Михаил Покрасс - Активная депрессия. Исцеление эгоизмом
Если мальчик, увидев тело девочки, был захвачен, и отвлечен волнующей и счастливой остротой собственного переживания, то он не мог заметить переживаний обладательницы тела: Ему было не до нее! А она могла в это время испытывать что угодно, например, страх перед тем, что видела в зеркале, и даже и не догадываться о его (мальчика) существовании.- Ее нагота могла никак с его желаниями не соотноситься. Нагота была сама по себе - ни для кого! Взволнованный так мальчик на девочку смотрел, как на предмет для себя. Ему было не до ее жизни,.не до забот девочки. Правда, обычно он готов был за обладание телом платить услугами, которые многие мальчики мнили тогда и мнят теперь заботой: Мальчик на нее смотрел.. Чувствовал он себя. Чем она занята, он знать не мог. Ее он не чувствовал. От неучастия в ней ему казалось, что и она собой любуется так же по-мальчишечьи, как он ею - безучастно!
Девочка, которая вместе с другими испугалась неизвестности быть немальчиком, смотрит на себя в зеркало, так же, как и этот, равнодушный к ней мальчик - глазами,- как не на себя,- как на постороннее тело. Она тоже себя видит, но не чувствует. Такое глядение избавляет от ощущения своей боли,-от живых тревог. Разглядывая себя, глядя на себя оценивающим взглядом, как на дорогой предмет, она иногда и восхищается собой:
- Какой лак! Какой макияж! Какое платье! Сережки какие!..
- А духи зачем?
- Ну, не потом же вонять?!..
Даже намек на чувствование ей нередко отвратителен, как снижение до скотского уровня. Не чувствует она и людей. Живет в.мире, сочиненном из слов. Всегда невпопад. Всегда в предчувствии, в страхе встречи с собой.
В отличие от этого мальчика и этой девочки, девочка, которая будет жить женщиной, — себя чувствует. Сосредоточенная на своих новых ощущениях, встревоженная собой, она, глядя на свой новый образ в зеркале, узнает разницу между внутренним ощущением себя и сторонним восприятием глазами. Она узнает, что, как не видна глазу она, так и другой не виден ее глазам. Она научается наполнять зрительный образ - и свой, и чужой - жизнью. Научается чувствовать и сочувствовать. Так же, как мы не можем не отдернуть руку от случайного прикосновения раскаленного утюга, так и она, чувствуя себя, не может не отдернуться от чужого ненужного прикосновения даже взглядом. Не может отдать трогать свою коленку без своей нужды. Она чувствует себя и чувствует собой любое касание мира.
И другой мальчик, который раньше дружил с девочкой, а потом увидел ее тело, раньше сочувствовал ей, а потом ощутил желание ее использовать, другой мальчик почувствовал, что человека использовать нельзя. Сочувствие не дало потребительскому желанию возобладать. Он выбрал, во-первых, интерес к ее-жизни, а только потом - к своим удовольствиям. Не обязательно удовольствиям от ее тела! Некоторые хотят от девочки заботы и ласки, иной обслуги. Когда мальчик чувствовал, а не глазел, он не оказался поглощенным собой. Он “увидел” - почувствовал, что перед зеркалом человек. Дав девочке свободу остаться человеком, - он оставил ей возможность самостоятельно выбирать. А когда она сама выбрала его, то одарила его не телом только,-но всею собой, своей любовью. Одарила его - признанием его нужности ей, нужности на земле. Сделала из мальчишки мужчину.
И то, что и перед зеркалом девочки существуют по-разному, он, конечно, тоже узнал. Бескорыстно поддержав девочку, он обрел себя. Но это уже - другая судьба и другая история.
В самом начале этого незнающего о женственности возраста, о котором я писал, чаще именно вначале, мы делимся на тех, кто в нем застревает, и на тех, кто сделает его ступенькой в своем развитии.
Первые будут на себя и на всех глазеть безучастно, себя показывать, собой распоряжаться ради второстепенных выгод. Они, как под действием местного обезболивания, себя не почувствуют, не почувствуют вредности ненужного прикосновения. Вот и станут издеваться над собой распорядительностью. Им нечем будет чувствовать и других. Люди будут им непонятны, и будут пугать нереальностью.
