Ирвин Ялом - Шопенгауэр как лекарство
— Я бы так не сказал. Мне кажется, это не совсем верно, — ответил Филип.
— Но почему? — спросила Ребекка. — По-моему то, что ты сказал, очень похоже на болезнь.
— Если продолжить то, что сказал Тони, — знаешь, сколько мужчин, по статистике, посещает порносайты?
— А ты что, посещаешь порносайты? — спросила Ребекка.
— Я — нет, но раньше вполне мог бы — как и большинство мужчин.
— А что здесь такого? — встрял Тони. — Я сам там бываю пару-тройку раз в неделю. Если честно, я еще не встречал мужика, который бы этого не делал.
— Я не исключение, — признался Гилл. — Еще одна болячка Роуз.
Все головы повернулись к Стюарту.
— Да, да, mea culpa — грешным делом позволяю себе иногда.
— Вот это я и имел в виду, — сказал Филип. — Выходит, все кругом больные?
— Хорошо, — ответила Ребекка, — согласна. Но разве вопрос только в порно? А иски о сексуальных домогательствах? Это же просто эпидемия какая-то. В моей практике уже куча таких случаев. Слышали, недавно из-за этого сняли одного декана юридического факультета? А дело Клинтона? Как на него напали. И добро были бы ангелы, а то у самих рыльце в пуху.
— Да, постель — дело темное, — заметил Тони. — Хотя, если посмотреть, мужик — он и есть мужик. Вот хотя бы я — получил срок, а за что? За то, что, видите ли, заставлял Лиззи взять у меня в рот. Да я знаю сотню парней, которые делали кое-что и похуже, — и ничего. Возьмите Шварценеггера.
— Тони, такими репликами ты вряд ли заслужишь симпатии присутствующих дам. По крайней мере, одной из них — точно, — заметила Ребекка. — Но мы ушли от темы. Филип, давай дальше, а то мы никогда не доберемся до главного.
— Прежде всего, — с готовностью продолжил Филип, — Шопенгауэр не стал цокать языком и сокрушаться, как недостойно ведут себя мужчины. Вместо этого уже двести лет назад он понял, что в основе нашего поведения лежит непреодолимая и могущественная сила полового влечения. Это основная движущая сила человечества — желание жить, производить потомство, — и ее невозможно остановить. Никакими доводами разума невозможно избавиться от нее. Я уже приводил его слова о том, что любовь можно найти повсюду. Вспомните недавний скандал с католическими священниками, взгляните на любое человеческое усилие, любую профессию, любую культуру, любой возраст. Именно эта идея сильнее всего поразила меня, когда я впервые столкнулся с Шопенгауэром: передо мной был один из величайших умов человечества, и в первый раз за свою жизнь я почувствовал себя понятым.
— Ну и? — спросила Пэм, до сих пор хранившая молчание.
— И — что? — ответил Филип, заметно нервничая, как всегда, когда к нему обращалась Пэм.
— Ну и — что же? Это что, все? И это решило дело? Тебе стало лучше, оттого что Шопенгауэр тебя понял?
Казалось, Филип не заметил иронии в ее голосе, потому что спокойно и искренне произнес:
— Нет, здесь было нечто большее. Шопенгауэр заставил меня понять, что каждый из нас обречен бесконечно вращаться на колесе желаний: сначала мы хотим, потом удовлетворяем свое желание, некоторое время испытываем удовлетворение, которое очень быстро перерастает в скуку, а та, в свою очередь, снова сменяется следующим «хочу» — и так без конца, до тех пор, пока мы потворствуем своим желаниям. Единственный выход — соскочить с колеса. Именно так поступил Шопенгауэр, то же самое сделал я.
— Соскочить с колеса? Но что это значит? — спросила Пэм.
— Это значит совершенно отказаться от желаний [131]. Осознать, что в глубине нас живет неутолимая сила, что мы с самого начала запрограммированы и осуждены на страдания нашей собственной природой. Это значит, что мы прежде всего должны осознать ничтожность этого мира иллюзий, а затем найти способ отказаться от своих желаний. Мы должны стремиться, как это делали все великие мудрецы, жить в чистом мире платонических идей. Некоторые достигают этого через искусство, другие через религиозный аскетизм. Шопенгауэр добился этого, отдалившись от мира желаний, через слияние с великими умами человечества и через эстетические увлечения: каждый день он пару часов играл на флейте. Это значит, что человек должен не только действовать, но и созерцать. Он должен ощущать ту жизненную силу, которая существует повсюду и проявляет себя в каждом, живом существе, он должен понимать, что природа, в конце концов, востребует эту силу назад, и тогда человек прекратит свое существование как физический организм. С тех пор я четко следую этой схеме — я стараюсь общаться только с великими мыслителями, которых читаю ежедневно, я не забиваю свое сознание повседневностью, я упражняю свой мозг, играя в шахматы или слушая музыку — в отличие от Шопенгауэра, у меня нет способности играть на инструменте.
Джулиус жадно прислушивался к этому диалогу. Неужели Филип не замечает раздражения Пэм? Или он боится ее? Так вот как он избавился от своей болезни. Иногда Джулиус молча удивлялся, слушая Филипа, но чаще тайком снисходительно усмехался. А чего стоило его замечание — что только с Шопенгауэром он в первый раз почувствовал себя понятым. Да, это была пощечина. Кто я после этого, размышлял Джулиус. Ноль без палочки. Три года я рвал задницу из-за этого типа. Старался ему помочь. Но вслух он не сказал ни слова: Филип постепенно менялся, к тому же иногда лучше оставить все как есть, чтобы вернуться в более подходящее время.
Через пару недель группа сама подняла эти темы: занятие началось с того, что Ребекка и Бонни в один голос заявили, что Пэм изменилась — и изменилась к худшему, — с тех пор как Филип пришел в группу. Все, что было в ней милого, доброго, очаровательного, исчезло без следа, и, хотя злость уже не кипела в ней, как раньше, при первой встрече с Филипом, все же, как заметила Бонни, эта злоба никуда не делась и лишь застыла, превратившись в какую-то холодную мрачную глыбу, которая упорно не желала таять.
— Филип меняется на наших глазах, — сказала Ребекка, — но ты… Ты встала в позу, и ни в какую — совсем как с Джоном и Эрлом. Ты что, вечно собираешься злиться?
Остальные прибавили, что Филип был вежлив, отвечал на все ее вопросы — даже самые язвительные.
— Будь вежлив, — заметила Пэм, — и ты сможешь управлять людьми. Согрей воск в руках — и можешь лепить из него все, что хочешь.
— Что-что? — переспросил Стюарт. Остальные удивленно уставились на Пэм.
— Я всего лишь процитировала учителя Филипа. Это один из излюбленных советов Шопенгауэра — и то, что я думаю о вежливости Филипа. Я вам никогда не говорила, но когда я поступала в аспирантуру, сначала думала заняться Шопенгауэром. Потом, когда я прочитала его книги и узнала про него самого, я так возненавидела этого человека, что тут же забросила эту идею.
