который стоит на часах на пустынной ангарной палубе, и на лице его выражение гордости, смешанной с невероятным облегчением.
Глава 25
Австралийские невесты — 655 человек — британских солдат прошлым вечером ступили на английскую землю, когда авианосец «Викториес» водоизмещением 23 000 тонн встал на якорь в Плимуте. Они привезли с собой следующие истории:
АВАНТЮРИЗМ — Миссис Айрин Скиннер, 23 года, потомок преподобного Самуэля Марсдена, обосновавшегося в Австралии в 1794 году, заявила: «Мы можем поселиться на острове Ньюфаундленд, в Англии или в Австралии — словом, везде, где нас ждут приключения и удовольствия».
РОМАНТИКА — Миссис Гвен Клинтон, 24 года, муж которой живет в районе Уэмбли, рассказала об истории своего замужества: «Он был расквартирован в нашем доме в Сиднее. Я была им очарована, и вот результат».
ПЕССИМИЗМ — Миссис Норма Клиффорд, 23-летняя жена механика на корабле: «Мне сказали, что в Англии вообще невозможно купить туфли». Она привезла с собой 19 пар туфель.
Дейли мейл. 7 августа 1946 года
Плимут
Яне выйду. Говорю же, я передумала.
— Брось, Мириам, не валяй дурака!
— Говорю же, я передумала. Я еще раз пересмотрела все фотографии и поняла, что мне не нравится его внешность.
Присев на краешек койки, Маргарет прислушалась к громким голосам, доносящимся из соседней каюты. Женщины уже не меньше получаса орали друг на друга. Оказалось, что горемыка Мириам заперлась внутри, и теперь ее соседки, имевшие неосторожность выйти в туалет, не могли попасть в свою каюту.
Как и предсказывали женщины из вспомогательной службы, на корабле царил самый настоящий хаос. Мимо подпрыгивающих от нетерпения перед закрытой дверью злополучных обитательниц каюты 3F по коридору взад-вперед сновали невесты, вопившие по поводу стоявшего на дороге багажа или куда-то запропастившихся подруг. По громкой связи непрерывно передавали команды личному составу относительно подготовки к высадке на берег, в воздухе звенели голоса моряков, в срочном порядке завершающих недоделанные дела. Офицеры из женской вспомогательной службы уже начали собираться у трапа, чтобы в последний раз приступить к исполнению своих обязанностей: вычеркнуть из списка пассажиров каждую невесту, удостовериться, что она передана в надежные руки, а ее багаж в целости и сохранности.
— Вторая смена невест приглашается в столовую. Последнее приглашение. — Громкая связь словно поперхнулась и отключилась.
В отгороженной дверью от общей суматохи каюте, в которой осталась только одна обитательница, поскольку Эвис и Фрэнсис отсутствовали, было тихо. Маргарет оглядела свой наряд. У нее осталось единственное платье, в которое она еще могла втиснуться, да и оно уже трещало по швам. Маргарет попыталась отмыть жирное пятно, прекрасно понимая всю тщетность своих усилий.
