Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 11 2005)
— Ну вот… товарищ Маслов. А теперь желаю успеха.
Пулянский — только что освобожденный председатель колхоза — рад без памяти…”
Мастер цвета, Матисс красилки. Беседовал Александр Вознесенский. — “НГ Ex libris”, 2005, № 28, 4 августа.
Говорит Андрей Родионов: “А пишу я на языке середины 90-х годов. Поэтому в стихах все понимают, о чем речь, но так сегодня уже не говорят. <…> И я знаю, что мои стихи пропитаны любовью. И востребованы. И были бы еще более востребованы, если бы в них было поменьше мата. И именно по этой стезе я сейчас и пошел. Просто в один прекрасный момент я увидел: опа, а пишу-то я уже без мата! Но это не самоцензура, это что-то другое, тоньше”.
Алексей Машевский. Чинари-обэриуты. — “Литература”. Научно-методическая газета для учителей словесности. 2005, № 16, 16 — 31 августа <http://lit.1september.ru>.
“Я думаю, что творчество чинарей-обэриутов в каком-то смысле стало лебединой песней гуманизма. По крайней мере в том его варианте, который европейское сознание исповедовало со времен Петрарки и Лоренцо Валлы”.
Борис Межуев. Свобода. — “Апология”, 2005, № 4 (4), июнь.
“Чтобы помыслить „свободу”, а это представляет собой важнейшую задачу политической философии Модерна, нужно попытаться представить себе, что является ей альтернативой, но не в смысле прямой противоположности (свобода — рабство), а в смысле выбора иного, столь же фундаментального и определяющего для политического сообщества принципа”.
“Сохранится ли „мир свободы” в будущем? Есть серьезные основания в этом сомневаться. В первую очередь „мир свободы” может столкнуться с тем вызовом, который несет человеческому общежитию прогресс науки. Первый бунт против „мира свободы” — коммунистический тоталитаризм советского типа — был порожден в немалой степени утопической верой в науку, надеждой на то, что она способна переделать и общество, и природу человека (эта религиозная вера в точное знание, как мы помним, беспокоила еще Милля). Нельзя исключать возрождение подобного научного фундаментализма в ближайшее время, когда для человека откроется возможность, скажем, радикально менять свою генетическую структуру, предотвращая тем самым развитие наследственных заболеваний. Но это станет лишь первым шагом на пути к тому, что Фрэнсис Фукуяма назвал „постчеловеческим будущим”, когда наука сможет уже с большим основанием, чем в начале XX столетия, предлагать людям „проект всеобщего счастья” без болезней и страданий. Но для этого власти придется предоставить гораздо большие права в плане экспериментирования с человеческими генами и выращивания „новой счастливой расы”. Совершенно очевидно, что если человечество поддастся такому евгеническому искушению, древняя аналогия между „политикой” и „медициной” оправдается в полной мере. Более того, эти две сферы сольются фактически в одну, и на „морали свободы”, а следовательно, и на проекте Модерна в целом нужно будет поставить крест. Будем, впрочем, надеяться на то, что сила инерции вкупе с наследием христианского консерватизма отдалит приближение финального часа политического Модерна”.
Андрей Морозов. Какая экономика нам нужна. — “АПН”, 2005, 18 августа <http://www.apn.ru>.
“Или переход к русскому национальному социализму с регулируемой экономикой и жесткой внутренней политикой сейчас, или переход к нацистскому полицейскому государству через несколько лет в результате глубочайшего экономического кризиса. Чьим будет этот нацизм, который случится с нами через несколько лет, русским или нерусским/антирусским, уже не так не важно. Любой нацизм принесет огромный вред стране и смерть миллионам людей. Разница между ним и национализмом очевидна. Национализм — то, чем управляет народ, нацизм — то, что вышло из-под контроля внутренних сил страны. Нацизм именно случается с народом, когда тот долго не может преодолеть своих слабостей. Нацизм — это суррогат национализма, опасный наркотик, дающий прилив сил и эйфорию, за которыми следует неизбежная ломка . Исполнить ключевую роль в своевременном переходе к национально-социалистическому управлению страной должны те русские, кому сейчас 25 — 35 лет. Это последние поколения, которые еще осуществляют живую преемственность по отношению к советской эпохе. Это те здравомыслящие люди, которые еще способны не убивать, а ограничивать. Именно им, пролежавшим на своей аполитичной печи „тридцать лет и три года”, предстоит встать, отвалить в сторонку стопудовый камешек и примериться к завещанному предками мечу Сталинграда и ядерному щиту ”.
См. также: “ Альтернативой реализации социал-патриотического синтеза в России является только русский Гитлер . Очень хотелось бы, чтобы наши западные товарищи поняли это и перестали негодовать на наличие в российской социал-демократии неустранимой националистической компоненты”, — пишет Виктор Милитарев (“Почему русская социал-демократия обречена иметь националистическую составляющую” — “АПН”, 2005, 27 июля <http://ww.apn.ru> ).
