Дмитрий Быков - ЖД
– Зая! Зая! Зая!
Мент продолжал тащить ее к машине, потом ему надоело ее беспомощное сопротивление, и он одним движением зашвырнул ее в грузовик; пролетела, кажется, метра три. Как только она плюхнулась в машину, на другие дряблые тела, визг тотчас прекратился. В суматохе отлова губернатор и Аша, оба прилично одетые, даже не без некоторого лоска, спокойно прошли к поезду, идущему на Барнаул.
– И ты скажешь – это ваши святые?! – не выдержал губернатор.
– Молчи, – сказала Аша. Губернатор видел, что она до крови прикусила губу.
– Что с тобой?
– Одного слова… одного слова моего хватило бы – отпустить их всех, – сказала она. – Я бы ментам сказала, и все. Твоим когда говорила, всегда отпускали.
– А ты говорила? Не знал.
– Не все тебе знать.
– Что за слово?
– Нельзя мне сейчас, сам знаешь. Да и не примут они теперь ничего от меня.
Она оглянулась. Грузовик уже завелся, васек увозили – но некоторые из них стояли у борта и смотрели вслед губернатору и Аше со странным, сосредоточенным вниманием.
– Узнали, – просто сказала Аша. – Меня что ж не узнать. Наше радио работает. Не бойся, не скажут никому.
– Куда их? – спросил губернатор, словно не он, а она должна была это знать.
– Откуда я знаю. Это твоим видней. Не слыхал вчера в Москве, зачистку делают или так?
– Не слыхал, – признался губернатор, поражаясь тому, что еще вчера его официально встречали во Внукове-2. Если честно, он был рад, что хотя бы к этой зачистке непричастен – и если она действительно началась и окажется вдобавок тотальной, на нем не будет хотя бы этой вины.
Они сели в зеленый грязный поезд; билетов не взяли – сунули денег проводнику. Брать билеты было опасно: кассиры спрашивали документы. Правда, в городе на них пока не оглядывались – видимо, розыск еще не начался или шел плохо, как и все тут в последнее время. Слава богу, вздохнул губернатор. Я просто не подумал, что в выродившейся странe и репрессии вырождаются, нам на радость. Впрочем, расслабляться не следовало. Мобильник он отключил, отправив на всякий случай эсэмэску Калядину – «Нуждаюсь в помощи, напиши, если сможешь» – и получив естественный для государственного человека ответ: «Ничем не смогу». Хорошо, подумал Бороздин, на его месте я поступил бы так же. Когда вся эта ситуация распутается и Тарабаров ответит за самоуправство, а Хрюничева сошлют из Сибири в Сибирь, я позвоню Калядину и кое-что расскажу ему, и он, возможно, поймет.
В конце перрона показался милиционер. Он вальяжно шел вдоль поезда, заглядывая в окна. Аша побледнела. Губернатор сидел против хода поезда и не видел милиционера – видел только Ашу, но по выражению ее лица обо всем догадался. Он оглянулся: мент был уже близко, вагонах в пяти от них.
– Даждь-бог, Даждь-бог, – повторяла Аша, еле шевеля губами; он скорее угадал, чем услышал.
– Он не успеет, – сказал Бороздин, имея в виду мента. поезд уже скрежетнул, готовясь тронуться.
– Даждь-бог, – лепетала Аша.
Поезд, однако, все не трогался, а мент был все ближе; можно было перейти в следующий вагон, можно сбежать назад – в тот, мимо которого он уже прошел… В руках мент держал листок с фотороботом.
– Не одна в поле дороженька, – пронзительно выкрикнула Аша.
Бороздин уставился на нее в недоумении.
– Не одна ненаглядная, – быстро заговорила Аша. Мент остановился и посмотрел вокруг.
– Не одна в поле дороженька,
Не одна безлошадная.
Мент постоял в задумчивости, выбросил листок и пошел вдоль поезда обратно. В ту же секунду колеса опять заскрежетали, и состав медленно тронулся в путь.
Аша улыбнулась гордо и открыто – он давно не видел у нее такой улыбки.
– С волками жить – по-волчьи выть, – сказал губернатор.
– И то правда, – ответила она. – Погоди, завоешь. Выть по-нашему – петь.
– А петь – что?
– А петь – ничего, имя такое. Петь, а петь, дай посмотреть! Она засмеялась, и он неуверенно улыбнулся в ответ.
За окном потянулись гаражи, заборы, исписанные заклятьями, и заросшие сухим бурьяном пустыри.
– Не одна в поле дороженька,
пела Аша,
Не одна безотрадная,
Не одна в поле дороженька,
Не одна беспощадная…
Часть четвертая
Васька
Глава первая
После пятого класса Анька стала мечтать о ваське.
– Через мой труп! – сказал отец.
Своим трупом он распоряжался широко – укладывал его на пути у всех домашних инициатив: хотела ли мать сменить мебель, телевизор, шторы, просила ли Анька хомяка или крысу – все могло осуществиться только после смерти отца, при его скептическом загробном неодобрении. В результате после въезда в трехкомнатную так и жили со старой хозяйской мебелью, спали на полупродавленном диване с неудобной ложбинкой и смотрели пятилетний телевизор, который от показываемой мерзости словно ослеп и оглох, так что звуки пригасли, а краски выцвели.
Анька пыталась было объяснить, что васька ей нужен никак не для развлечения, а просто ему же так будет лучше – вид нескольких бездомных васек ежедневно надрывал ей сердце по дороге из дома в школу, она даже присмотрела одного, сравнительно здорового, усатого (благотворительность ее не простиралась так далеко, чтобы брать больного; для них, в конце концов, есть специальные приюты). Мать почти сдалась, мать она бы уговорила. «Только не с улицы», – скажет мать. Хорошо, пускай не с улицы. Можно из васятника, как у нее в классе называли приюты. Там выдавали уже отмытых, здоровых, вполне пристойного вида, некоторых даже с профессией (обучали в приюте, были специальные классы – им рассказывали об этом в школе, на уроке москвоведения, когда речь зашла о гуманности мэра). Например, родители ее друга Саши взяли ваську-столяра, он еще немного плотничал и за лето отлично подновил им дачу, а еще вырезал Саше качели, на которых поочередно взлетали два толстых бородатых существа. Саша очень огорчался, когда осенью, после ремонта дачи, ваську сдали обратно в приют. Он говорил, что васька к ним привязался – хотя Анькина мать после разговора с Сашиными родителями рассказывала иначе.
– Все-таки, – говорила она, – у них с эмоциональной сферой что-то не то. Безнадежная узость. Вера сказала, он даже не попрощался.
– Может, это шок, – кисло сказал отец. – Прикинь, они на лето взяли в дом живое существо, поили, кормили, семейная атмосфера. А осенью – наверняка не предупредив – говорят: спасибо, вы очень хорошо все сделали, можете возвращаться в приют.
– Ничего подобного! – возмущалась мать. – Они по договору обязаны были сразу сказать, он должен подписывать, если умеет…
