Дмитрий Вересов - День Ангела
Звуки уже замирали, когда на балюстраде из-под портьерного шелка выглянул Олег Михайлович. Он собирался встречать Новый год со Светланой и ни с кем иным. У него были особые намерения, особые планы на эту ночь. Он улыбнулся Светлане виновато, так как опять опоздал на ее концерт, и пошел поздравить ее с очередным успехом, в котором не приходилось сомневаться, судя по овации, сотрясающей зал. Не очень трезвой, впрочем, овации.
У Светланы тоже были особые планы относительно Олега Михайловича. Она всю осень и весь декабрь готовилась претворить их в жизнь. И недавно по некоторым признакам она поняла, что момент близится, что Олег Михайлович узнал ее достаточно хорошо, чтобы принять ее со всеми недостатками, свойственными лисьей природе. Он приручил ее, успокоился и взял в друзья. Оставался, конечно, некоторый риск попасть под горячую руку и погубить тщательно выстроенный карточный домик. Да ведь Новый год! Надо, чтобы он все принял как подарок. Семья в подарок. Но как же все зыбко-то, господи! Скорей бы все кончилось. У Светланы от волнения быстро-быстро билась жилка над ключицей. Вот сейчас он встретит ее и…
Олег Михайлович перехватил Светлану на подходах к фойе, где она условилась встретиться после концерта со своей семейной компанией. Перехватил, узнав по походке и ясной рыжине, мелькавшей за шуршащей целлофаном охапкой букетов, которую она несла.
— Ты потрясающая, великолепная, очаровательная, — сказал Олег Михайлович и сунул голову в цветы, чтобы добраться и поцеловать. — И не переодевайся, прошу. Это не платье, а чудо явленное. Так тебе идет.
— Не чудо явленное, а изделие некоей Осы Хагберг. Я привезла его еще летом из Швеции, и стоит оно…
— Светик, прошу тебя! Не лишай меня иллюзий! Пусть будет чудо! — дурашливо умолял Олег Михайлович.
— А если чудо связано именно с лишением иллюзий? — дрогнула одними губами Светлана. Ужас, как было страшно.
— Тогда пусть, — не без лукавства согласился Олег Михайлович. — Я давно подозревал нечто подобное. Все чудеса от ясности. Я бы тоже хотел внести ясность кое во что. — И спохватился: — Тьфу ты! Самое время разводить философию! Лучше решай, где встречаем Новый год, здесь или у «Палкина»?
— Я обещала своим старичкам, что отпраздную вместе с ними. Они тут, были на концерте. Олег… — набрала в грудь воздуху Светлана, чтобы нырнуть и… наверное, никогда не выплыть.
— Отлично, — перебил Олег Михайлович, — тогда встречаем здесь, да и дело с концом. Вот и познакомишь меня с ними.
— Олег… — волновалась Светлана до судорог в икроножных мышцах, она задыхалась, захлебывалась вдруг сгустившимся воздухом, просто тонула. — Олег, понимаешь, они уже собираются домой. Я еду с ними, и Яша тоже. Он ведь мой племянник.
— Ты меня, что, прогоняешь? — не понял Олег Михайлович.
— Вовсе нет, Олег. Я бы хотела, чтобы ты поехал с нами, домой. Все были бы очень рады, просто счастливы, если ты поедешь. — Голос у нее дрожал, а пальцы ломали стебли сквозь целлофан.
— Ну и о чем разговор? Что ты так волнуешься? Конечно, поеду. Не мальчик же я, чтобы робеть перед родителями любимой женщины. А потом можно и к «Палкину», если захочешь.
— Прекрасно, — обреченно произнесла Светлана, выпрямилась, бросила замученные букеты на подоконник и взяла Олега Михайловича под руку. — Идем.
В фойе вертелась ряженая Настя, от которой шарахались, чтобы не зашибла. Она оглядывала себя во всех зеркалах и закрывала обзор своей необъятностью. Поэтому Олег Михайлович увидел родителей лишь тогда, когда, деликатно отодвинув Настю, столкнулся с ними нос к носу. И оторопел, узнавая и не веря себе. Он ошеломленно оглянулся на Светлану, которая накрепко вцепилась в его локоть, зажмурилась со страху и склонила голову в сторону от него.
— Олег, — жалобно спросила она через секунду, не открывая глаз, — уже все? Казнить, нельзя помиловать или как? Тетя Аврора, дядя Миша? Ну все уже? Я сейчас умру, — пищала Светлана.
— Казню, — пообещал Олег Михайлович, едва шевеля губами. — Казню, шкуру спущу и чучело набью… Мама. Отец. Светка, отцепись, лисье отродье! Мама… Папа. Это я.
— Олежка! Олежка, я так и знала! Я знала, что сегодня что-то сбудется, — прижималась к нему Аврора Францевна. — Миша! — велела она мужу. — Миша! Если ты сейчас…
— Ну уж, — молвил Михаил Александрович, глядя то в пол, то на сына, — ну уж! — И шагнул вперед на четверть шажка, потом на полшажка, потом сделал целых два — чтобы обниматься, неловко с отвычки, угловато, как богомол.
— Ну и дела! — восхитился подоспевший к моменту объятий Яша. — Тетя Света, это кто, мой дядюшка? — спросил он у Светланы, которая прижимала к горящим щекам кулаки.
— Дядюшка, — мутным голосом ответила Светлана. — Он из меня лисье чучело сделает. Чтобы любоваться. А я-то надеялась, что не сделает.
— Ерунда, — уверил ее Яша. — Не сделает. Это он от любви так сказал. Тетя Света, это ничего, что я тоже кое-кого пригласил?
А в недальнем уголку фойе двое козлобородых грели в дланях коньяк и ловили носом светские новости.
— Вы только посмотрите, Марат Адольфович, — верещал один, кивая на взбудораженных всепрощающей встречей Луниных.
— Вижу-с, Платон Маркович, — отвечал другой.
— Не к деньгам ли, Марат Адольфович?
— А вот фиг-с, Платон Маркович, дурной вы психолог. Не тот случай, чтобы к деньгам.
— Как бы нам с вами и вовсе отставку не дали, Марат Адольфович.
— М-да-с! Холодны стали-с Олег Михайлович после бракоразводного процесса, Платон Маркович.
— У вас мобильный верещит, Марат Адольфович.
— Это у вас верещит-с, Платон Маркович!
— У нас обоих верещат, Марат Адольфович. Слушаю, Лилия Тиграновна! Вот прямо сейчас — брачный контракт?!! Что за… срочность?!!
— Слушаю-с, Оксана Иосифовна! Вот прямо сейчас — в нотариальную контору?!! Но почему не раньше?! Я был уверен, что вы все отменили, перенесли-с в связи с известными обстоятельствами. Что за?..
* * *Лилия Тиграновна в серебристых шелках чешуйчатого плетения в своем стеклянном офисе водила тяжелым колпачком «Паркера» по отпечатанным строчкам брачного контракта. Разведенная месяц назад, она вновь собралась замуж. По мнению Платона Марковича, который в настоящий момент стоял у нее над душой, поскольку сесть его не пригласили, грядущий брак был авантюрой, мезальянсом, прорвой, куда хлынут безвозвратно лунинские денежки, правдами-неправдами, ценой неимоверных усилий выцарапанные при бракоразводном процессе. И все коту под хвост, внутренне кипел Платон Маркович и как можно незаметнее вертел под брюками худым тазом, поскольку брюки сползали, будучи слишком свободными, а поддернуть их означало бы выйти за рамки приличий. Его усилия на этом поприще, однако, не остались незамеченными.
