Дарья Асламова - Приключения дрянной девчонки
Когда мы подъехали к дому, Андрей с ребячливой улыбкой сказал: "Ты сегодня очаровательно выглядишь, моя ласточка!" (Последнее слово входит в список обязательных ласковых обращений к моей персоне, который я повесила над нашей кроватью и заставляю Андрея повторять его каждое Утро.) В ответ я вылила на него ушат грязных слов, оставивших его совершенно равнодушным.
До двух часов ночи я бродила по квартире, кипя бессильным гневом. Голый Андрей привольно раскинулся на широкой кровати и сладко похрапывал во сне. Я собрала по дому Все мужские носки и натянула их один за другим на его ноги, Я пытаюсь распутать переплетенные в моей душе нити добра и зла. Мне трудно применить абстрактные понятия морали к моему конкретному поступку, вернее, я не хочу этого делать Я заглушаю голос совести и стараюсь все свести к беззлобной выходке шалой девчонки. Так гораздо проще. Завтра… у меня появится много врагов и недоброжелателей. Мне кажется, я вижу толпу злобных насмешников, которые показывают на меня пальцем. Я чувствую, что этот поступок изменит всю мою жизнь. Только бы знать, в худшую или в лучшую сторону? К чему он приведет – к падению в пропасть всеобщего презрения или к взлету славы, к возможности писать книги и выплескивать себя миру? Как бы я хотела заглянуть в магический кристалл, чтобы увидеть цепь событий будущей жизни. Меня бы порадовала сейчас встреча с тремя ведьмами, что предсказали судьбу Макбету. Завтра… Я пишу эти строки, чтобы избавиться от тоски. Ведь только бумага терпелива и способна выслушать, люди вечно торопятся. Мне страшно. Окажется ли карта, которую я выбросила на игорный стол, выигрышной? Сорву ли я банк? Люди сочтут меня циничной, но только я знаю, сколько наивной романтики скрывается за этим показным цинизмом, сколько детских книжных иллюзий, сколько мечтаний о театральных страстях и роковых встречах. Я втайне стыжусь их и прикрываюсь бравадой многоопытной женщины, взирающей на мир холодными глазами.
Завтра… А настанет ли оно когда-нибудь, это завтра? Минуты тянутся как часы, сигареты закончились, десятая чашка чая выпита. Я пытаюсь читать, но книга выпадает из моих рук. Я подхожу к окну, дышу на холодное стекло и на матовом облачке пишу знак вопроса. Жду, когда он растает, снова туманю стекло своим дыханием и рисую восклицательный знак. Завтра…
25 декабря
…А потом нам пришлось сменить квартиру-Стены нашего дома стали прозрачными, как стекло. Нам казалось, что мы живем в большом аквариуме и случайный прохожий может подсмотреть интимные подробности нашей жизни. Телефон звонил беспрерывно, бесцеремонные люди в любое время суток врывались в квартиру с требованиями интервью, фотографий и съемок для телевидения. В основном это были иностранные корреспонденты. Российская пресса еще стыдливо молчала. Моя статья в "Собеседнике" "Записки дрянной девчонки" – один из самых дерзких фарсов года – взорвала общественное мнение страны, добавила изюминку сексуальных приключений и приправу авантюризма в пресное тесто обыденной Меня и Андрея захлестнул лестный и обременительный поток общего внимания, и мы не в силах были противостоять его напору: "Ах, интервью! Очень мило. Конечно, заходите, будем рады. В 12 ночи?! Не слишком ли поздно? Сколько будет длиться съемка? Пять часов? Разумеется, я не могу отказать коллеге".
Фотографы и телевизионщики располагались в нашей квартире, как у себя дома. Они загромождали дом аппаратурой, снимали со стен непонравившиеся картины, переставляли мебель по своему усмотрению, стремясь извлечь из нашего бедного жилища максимум элегантности, соблазнительной интимности. Мы бродили по дому, шалея от их наглости и ослепительного света прожекторов, задыхаясь от сигаретного дыма и путаясь в многочисленных проводах. Для создания более раскованной обстановки фотографы привозили с собой шампанское для меня и водку для Андрея. В полночь, несмотря на декабрьские морозы, климат в квартире по нежной расслабленности и знойной романтике равнялся средиземноморскому.
Помню, однажды, когда съемки для какого-то французского журнала затянулись до глубокой ночи, я раскинулась на диване, совершенно голая и умиротворенная, не стесняясь присутствия трех мужчин-фотографов. Я для них была не конкретной женщиной, а символом восхитительного приключения, яркой легкомысленной бабочкой, дорогостоящей игрушкой, которую надо красиво подать на страницах журнала. Они испытывали вдохновение повара перед грандиозным банкетом, который украшает жирную уточку петрушкой, укропом, поливает ее острым, возбуждающим аппетит соусом.
По замыслу, я тоже должна была возбуждать аппетиты, Поэтому меня пудрили, румянили и одевали в кружевное белье, чтобы от моего вида у мужчин потекли слюнки. Меня Удивило, что Андрей вдохновенно обсуждает вместе со всеми мои эротические позы. "Неужели ты не ревнуешь?" – спросила я его. "Нет. Это просто работа фотомодели. Съемки у Фотографа все равно что прием у врача – там тоже раздеваться без стеснения", – ответил он.
Съемки для телевидения потребовали от меня не только Терпения, но и физической выносливости. По сценарию, я должна была бежать по длинной лестнице к Белому дому в туфельках на высоченных "шпильках" и через десяток-другой ступенек эффектно скидывать шубу, оставаясь в одном купальнике, затем с радостной улыбкой подниматься на самый верх и исчезать за поворотом. Этакое эротическое видение у подножия Дома Большой Политики. Замысел был прекрасен, но в день съемок стоял двадцатиградусный мороз, снимали несколько дублей, шуба не желала изящно скидываться каблуки туфель застревали в снегу. Я хохотала истеричным смехом, покрывалась "гусиной" кожей и спотыкалась о ступеньки на бегу. На пятом дубле группа депутатов, выходящая из Белого дома, узрела эту фантастическую картину – девушку в купальнике, бегущую по снегу к политическому Олимпу. К нам кинулся разъяренный милиционер, и мы едва успели скрыться на своей машине.
В следующем кадре я должна была играть с котенком, лежа на тахте. Для этой цели я выпросила у подруги Юлии индифферентного пушистого персидского кота, который, как всякое животное аристократического происхождения, был от рождения полным кретином и мог есть, только если его кормили с пальца. Пока оператор готовился к съемкам, я чесала кота за ухом, он мурлыкал и казался довольным жизнью. Но как только заработала камера, он выпустил когти и вцепился мне в грудь. Героически улыбаясь, я попыталась оторвать от себя взбесившееся животное, что мне удалось ценой кровавых полос, оставленных его когтями. (Позже я посоветовала Юлии свести этого вырожденца с какой-нибудь здоровой дворовой кошкой, чтобы смешать гнилую аристократическую кровь с бодрой плебейской. Но выяснилось, что Мартин – так звали персидского кота – не способен вести нормальную половую жизнь, ему нужна подставка под задние ноги, чтобы совершить сей сладостный процесс.) Мое тело столько разглядывали, фотографировали и снимали на видео, что мне стало казаться, что оно мне больше не принадлежит. Его лишили интимности. Размноженная журнальными и газетными снимками, я стала общественной собственностью. Мне захотелось спрятаться в мягкое теплое птичье гнездышко, недоступное чужим взорам.