“На чистый лист бумаги я смотрю с ненавистью”. Анатолий Гладилин о русской литературе и французской жизни. Беседу вела Ирина Корнеева. — “Российская газета”, 2005, 19 августа <http://www.rg.ru>.
Говорит Анатолий Гладилин, отметивший свое 70-летие: “И сейчас для меня самая большая радость, когда я вижу моих старых друзей, знакомых, людей из поколения, которое я любил и уважал, в хорошей физической форме. Во французском есть слово „гага”. Гага — значит, человек уже поехал немножко, не то чтобы совсем сошел с ума, а так, слегка тронулся... К сожалению, таких много сейчас. И я каждый раз радуюсь, когда вижу нормального человека, который продолжает свое дело, не важно, пишет он книги или играет в театре и кино. В этом отношении у актеров положение гораздо лучше — актеры заставляют себя быть в форме. А писателей я даже боюсь называть. Несколько имен произнесу, которые действительно в форме, и тем самым скажу, что все остальные уже, увы... Вы просто еще не представляете, что с человеком делают возраст и какие-то другие русские профессиональные болезни. Смотришь на женщину, которая была невероятно прекрасной, умницей во всех отношениях. А сейчас, я про внешность вообще молчу, ощущение, что она с трудом что-то соображает. А с мужиками что происходит? Но не будем переходить на личности…”
См. также юбилейные поздравления Анатолию Гладилину от Василия Аксенова, Александра Кабакова и Евгения Попова (“Московские новости”, 2005, № 32, 19 августа <http://www.mn.ru> ); аксеновское поздравление — в стихах.
“Надо учиться прикладной биологии”. Беседовали Андрей Фефелов и Андрей Смирнов. — “Завтра”, 2005, № 32, 10 августа.
Говорит Владимир Авдеев, председатель книжной серии “Библиотека расовой мысли”: “„Человек” мы берем в кавычки, потому что для расологии не существует человечества. Человечество — это политическая фикция, созданная от силы двести-триста лет назад, во времена Великой Французской революции”.
“Как раз собака и живет по нордическому принципу „моя честь — верность”. А кошки, как сказал один мой друг, — это четвероногие евреи”.
“Я белый человек, поэтому я всегда буду стоять на позициях моего белого типа”.
“Трудно жить в стране, где нет расовой теории”.
Эрнст Неизвестный. “Русские философы — всегда пророки”. Беседу вела Елена Кваскова. — “Посев”, 2005, № 6 <http://posev.ru>.
“Авторитарность меня не пугает. Как бывший офицер я склонен отдавать предпочтение волевым решениям. Возможно, этот мой выбор связан еще и с тем, что я — монументалист, а монументальная скульптура — дело имперское”.
Вадим Нифонтов. Православное гетто и взыскующая толпа. — “АПН”, 2005, 15 августа <http://www.apn.ru>.
“В позднесоветские времена, как многие помнят, считалось хорошим тоном быть умеренным и просвещенным полуатеистом или, скажем так, агностиком. Фанатичные, заядлые атеисты с их „Бога нет, потому что не может быть никогда” вызывали у большинства населения резкое неприятие. Был в этом какой-то навязчивый официоз, что ли. А религиозные люди чаще всего пользовались уважением пополам с сочувствием („да, они идейные, упертые, смелые, но зачем им это все нужно?”). Советский агностик исходил из следующего: Бога, конечно же, нет. <…> Однако „что-то такое все-таки есть”, и это „что-то” можно объяснять по-разному. <…> Я готов держать пари, что весьма значительное число жителей РФ до сих пор в той или иной степени разделяет нехитрую доктрину агностицизма, даже не задумываясь об этом. Не важно, что большинство ее приверженцев крещено в православии, а часть даже время от времени соблюдает его обряды, — советский агностицизм остается их ведущей установкой. <…> Теперь — внимание, тезис. Я утверждаю, что „советский агностицизм” и есть секуляризованная, прошедшая разнообразные идеологические тесты, непротиворечивая, исторически сложившаяся форма русского религиозного протестантизма . <…> Это может нравиться или не нравиться (мне лично скорее не нравится), но это так. Характерно тут, однако, следующее: „советский агностицизм” ни в каком смысле не является версией христианства, тем более — версией православия . Это все, что угодно, — „технологический буддизм”, „научное язычество” и так далее — но только не христианство. <…> Важно, что „советский агностицизм”, на мой взгляд, вполне соответствует требованиям, которые предъявляются к „личной вере” в постиндустриальную эпоху. Он ничуть не хуже (а, по-моему, в перспективе даже и лучше) западного протестантизма, если подходить к вопросу с точки зрения эффективности”.