Вторые не испугались боли, тревоги встречи с фактами жизни. Они чувствуют себя. Чувствуя, узнают, что чувствовать не страшно. Даже, когда по каким-то причинам они не могут ощутить другого, например, другой далеко находится. Даже тогда они наполняют его зрительный образ вероятным и ощущаемым человеческим содержанием, сочувствуют. Люди им поэтому не страшны, а родны и близки.
Комплекс Наины
и другие проблемы российской эмансипантки
И сердце бьется в упоенье,
И для него воскресли вновь
И божество, и вдохновенье,
И жизнь, и слезы, и любовь.
А. С. Пушкин. К***Я нередко.встречал людей, кто считает Александра Сергеевича Пушкина легким и весьма доступным поэтом.
Однако, несмотря на то, что для большинства из нас А. С. Пушкин был создателем нашей языковой, а с нею и нравственной среды и одним из наших первых литературных переживаний, а может быть и благодаря этому, нравственный и прагматический смысл его “простых” поэтических текстов для многих остался,- как я убедился, вне поля сознания - просто незамеченным.
Даже, всю жизнь повторяя наизусть привычные строчки, поставленные здесь во главу угла, мы,долго не замечаем захватывающего психологического пушкинского парадокса. Не замечаем, что вместе с божеством, вдохновеньем, жизнью, любовью этот человек в ряд высших ценностей поставил слезы!
Сделай мы это открытие в свою пору, мы бы давно и навсегда прекратили вечную, пошлую и бесплодную борьбу со своими с л е з а м и - со своей тревогой, тоской, с самими собой, со своей жизнью. Ведь известно, что невыплаканные слезы плачут органами”, но, становясь “активной” тоской, превращаются в инструмент созидания себя и своего мира.
Без такой тоски нет освоения новизны, нет творчества, нет развития. Именно тоска — механизм всякой перестройки мотивационной системы личности, то есть условие личностного роста.
Факт, что “общедоступные” и “простые” тексты А. С. Пушкина всегда будут оставаться недостаточно прочтенными, позволяет и эту мою реплику о пушкинской постановке некоторых нравственных проблем нашей культуры, быта и внутренней жизни, отдельного человека.
Здесь я продолжу конкретизацию темы о “бесчеловечных идеалах человечества” - неосознанных нравственных, стереотипах, “запрещающих” на уровне осуществления творчество, физическое и душевное здоровье. Меня будет интересовать наше отношение к женщине и женщины к себе.
Идея “равенства” женщины с мужчиной, гипнотизирующая уже не одно поколение людей, лишает женщину шанса не только быть собой, но даже просто догадаться о своем существовании в качестве отличного от мужчины, особого человеческого существа.
Как и всякое утверждение, не различающее две разные, неповторимые жизни, а подразумевающее их тождественность, отказывает в существовании обоим, так и эта, вдохновляемая самыми благими намерениями идея, лишив нас вести об особом бытии женщины, тормозит инициативу всех. (Моцарт захотел бы стать Сальери. Сердце - разумом. Жизнь - “покоем” бессмертия. Белая лебедь - петухом. Женщина -мужчиной!).
Навязанная женщине в рамках мужской культуры и мужской морали эмансипация требует, чтобы она, вместо выявления и осуществления специфических своих нужд, и мотивируемых этими особыми нуждами способностей, отличающих ее ото всех и вся, чтобы она активно утверждалась в наличии у нее мужских свойств или свойств полезных мужчине как использующему ее насильнику. Эмансипация требует от женщины утверждения мужских свойств “с мужчиной наравне”. Мужская культура предоставила девушке в качестве адекватной требованиям среды формы поведения - агрессивное кокетство, а женщине только материнство и обслугу всех.
А. С. Пушкин привлек наше сострадание и сознание к этому вековечному конфликту и вооружил нас его примерами, пожалуй, раньше, чем мы успели это осознать.
В этом плане, в стихах, строфу из которых я здесь цитировал, А. С. Пушкин выразил нас с нашим “возвышенным отношением к женщине”.
Как и множество-знакомых мне мужчин, лирический герой, .с восторгом занят собственным переживанием влюбленности и своего обновления. Приносит женщине в подарок свою историю о себе и свою... благодарность!
Он (мужчина) даже не догадывается заметить женщину в ее реальных обстоятельствах, с ее отдельными от него своими нуждами.
Она (вдохновляющая его женщина) - только фетиш. Средство, используя которое он осуществляет свою высоко ценимую внутреннюю жизнь, приводит в желанное состояние самого себя.
