Сергей Алексеев - Рой
Он говорил скорее сам с собой, поэтому Сергей не очень-то прислушивался, хотя улавливал смысл. И вообще создавалось впечатление, что на катере все шестеро собранных случаем людей живут сами по себе. Но все вместе будто в чем-то провинились перед погибшими, и даже в глазах отца сквозь печаль просвечивала вина. Но в чем? В том, что их уже нет на этом свете, а им, шестерым, надо еще жить. Что бы ни вспоминал Сергей, всегда почему-то приходило на ум детство: все какие-то проказы, озорство, хулиганство. Взбалмошный какой-то был он, Тимофей, да и родители ему позволяли и прощали больше, чем старшим. Из всех стремянских парнишек он был самым бойким. Дня не проходило, чтобы куда-нибудь не залез, что-нибудь не натворил, не выкинул. Шестилетним поплыл через речку и чуть не утонул. Хорошо, поднесло к сваям, на которых стоял мост. Уцепился, обнял осклизлый конец сваи и провисел на нем несколько часов. Хоть бы крикнул, позвал на помощь. Петруха Лепетухин, работавший на пароме, заметил его и снял… И сейчас Сергей вспоминал и, пожалуй, впервые в жизни как-то выстроил в цепь и свел воедино все случаи, которые раньше казались нормальными, само собой разумеющимися и не вызывали особого интереса. Вдруг все являлось в другом свете и наполнялось другим, каким-то символическим смыслом. Ведь приди это чувство раньше, и он бы, возможно, предугадал всю его жизнь. Но почему, почему человеческая жизнь видится вся целиком только после смерти? Глухие мы, слепые, что ли, пока жив человек? Или черствеет душа и своя жизнь всегда ближе, как своя рубаха к телу?
Всю ночь Сергей прослонялся по катеру, вполуха слушал уполномоченного, вполуха — негромкие разговоры лейтенанта с людьми на задержанных лодках и ловил себя на ощущении, что все это уже было. Но как бы ни мучил память, вспомнить, что дальше, не мог. Иногда он почти приближался, было совсем «горячо». Лейтенант с автоматом наперевес выезжал на перехват ночной лодки, и чудилось, сейчас загремят выстрелы, однако глох даже вой моторов и слышалась только негромкая, однообразная беседа. Точно так же не стреляла и память.
Утром Мишка Щекин вытянул самодельный якорь на веревке, и катер снова пошел вниз. Дождавшись первой встречной самоходной баржи, Щекин на ходу подчалился к ней, и лейтенант пошел на судовую рацию, узнать новости и распоряжения. Вернулся он скоро, грохоча сапогами, ворвался в рубку.
— Гони без остановок! Ниже землечерпалка стоит, лодку со дна подняли…
Под высоким яром стояли две баржи и плавучий кран, приспособленный для добычи и погрузки гравия. Кран бросал в воду раскрытый, похожий на цветок, четырехлепестковый ковш и, дрогнув стрелой, поднимал добычу, сваливая ее на палубу баржи. Мутная вода потоком стекала в реку.
— Ночью ребята подняли, — объяснил капитан землечерпалки. — Думали, опять ковш полетел, пустой идет, а там лодка… Бросить хотели, но моторист надпись увидел…
Лодка лежала на пустой палубе самоходки, ожидающей погрузки. На вид была почти целая, разве что ковшом слегка помяло борт. Однако лейтенант сразу же нашел в носовой банке, которая обеспечивала лодке непотопляемость, прорубленную топором дыру. Посудину бы наверняка сроду не нашли: замыло бы в песок там, где ее утопили, но убийцы второпях промахнулись. У такого типа лодок было еще две небольших банки в корме, и они не дали ей лечь на дно. Видимо, течением ее затянуло под яр, где добывали гравий. Только вот откуда? Речники с землечерпалки и самоходок уверяли, что близко от них ничего не случалось…
Скоро прилетел начальник милиции. Вертолет, покружив, опустился на палубу пустой баржи. Начальник обошел лодку, осмотрел ее, вынул из багажника корзину, в которой налипли молодые, но уже почерневшие лепестки колбы, мазутную фуфайку и несколько сетей. Затем еще раз осмотрел транец и сел на палубу, сняв потную фуражку.
— Все, искать их бесполезно, — проговорил он. — Если только сбудет вода… Да и то замоет…
Сергей нащупал руку отца. Отец был спокоен, стоял прямо, лишь таилась в его глазах необъяснимая вина…
— Они привязали тросиками моторы… — начальник милиции ударил кулаком по гудящей палубе, встал и вдруг с силой пнул свою фуражку. Фуражка улетела за борт и аккуратно приводнилась. Он вытер лицо пыльными ладонями и распорядился грузить лодку в вертолет. Затем подошел к Заварзину: — Мы с ним… Мы с ним были… — пробормотал он и вскинул голову. — Я найду этих сволочей! Клянусь!
Отец молчал. Только его сухая рука в руке Сергея сжалась в кулак. Он вздохнул, переводя дух, расслабился.
— Ищи… А нам домой надо. Дети там…
Сергей с отцом сидели в вертолете около лодки, будто возле гроба. Вой двигателей закладывал уши, и можно было стонать, не открывая рта, даже плакать, но без слез — никто бы ничего не заметил. А хотелось плакать по-настоящему, как плакалось однажды в детстве на новогодней елке, но в замкнутом пространстве летящей над землей машины для этого не было места. И Сергей держался, потому что держался отец. Только на его натянутом горле почему-то часто ходил острый кадык, словно он что-то хотел проглотить и не мог…
25
Подъезжая к своему дому, Сергей заметил неожиданное безлюдье, распахнутые настежь ворота, пустые дворы и улицы, брошенный посредине дороги ящик с инструментами, какое-то тряпье и рваные газеты. На миг возникло ощущение, будто население Стремянки, впопыхах собрав вещи, бежало из села, как бегут от чумы или извержения вулкана. С этим же чувством он остановился возле своего палисадника и, заглушив мотор, сразу уловил необычную тишину. Мимо с ревом пробежала корова, замерла на взгорке, по-собачьи насторожив уши, и вдруг метнулась в проулок. Сергей вошел во двор и увидел раскрытые двери.
— Дед? — окликнул он, взбегая по ступеням крыльца. — Иона?
Все крыльцо оказалось залитым соляркой, а возле перил валялась на боку пустая канистра. Сергей подобрал ее и огляделся. Даже не входя в дом, он понял, что там никого нет. На всякий случай пробежал по комнатам первого этажа, поднялся на второй — пусто. В старой избе на окнах бились осы…
Сергей достал бадью воды из колодца, напился через край и, вытирая лицо полой куртки, прислушался. Стремянка словно вымерла, только где-то в центре, у старой церкви, натужно и гулко мычала корова. Он заглянул в соседний двор, постучал в калитку — откуда-то из-за сарая вывернулся лохматый пес, но не залаял на чужого, а с визгом бросился навстречу.
— Где люди-то? — сказал Сергей.
Пес скулил и терся о ноги, а когда Сергей двинулся дальше, волочился следом, пока он не вышел на центральную улицу, направляясь к церкви. И едва впереди стало видно пестрое скопление народа, едва послышался курлыкающий нестройный говор, как пес обогнал его и радостно залаял.
![Конни Мейсон - Птица счастья [Птица страсти]](/uploads/posts/books/18097/18097.jpg)