Валентин Черных - Свои
Я уже научился выслушивать. И когда мне делали предложение, и когда просто рассказывали, я молчал, давая возможность собеседнику выговориться и раскрыться.
И вдруг я понял, почему не откажусь от этого предложения.
— Я соглашусь, если в съемочную группу будет включен переводчик, который знает польский, болгарский, словацкий, венгерский и немецкий языки. Это не несколько переводчиков, а один.
— Милка, что ли? — спросил Большой Иван.
— За мною приглядывают? — спросил я.
— Я недавно встретил пани Скуратовскую, она сказала, что ты спишь с какой-то переводчицей. А когда ты стал перечислять языки, то венгерским в кино владеет только Милка. Я угадал?
— Угадал.
— Будут сложности.
— В чем?
— Уже несколько лет, как она подала заявление об эмиграции в Израиль.
— Она мне очень нравится, и, может быть, я смогу ее переубедить, и она заберет свое заявление.
— Ладно. Я попробую. Оператора и звукооператора мы тебе дадим. Осветителями тебя обеспечат на месте. Сегодня при министерствах обороны в каждой национальной армии есть свои киностудии. Сценария фильма нет, но есть план. — Большой Иван достал тоненькую папку и положил на стол. И я понял, что вопрос с переводчиком будет решен. Наверное, мне вначале откажут, а если я буду настойчив, то согласятся.
На следующий день мне позвонила она:
— Надо срочно встретиться.
— На этой неделе не получится.
— Я тебя умоляю!
И я понял, что ей очень хочется поехать в Европу.
— Я простужен и не выхожу из дома.
— Я беру такси и еду к тебе.
Через полчаса она вошла в мою квартиру, пытаясь сразу начать разговор.
— В ванную, — сказал я.
— Вначале поговорим.
— Потом поговорим.
— Идиот!
В ванной она пела какую-то песню. Так я узнал, что у нее абсолютно нет слуха.
Не надев далее моего халата, она бросилась в уже расстеленную постель, но не удержалась и сообщила:
— Они хотят взять с меня подписку.
— Потом.
— Я не хочу давать подписку о неразглашении того, что я услышу в поездке по национальным армиям.
— Что ты знаешь сегодня о национальных армиях Варшавского Договора?
— Ничего.
— И нормально живешь без этого.
— Скромно живу. Если бы чего знала, наверное, и платили бы больше.
— За знания тебе и заплатят. Условие-то детское. Что узнаешь, надо будет забыть. Это как у детей. Узнал на улице матерные выражения — забудь их.
— А если я захочу эмигрировать в Израиль, а дала подписку, то меня не выпустят.
— Вот это серьезно. Об этом я должен знать в первую очередь.
— А почему в первую?
— Потому что, если я решу жениться на тебе, я должен быть уверенным, что ты не уедешь в Израиль или в Америку.
— А в Жмеринку можно?
— В Жмеринку можно.
— Ну, спасибо.
— Я жду ответа на поставленный вопрос.
— Может быть, я и эмигрирую. Но у меня есть нежелательные отклонения для еврейки. Я люблю русских мужчин. И первый муж у меня был русский. И второй.
— Ты дважды была замужем?
— Второй раз неофициально. Вернее, я хотела выйти замуж и даже считала его своим мужем, а он, подлец, ушел к другой.
— К русской?
— К армянке.
— У него, наверное, тоже аномалия. Ему нравятся армянские женщины.
— Что мне делать?
— Собирайся в поездку.
— А поездка сразу по всем странам?
— Нет. В одну страну. Возвращение. Проявка пленки. Черновой отбор — и следующая страна. Сейчас меняют в каждую страну по пятьсот рублей. Учитывая, что цены в этих странах раза в два ниже, чем наши спекулянтские, есть возможность решить ряд бытовых проблем.
— Когда мне предложили, я об этом в первую очередь и подумала.
— А разве не о музеях, картинных галереях Европы, возможностях отшлифовать свой разговорный?
— Я нормальная советская женщина. И, несмотря на свой высокий интеллектуальный уровень, в первую очередь все-таки думаю о тряпках.
Я думал совсем о другом.
МЕДОВЫЙ МЕСЯЦ
Сегодня, много лет спустя, когда мне уже не надо ни объясняться, ни оправдываться, я могу говорить почти честно, почему я согласился снимать фильм о Варшавском Договоре. Меня купили, а я хотел продаться. Многие были куплены, потому что многие хотели продаться. Я хотел, чтобы она была рядом со мною утром, днем, ночью. Еще я хотел ходить по магазинам и покупать хорошую обувь, хорошие кухонные ножи, хорошие полотенца. В моей стране уже почти ничего не было. Почему-то вдруг пропало мыло. Всё сразу. Или исчезли сигареты и папиросы. Курильщики перекрывали улицы, требуя табака. В винных магазинах стояли очереди за водкой. Карточек еще не было, но были талоны и карты москвича. Немосквичи вообще ничего не могли купить.
В Будапешт мы прилетели вечером. Пока в гостинице оформляли поселение, она вдруг исчезла. Я нашел ее возле маленького кафе. Она сидела за столиком и пила кофе.
— Замечательный кофе. Натуральный. С кофеином!
Я не знал, что у нас, прежде чем кофе поступить в продажу, химики вытягивают из кофейных зерен большую часть кофеина, используя потом в фармацевтике.
Я выпил чашку кофе и через несколько минут вдруг почувствовал учащенное сердцебиение. Я впервые в жизни пил кофе с кофеином.
Мила осталась у меня в номере и встала почти на рассвете.
Утром я ее встретил в том же кафе.
Я сел рядом.
— Чай, кофе? — спросила Милка.
— Кофе, — ответил я. Она подняла руку, как это делали героини в зарубежных фильмах, и почти сразу возник официант.
— За кого тебя принимают? — спросил я, когда официант отошел.
— За еврейку, говорящую по-венгерски.
— Это разве так заметно?
— Официанты — хорошие психологи. То, что я еврейка, видно, только он не мог определить, из какой страны.
— А видно, что я русский? — спросил я.
— Как ни странно, почти не видно. Внешне ты типичный немец из ГДР.
— Почему из ГДР?
— Западные немцы более раскованные. Боже мой! Почему у себя в стране я вот так, по дороге в институт, не могу зайти в кафе?
— Почему не можешь?
— Потому что таких кафе нет. А если есть, они открываются к полудню и закрываются, когда люди выходят на вечерние улицы. Сегодня многие уезжают из страны потому, что нет хорошей еды, хороших сигарет, когда за бензином надо стоять в многочасовых очередях. Я думаю, все это скоро может взорваться.
Я так не думал, потому что был уверен, что советская власть навсегда.
А пока у меня был медовый месяц. До нее и после у меня не было медового месяца, какой придумали, наверное, все-таки мужчины. Когда женщина нравится мужчине, он пытается обладать ею, но обладание, не освященное браком, всегда урывочно. Страх не дает женщине расслабиться. Она боится забеременеть, боится, что узнают о ее связи и осудят. А медовый месяц — это когда нет страха, нет забот, потому что в медовый месяц мужчина должен взять все заботы на себя. И я взял все заботы на себя. Тогда меняли по пятьсот рублей. Мила оказалась за границей в первый раз. И по тем вещам, которые она купила в первый же день детям, матери и отцу, я понял, что она истратила все деньги, оставив немножко на кофе и музеи, и сразу потеряла интерес к магазинам.
